«взрослое» имя), для того, чтобы обмануть злых духов. Предполагалось, что, услышав такое имя, злые духи подумают, что этот малыш не ценится в семье и не позарятся на него. Пример таких имен: Тедань 铁蛋 «железное яйцо», Гоушен 狗剩 «остатки собачьего корма», Гоудань 狗蛋 «собачье яйцо» (см. ниже).
Малыш от рождения был очень миловидным[4.4], и часто люди путали его с хорошенькой девчушкой, поэтому, пораскинув мозгами, глава решил дать найденышу свою фамилию и имя — Я. В итоге ребенка назвали Сюэ Я[4.5].
От переводчика: 丫 yā я полностью созвучно с 鸭 yā я — селезень; сленг: мужчина, оказывающий сексуальные услуги за деньги, а значит для людей неграмотных имя Ши Мэя звучало еще и как «подстилка Сюэ». Как ни крути, очень неблагозвучное и стыдное имя.
«Рогулька» от дерева Сюэ выросла и превратилась в изящную, прекрасную от кончиков бровей до уголков глаз «лозу», исполненную природной грации и врожденного достоинства.
Неграмотные мужики не считали зазорным называться «рогулькой от Сюэ» или «ублюдком Сюэ», но разве правильно выбирать имя для юноши несравненной красоты и таланта, руководствуясь тем же принципом, что использовали необразованные селяне, называя своих сыновей «собачье яйцо» или «железный столб»?
Собратья по обучению, остро чувствуя неуместность и обидность этого имени, старались не называть его Сюэ Я. Однако, учитывая, что это имя дал ему глава ордена, сменить его было бы неуважением, поэтому старшие ученики шутливо стали называть его «шимэй».
Шимэй рос, и со временем обращение «младшая сестренка» тоже стало звучать неуместно. И тут глава ордена, этот «великий мастер давать имена», вдруг вновь озаботился вопросом его имени и, проявив весь доступный ему такт, с напором обратился к своему воспитаннику:
— Сюэ Я, не пора ли тебе сменить имя? Сейчас ведь тебя все называют шимей, так давай сменим твое имя на Мэй, от «мэнмэй[4.6]». Ты же не против?
Кто еще, кроме главы Сюэ, мог в таком деликатном деле вести себя так бестактно?.. И кто в здравом уме согласился бы носить такое дурацкое имя? Однако у Ши Мэя был очень покладистый характер. Он посмотрел на главу ордена и увидел, что тот смотрит на него сияющими от счастья глазами и, судя по всему, искренне верит, что делает доброе дело. Так что у Ши Мэя язык не повернулся признаться, что он чувствует себя несправедливо обиженным, ведь это могло бы стать настоящим ударом по достоинству взрослого и уважаемого главы ордена. Поэтому, изобразив радость, он опустился на колени и с поклоном принял новое имя.
— Кхе-кхе... – человек в черном плаще закашлялся, услышав имя «Ши Мэй». Переведя дыхание, он с трудом поднялся с земли и поднял глаза на Мо Жаня:
— Эээ? А-Жань[4.7]? Почему ты здесь?
Даже сквозь слой темной вуали эти ясные, как родниковая вода, и яркие, как звезды, глаза пронзили сердце и душу Мо Жаня.
Хватило одного взгляда — и все те сладкие, как мед, чувства Наступающего на бессмертных Императора, все заветные мечты пылкого юноши из прошлого, что годами были скрыты под пылью времени, вновь вспыхнули и засияли с новой силой.
Это правда Ши Мэй.
Никакой ошибки.
Мо Жань всегда был порочным негодяем. В прошлой жизни он потерял счет мужчинам и женщинам, с которыми ему довелось разделить постель. Удивительно, как он вообще не умер от чрезмерного семяизвержения? Для него самого это по сей день оставалось загадкой.
Но к тому единственному человеку, которому он отдал свое сердце, Мо Жань всегда относился очень бережно и никогда не позволял себе осквернять его лишними прикосновениями.
Во времена его юности у них были довольно неоднозначные отношения на грани дружбы и флирта[4.8], но до самой смерти Ши Мэя все, что позволил себе Мо Жань — это взять его за руку и один раз случайно поцеловать.
Тогда Мо Жань считал себя слишком грязным, а Ши Мэя — нежным и чистым. Он чувствовал, что недостоин его.
Именно этим человеком он при жизни дорожил, как никем другим, а после его смерти стал одержим памятью о нем. До самого конца только он один был единственным чистым светом луны в душе Тасянь-Цзюня. Но как бы сильно его сердце ни тосковало по нему[4.9], этот человек умер, тело его стало землей, а душа растворилась без следа в Царстве мертвых.
И вот теперь, когда перед ним стоял живой и здоровый Ши Мэй, Мо Жаню пришлось приложить все силы, чтобы сдержать переполняющие его эмоции.
Он помог Ши Мэю подняться с земли и отряхнуть одежду от пыли. Его сердце буквально разрывалось от волнения и боли за него.
— А если бы меня здесь не оказалось, как долго ты бы терпел эти издевательства? Почему ты не сопротивляешься, когда люди бьют тебя?
— Но сначала я хотел объясниться с ними…
— Какой смысл им что-то объяснять?! Сильно они тебя побили? Где болит?
— Кхе-кхе, А-Жань, для меня… для меня это пустяк.
Со свирепым выражением на лице Мо Жань повернулся к даосам:
— Вы посмели поднять руку на человека с Пика Сышэн? Смелые, значит?!
— А-Жань… да ладно тебе...
— Вы же хотели подраться? Идите сюда! Померяйтесь силой со мной!
Даосы, только что на своей шкуре испытавшие мощь разметавшего их одним ударом ладони Мо Жаня, прекрасно понимали, что его духовные силы намного превосходят их собственные. Они думали, что легко откусят кусок от мягкого фрукта, а он оказался крепким орешком, о который можно и зубы обломать. Не смея противостоять Мо Жаню, они в страхе попятились.
Ши Мэй вздохнул и попытался вмешаться:
— А-Жань, не надо ни с кем драться. Надо быть терпимее и уметь прощать чужие ошибки.
Мо Жань обернулся, чтобы взглянуть на него, и сердце его тоскливо сжалось, а в глазах защипало.
У Ши Мэя всегда было слишком доброе сердце. Даже умирая в прошлой жизни, он ни на кого не держал обиды, а наоборот, умолял Мо Жаня не таить зла на Учителя, который вместо того, чтобы спасти своего ученика, предпочел, стоя в стороне, наблюдать за его смертью.
— Но они…
— Со мной все хорошо, ничего ведь не случилось? Чем меньше проблем, тем лучше, слушайся своего брата-наставника.
— Ай, ладно, как скажешь, все будет, как ты хочешь, – Мо Жань кивнул и снова зло посмотрел на даосов. — Слышали? Мой брат-наставник заступился за вас! Что, пестики[4.10], вы