родителей, но я не помню той травмы. Зато помню, что нельзя никому доверять, светиться в новостях, попадаться на глаза массам. Я просто откуда-то это знаю.
Рука Теодора на талии напрягается, он плотнее прижимает меня к своему телу так, что ещё немного, и мне станет нечем дышать.
— Возможно, ты права, и мечта о безопасности имеет смысл, — его голос втекает в мозг и оседает на задворках сознания, как внезапное откровение.
Мне становится не по себе, и я пытаюсь освободиться от его объятий. Но он держит слишком крепко, не дает даже отстраниться, а потом происходит то, к чему я, оказывается, совсем не готова.
12
Анис
Теодор заглядывает мне в глаза, и его взгляд, обычно холодный и отстраненный, вдруг загорается желанием и предвкушением. А затем… он впивается в мои губы своими. Рука с талии перемещается на затылок, не позволяя разорвать бесцеремонный поцелуй. Я пытаюсь отстраниться первые несколько мгновений, а потом безвольно сдаюсь.
Это удивительно приятные ощущения — поцелуй. Требовательный язык Теодора проходится по зубам, забирается в рот и щупает мой язык. По рукам, вздыбливая волоски, пробегают мурашки, и в спине начинает тянуть. Все дело в Теодоре и его Силе? Он все-таки может воздействовать на меня? Хотя бы чуть-чуть. Или амулет блокирует любые вмешательства? Я запуталась.
А и плевать. Я прямо отсекаю, как мозг придумывает оправдание тому, что я делаю и ощущаю. Я ведь не могу сопротивляться, тогда почему не получить удовольствие? Я всегда была рациональной… И сейчас отвечаю Теодору, хотя умом не хочу этого делать.
Он разрывает поцелуй через несколько томительно долгих мгновений, и я тут же отпрянываю от него, точно обожглась.
— Ты нарочно колдуешь? Ты заставляешь меня испытывать эти ощущения? — выкрикиваю рассерженно. — Это низко, так поступать!
— Здесь не Олимпийские игры, сладкая. Они пусть решают, что достойно, а что низко, — Теодор коварно улыбается. — И нет. Я не могу воздействовать на тебя. Сейчас с тобой я веду себя как обычный человек, без Силы.
— Я не хочу… Не буду в этом участвовать! — голос по-прежнему пищит от возмущения.
— Не хочу напоминать, сладкая, — Теодор складывает мощные руки на груди. — Ты будешь делать все, что я скажу. Вообще все.
Сжимаюсь и сникаю. Я ведь знаю, что мне будет за неподчинение. Невыносимая расплющиваяющая все тело боль. Я не хочу её повторения, и это нежелание сильнее меня.
Теодор двигается ко мне, а я отступаю. Головой понимаю, что бесполезно, но во мне бушует такой ураган эмоций, что я сейчас вряд ли могу мыслить адекватно. В какой-то момент натыкаюсь ногой на что-то мягкое, наверное, пуф или вроде того, и воспринимаю это как сигнал к бегству. Поворачиваюсь и срываюсь с места. Перед глазами впереди темнеет арочный проход в холл, через который мы заходили, но я не успеваю до него добежать. Эта затея изначально была обречена на провал.
Мощные руки Теодора обхватывают меня за ребра, отрывают от пола так, что ноги в кроссовках описывают дугу в воздухе, а потом я всем телом впечатываюсь в стену. Не больно. Скорее внезапно. Такое чувство, что меня просто поставили лицом к стене и слегка к ней придавили. Вырваться никак. Теодор держит меня сзади, прижимаясь всем телом, и ягодицами я ощущаю твердый бугор на его брюках.
Горячие бесцеремонные губы присасываются к шее, втягивают кожу, причиняя слабую и, как назло, приятную боль. Одной рукой Теодор все ещё держит меня, переместив ладонь к шее, другой забирается под футболку.
Соски твердеют сама не знаю почему. Это неправильно. Так быть не должно! Мое сознание сопротивляется грубому натиску, а тело принимает и позорно капитулирует. Теодор нащупывает грудь, слегка сминает, пропускает торчащий сосок между пальцами и рокотливо рычит над ухом.
— Горячая сладкая девочка, — доносится сзади.
Внизу живота жжётся непрошенное желание, а мозг затапливает паника.
— Ты же не станешь насиловать меня… — хнычу, прекратив попытки сопротивляться.
— Все однажды бывает в первый раз, — шепчет Теодор, возвращаясь поцелуями к шее.
Его решимость ощущается кожей. От него пахнет мужчиной, властью и похотью. Эти ароматы смешиваются с запахом парфюма и, забираясь в нос, кружат голову. Хотя, думаю, вино тоже сыграло роль. Разумом я все ещё сопротивляюсь и где-то в душе мне страшно, но тело возбуждается все сильнее.
Не сказать, что в детдоме у меня было много возможностей исследовать себя, но я все-таки сумела познать удовольствие от самоудовлетворения. Мысли, фантазии, пальцы в помощь. Но сейчас ощущения на порядок острее и гуще. Возбуждение, передающееся от мужского тела, его горячее желание действуют стократ сильнее фантазий, а все мысли улетучиваются.
Теодор проворно разворачивает меня к себе лицом, так что я даже заметить не успеваю, как он перехватывает руки над головой одной ладонью. Второй он ласково держит меня за шею, поглаживая большим пальцем ямочку между ключиц. В его взгляде обещание «ты мне отдашься», а у меня в душе буря. Нет. Я сделаю что угодно, но не сдамся без боя. А Теодор, будто прочитав мои мысли, перехватывает пальцами подбородок и коротко горячо целует меня в губы. Выглядит, как прощальный поцелуй, но, судя по всему, он означает конец прелюдиям.
Теодор подхватывает меня на руки, точно пушинку, и быстрыми шагами направляется наверх, на второй этаж. Там открывает одну из дверей и заносит меня в просторную полутемную комнату и спустя ещё несколько шагов бросает на какую-то мягкую мебель. Включает торшер у стены.
Это спальня. Нет никаких сомнений. Обхватываю себя руками, обнаружив, что лежу на необъятно огромном траходроме, который Теодор наверняка скромно называет кроватью.
Он начинает раздеваться, снимает пиджак, вальяжно расстегивает пуговицы на сорочке и сбрасывает её на пол. Завороженно наблюдаю, как огоряется его красивый торс, прохожусь взглядом по красивым мышцам. Он очень сексуальный мужчина, но я так не хочу! Только не так…
Вскакиваю с постели и пячусь к окну.
— У меня ещё никого не было, — хрипло срывается с губ. — Не подходи!
— Или что?.. — Теодор в одно движение выдергивает ремень из брюк и направляется ко мне. — Ты, видимо, хочешь, чтобы тебя отшлепали? Или связали?
Нет! Черт! Он меня пугает до дрожи в коленях. Особенно сейчас, с ремнем наперевес. В голове включается сирена, а пальцы сжимаются в кулаки. У меня только один шанс не допустить продолжения!
13
Теодор
Анис скулит, что ещё девственница, и в душу вползает досада. Как я сам не догадался? Ей только исполнилось восемнадцать, а до этого она