Читать интересную книгу Японский парфюмер - Инна Бачинская

И не оставила ни строчки, ни полстрочки, которые пишут обычно… решившись. В состоянии истерики, страха, безнадежности, пытаясь объяснить или оправдаться. Или оградить своих близких от подозрений в убийстве.

Что же это? Жестокость? Желание отомстить? Кому? Нетрудно догадаться! Может, она узнала о том, что у Ситникова есть любовница… Тогда тем более оправдан прощальный упрек. Что-нибудь вроде: «Я не могу вынести твоей измены!!» Или: «Будь проклят!!»

Не то. Мелодрама, дешевка. Кто сейчас кончает самоубийством из ревности? Да и что она могла узнать? Допустим, увидела их вместе, ну и что? Подошла бы, Ситников представил бы их друг дружке… такой не растеряется в критической ситуации! Милая и простодушная, сказал о ней старый актер. Лапочка, сказал Добродеев. Обмануть такую милую и простодушную – пара пустяков. Это моя коллега, соврал бы Ситников, и всего делов-то. Что же заставило ее… что случилось?

Была депрессия после смерти сестры, но потом она пришла в себя, повеселела и даже стала заговаривать о работе.

Версия два. Убийство. А мотив? В каком-то из романов Агаты Кристи детектив Эркюль Пуаро рассуждает о мотивах преступления. Деньги, страх, месть, ненависть, несчастная любовь… Выбор велик.

Если Елену убили… Если! То каков мотив?

Деньги? Нет, нет и нет! Месть? За что? Ненависть? Несчастная любовь? Страх? Возможно, кто-то боялся ее до такой степени, что… А вот это интересно, что-то в этом есть. Домоседка, не имеющая подруг, не работающая, не очень умная – кому она перешла дорогу? Ее боялись. И она боялась! Она боялась за свою жизнь. Она знала… Она пришла ко мне за несколько дней до смерти, потому что боялась. Кого? Чего? Почему она не поговорила с мужем? Не доверяла?

Я совершенно забыла о времени и взрогнула, когда где-то в глубине квартиры стали бить часы. Тоскливое эхо заметалось в гулком пустом пространстве. Я по-ежилась. Не привыкла я бывать в чужих квартирах в отсутствие хозяев. Все здесь казалось мне враждебным…

Я решительно поднялась. Ряд дверей вдоль коридора. Я открыла первую – большой письменный стол, плоский монитор компьютера, по стенам – стеллажи с книгами. Кабинет хозяина. Солидная мебель для понимающих людей с деньгами. Кожаное кресло, кожаный диван, смятые простыни. Значит ли это, что хозяин спит в кабинете? Почему же он спит в кабинете? Непонятно. Простор для фантазии. Хотя какая там фантазия. Мужчина спит в кабинете лишь в одном случае – когда ему одному лучше, чем в супружеской постели. Даже сейчас, когда супруги уже нет… Информация к размышлению.

Маленькая уютная комната со скошенным потолком. Здесь царит полумрак. Белые стены кажутся голубоватыми. Тяжелые темно-желтые портьеры задернуты. Я тяну за витой шнур, и ткань тяжело уползает в стороны. Становится светлее. Похоже, никто с тех пор сюда не заходил… везде пыль… В центре просторной комнаты – узкая кровать неполированного дерева, тяжелое тканое покрывало, густо-желтое, в тон портьерам. Пушистый коврик, черная с белым шкурка козленка. Спальня хозяйки. У супругов, оказывается, были разные спальни. Возможно, Ситников храпит. Шкаф во всю стену напротив окна, десятка два изящных латунных ручек. Комод на изогнутых высоких ножках, антик; на центральном выпуклом ящике наивная пасторальная сцена: беззаботный пастушок со свирелью и его юная подружка в кринолинах.

Маленький туалетный столик с зеркалом-триптихом. На нем коробочки, шкатулочки, букетик засушенных цветов в малахитовом кувшинчике, разноцветные стеклянные зверушки – красный носорог, зеленая лягушка, синий страус, черно-белая панда, лиловый бизон.

Две фотографии, в серебряной и деревянной рамках. На одной – Елена и Ситников на фоне зимнего леса или сада: видны деревья и кусты, пригнувшиеся под тяжестью снега. Елена – в легкой светлой шубке, черные волосы красиво рассыпаны по плечам. Ситников – в распахнутом коротком пальто, клетчатый шарф небрежно выбивается из-под воротника. Они держатся за руки, смеются и смотрят прямо в объектив. Спуск нажат, птичка вылетела и мгновение остановилось. Изображение слегка кривое, по диагонали, что вряд ли отвечало замыслу автора. Но не это было главным, а то, что, глядя на эту фотографию, хотелось улыбнуться. Они были такими счастливыми…

На другой фотографии – Елена, сидящая на деревянных перилах веранды загородного дома или дачи. Виден край стола, банка с полевыми цветами – ромашки, розовые гвоздики, ветка цветущей калины. Елена опирается плечом о деревянную балку – загорелая, в открытом сарафанчике на бретельках, волосы собраны в конский хвост. Юная, прелестная и счастливая.

Я поставила фотографию на место.

«Кресло из дворца» с гобеленовой обивкой в углу. На нем две куклы – золотоволосая красавица в голубом парчовом платье и толстый младенец тяжелого пористого каучука, ярко-розовый, в распашонке и ползунках. Сбоку притулился сиротой вытертый порыжевший плюшевый медвежонок, видимо, еще из детства.

Китайский черный лакированный шкафчик со стилизованным вертикальным рисунком – бледно-красные пионы, птички, бабочки и тускло-золотые иероглифы. На шкафчике – тяжелый альбом с металлической застежкой. Я открываю альбом, переворачиваю страницы. Везде Елена: в легком платье, смеется в объектив; Елена, пальмы и море; Елена на лошади, на лице застыла неуверенная улыбка. Видимо, побаивается; Елена с пожилой парой в кафе; Елена в знакомой шубке, румянец во всю щеку, лицо радостное.

Всюду Елена. Бедная Елена…

Я вытащила одну из фотографий, ту, где она серьезна и почти официальна, и – спрятала в сумочку. А вот это интересно! На фотографии две девушки: одна Елена, а другая – незнакомая, видимо, сестра Алина – уж очень они похожи. Я рассмотрела Алину. Выглядит старше и значительнее Елены, строгий неулыбчивый рот, твердый взгляд. Эту фотографию я тоже убрала в сумочку. На всякий случай.

Небольшая картина – яркое голубое море, небо, лодка под парусом с двумя человеческими фигурками, выполнена в нарочитом стиле лубка. Белый ковер на полу. Все вещи изящные и дорогие. Ни блестящей инкрустации, ни нахальной позолоты, ни ярко раскрашенных ваз с искусственными цветами. От белого цвета, который преобладает в комнате, веет чистотой и монашеской кельей. У женщины, которая здесь жила, был хороший вкус. Осиротевшие вещи, пережившие хозяйку…

На тумбочке у кровати я заметила маленькую плоскую коробочку, через прозрачную крышку виден блестящий диск. Я нажала на клавишу и, замерев, стала слушать. Раздались теплые звуки фортепьяно, знакомые аккорды, сердце замерло в сладком предчувствии, и, как всегда, неожиданно, как чудо, возникает ниоткуда сильный чувственный женский голос, экстатически взывающий к Божьей Матери – шубертовская «Аве Мария»! С пластикового футляра смотрела большая чернокожая женщина, красивая нездешней красотой, с гривой вьющихся жестких иссиня-черных волос…

… Я сидела в кресле, потеснив кукол и медвежонка, закрыв глаза. Не хотелось ни двигаться, ни думать, ни спускаться обратно на землю. Гармония, красота и… убийство!

* * *

Я продолжала сидеть в «дворцовом кресле», размышляя и подводя итоги. И препиралась с внутренним голосом.

– Не подлежит сомнению, что Елена боялась кого-то. Согласен? – спросила я. – Значит, убийство?

– Как и всякая версия, имеет право на существование, – важно ответил Каспар. – Аргументируй.

– Я не верю, что Ситников мог…

– Вера – не аргумент! Еще.

– Допустим, у него есть любовница…

– Ну и что? У всех есть. Самцы так самоутверждаются. Не повод для убийства.

– Елена узнала и решила уйти из жизни…

– Ты в это веришь? – хмыкнул Каспар.

– Нет.

– Молодец. Почему?

– Милая глупенькая девочка… Даже если бы какой-нибудь благожелатель сообщил ей, что у Ситникова есть пассия, она бы не поверила. Потому что сама не способна на измену. Или спросила бы у него. А он бы сказал ей…

– Он бы сказал то, что они обычно говорят: ну, что ты, дурочка! Я же люблю только тебя! Не выдумляй!

– Остается страх. Тот, кто ее боялся, добрался до нее. Как? Не знаю и вряд ли узнаю. Охотник добрался до дичи. Она представляла опасность для кого-то. Она знала об этом и понимала, что этот кто-то представляет угрозу. Потому и пришла ко мне. Но… ничего не сказала. Только плакала. Почему? Ответов может быть… три. Я ей не понравилась – раз. Она не захотела мне довериться или передумала – два… – Я замолчала.

– А три? – спросил Каспар.

– Не собиралась она ни о чем просить!

– Что значит – не собиралась? А зачем тогда приходила?

– Не знаю. Нехватка информации. Пробел. Лакуна. Думать об этом бесполезно, все равно ни до чего мы не додумаемся. И никогда ничего не узнаем. Может быть. Но раз я здесь, я хотя бы попытаюсь…