глубокой нише каменной стены, грузный медный трон протирал филейной частью тела верховный жрец Бабаму, чье слово было главным вершителем судеб жителей Урука. На гладко выбритой голове круглолицего властителя сверкала высокая коническая тиара из золота, изобилующая драгоценными камнями. Лицо его излучало холодное, надменное превосходство.
По правую сторону от Бабаму разместился на медном троне, масштабом чуть поскромнее, военный предводитель Гильгамеш. Обозначая важный чин, на круглой кожаной шапке его переливался золотом околыш, из-под которого свисали густые, черные пряди волос, плавно перетекая в не менее черную длинную бороду. Суровый взор предводителя был устремлен к молодоженам, восседающим на противоположной стороне зала. Жених, — сын Гильгамеша, с довольным, полным восторженного трепета лицом, размышлял о взрослой жизни, о том, что ожидает его дорога полная великих кровавых деяний. Невеста же, напротив, имела взгляд притушенный, поникший, при том выдерживая гордую осанку, время от времени припадала губами к соломенной трубке, ведущей к пивному кувшину.
Вдоль стены, у большой костровой чаши, выстроились гости, хмель в крови которых заставлял тела колыхаться в такт звучавшей мелодии. Их выглаженный, важный лик не вызывал сомнений, — все имеют статус высшего сословия. С обратной стороны чаши, перед гостями извивались в танце, в белых льняных тканях, укрывавших лишь ноги, обнаженные по пояс смуглые молодые девушки, увешанные яркими бусами из разноцветных камней.
Шиму и Лугамеа, на стульях не столь броских, расположились по левую сторону от трона Бабаму. В лицах приближенных помощников верховного жреца читалось напряженное беспокойство. Лугамеа, очертив ладонью круг в воздухе, указал остальным, что пора начинать. Музыка стихла. Танцовщицы бесшумно скрылись в тенях высоких колонн. Шиму выдвинувшись вперед, громко, торжественно объявил:
— Богиня Инанна приготовила нам подарок!
Из сумрака межкомнатных коридоров, в сопровождении конвоя, в помещении проявились силуэты трех пленников, одним из которых был Одишо. Ему, как и двум соратникам по несчастью, обработали и перевязали раны, вправили кости на пальцах, замазали ссадины и синяки, нарядили в золотистые набедренники. Толчками руки в спину их направили в центр зала.
Гости замерли в немом предвкушении.
Шиму подошел к пленникам и протянул на выбор три тростинки, плотно зажатые в ладони.
— Сегодня вам выпала великая честь! — придавая церемониальным выражением голоса веса сказанному слову, начал речь Лугамеа, обращаясь к невольным воинам. — Чтобы выразить свою благосклонность к молодоженам, Инанна окажет милость и подарит одному из вас прощение и свободу. Она выберет самого достойного. Тяните жребий!
Шиму по-прежнему стоял, вытянув руку с тростинками, предлагая сделать выбор. Одишо, понимая к чему клонит жрец, впервые внимательно осмотрел двоих, теперь уже соперников. Оба они были, как и сам Одишо, значительно выше среднего роста. Широкоплечие, с рельефной мускулатурой; по предварительным оценкам, по сбитым кулакам и немалому количеству боевых шрамов, — они являлись опытными бойцами. Один из них, тот, что был постарше, первым вынул тростинку из руки жреца. Следом потянулся второй воин, но Шиму отвел руку в сторону и сказал, раскрыв содержимое ладони:
— Нет необходимости. Он уже вытащил длинную. — окинув взором всех трех участников, жрец продолжил, поочередно указав на Одишо и второго, не успевшего сделать выбор соперника: — Вы начинаете. Победитель сразится с ним. — Шиму направил указательный палец на обладателя длинной тростинки. — Правил никаких. Бой до смерти одного из претендентов.
Танцовщицы поставили перед собой барабаны и принялись методично отчеканивать нараставший, нагнетавший обстановку бит. Все присутствующие сосредоточили взгляды на невольных участниках состязания. Конвоиры выстроились вокруг двух бойцов, остальные удалились из центра.
— Назовите свои имена! — приказным тоном воскликнул жрец Шиму.
Пленники после секунды раздумий, поочередно, небрежно представились.
— Одишо.
— Цилла.
— Возможно, один из вас сегодня станет свободным и чистым от грехов! Да начнется бой! — громогласно, с расстановкой, призвал Шиму бойцов начать поединок.
Одишо услышав слово — “свобода”, решил подчиниться правилам урукских жрецов, точнее, их отсутствию. Не теряя времени, он первым атаковал соперника, махнув своей тяжелой клешней, но тот, проявив ловкость кошки, извернулся и ушел в сторону, отправив кулаки Одишо беспомощно рассекать воздушное пространство. Цилла, зайдя с боку, ухватил Одишо за пояс, приподнял и бросил на холодный каменный пол колонного зала, следом прыгнув на него, пытаясь нанести сокрушительные удары по голове. Одишо, извиваясь как змея, с переменным успехом уклонялся от кулаков противника, выгадывая момент, чтобы вывернуться и выбраться из неудобного положения.
— Стойте! — вдруг звонко вскрикнула вбежавшая в помещение девушка с развевавшимися, длинными рыжими волосами. Она была одета в белую тунику с вышитой пиктограммой, обозначавшую прислугу храма. Не дожидаясь, пока оторопевшие от подобной дерзости жрецы завопят, — как смеет она без разрешения подавать голос и мешать торжественному, священному процессу, девушка что-то нажала на наручном устройстве, серебристым ремешком опоясывавшим запястье, и посреди зала, под потолком возник силуэт большой полупрозрачной бабочки, переливающейся радужными цветами. Медленно и грациозно порхая крыльями, усыпанными ветвистыми узорами, она опустилась чуть ниже, издавая при каждом взмахе тихое, шипящее постукивание, и зависла в трех метрах от пола, собрав на себе пристальные взоры оцепеневших участников праздничного события.
Цилла ослабил хватку, удерживающую Одишо на полу, и как все прочие, устремил взгляд вверх, к бабочке, замерев в полуприсяде, упершись на одно опущенное колено. Одишо тоже завис, он подложил руку за голову, и обездвиженный, лежа на спине, растворился сознанием в магическом объекте.
Девушка с рыжими волосами прошла в центр, мимо солдат конвоя, теперь больше похожих на восковые фигуры. Присела у головы зачарованного фосфоресцирующим насекомым Одишо, вставила какие-то крохотные устройства ему в уши, и произнесла тихим голосом на непонятном языке.
— Пай элкерси ситром. — она взглянула Одишо в глаза, постепенно возвращавших блеск разума и добавила уже на местном языке, с заметным, неизвестного происхождения акцентом: — Еле успела. Долго мы тебя искали… Ты здесь? Слышишь меня?
Воин растерянно уставился на рыжую девушку и с недоумением в лице спросил:
— Я умер?
Губы девушки растянулись в улыбке, обнажив идеально ровные, белые зубы.
— Еще нет, но скоро случится. У нас есть немного времени. Слушай и запоминай. Когда очнешься, — не подавай виду, что был этот разговор, иначе тебя убьют. Кивни если понимаешь.
Одишо кивнул и, пытаясь найти ответы для происходящего, задал новый вопрос:
— Ты богиня?
Загадочная рыжеволосая служанка прыснула со смеху, но быстро сдержав веселый порыв, сказала серьезным тоном:
— На объяснения времени нет. Твоя задача сейчас только одна — запоминать. Ты это вспомнишь, когда очнешься. Ты должен вспомнить, кто ты на самом деле! — Девушка достала из-под одежды небольшой, черный ромбовидный предмет с выгравированной на нем пиктограммой, болтавшийся на цепочке, и поднесла к лицу обескураженного воина.
— Вдыхай аромат его. Это запах вечности, — прошептала