Бабка Марья суетно бегала вокруг Катерины, пытаясь удобнее устроить на маленькой кружевной подушечке ее ногу, поднося чай и пряники. Я знала, что подруга любит совершенно другие сладости — жирные, масляные торты, воздушные пироженки, шоколадные конфеты, сливочное мороженое. Но девушка с аппетитом уплетала обычные пряники, которые к тому же, судя по звукам при откусывании, успели затвердеть. Такая забота и внимание от чужого, совершенно постороннего человека, задела во мне какие-то глубинные чувства, и я ощутила, как в горле запершило: бабка Марья была Человеком. Есть такие Человеки, именно с большой буквы. Они сострадательны, неравнодушны к чужой боли и горю. Именно они приходят на похороны, помогая родственникам умершего, отгоняют от соседской девочки уличную собаку, подают милостыню на широких площадях перед церквями, усаживают на свое место в электричке беременных, подкармливают бездомных кошек и тощих голубей в парке. Они небезразличны. Они все понимают, они будто бы познали какой-то скрытый от других, хотя и вполне очевидный, смысл жизни — доброта и готовность подставить плечо оступившемуся. «Можешь помочь — помоги», — я слышала эту фразу от бабки Марьи настолько часто, что она въелась в мою память на всю жизнь.
«Старухи втроем сидели за самоваром и то умолкали, наливая и прихлебывая из блюдца, то опять как бы нехотя и устало принимались тянуть слабый, редкий разговор. Сидели у Дарьи, самой старой из старух; лет своих в точности никто из них не знал, потому что точность эта осталась при крещении в церковных записях, которые потом куда-то увезли — концов не сыскать. Овозрасте старухи говорили так:
— Я, девка, уж Ваську, брата, на загорбке таскала, когда ты на свет родилась. — Это Дарья Настасье. — Я уж в памяти находилась, помню.
— Ты, однако, и будешь-то года на три меня постарше.
— Но, на три! Я замуж-то выходила, ты кто была — оглянись-ка! Ты ишо без рубашонки бегала. Как я выходила, ты должна, поди-ка, помнить».
Примерно такой же по содержательности разговор происходил и сейчас — через стенку, в избе, сидели бабка Марья и еще какие-то бабушкисоседки. Содержание «Прощание с Матерой», неспешный диалог в соседней комнате, шум непрекращающегося дождя странно сплелись в моей голове, соединяясь в одну, органичную линию: будто бы я была и на Матере, и на Черном острове одновременно.
Но это праздное валяние в кровати через час изрядно поднадоело.
Моя тяга к бурной деятельности всегда мешала мне проводить свободное время, как принято среди моих знакомых — валяться на пляже, лежа на диване, смотреть телевизор… Все эти нединамичные занятия максимум на пару часов были способны занять меня. Катерина спала, поэтому мне не было стыдно, что я оставлю ее в одиночестве. «Надо сходить в школу, может бьггь там повеселее», — таким образом Я убеждала саму себя, что иду туда не потому, что хочу снова увидеть черноглазого мужчину.
Бабкой Марьей мне были выданы дичайшей расцветки резиновые сапоги.
— На базаре купила в прошлом годе, — пояснила она мне. — Шибко баские. И плащ возьми. В котором ты ночью бегала.
— Ничего, что я его без разрешения взяла?
— Бери, мне чо, — беззаботно сказала бабушка. — Тока к воде не ходи. Сом утащит.
3аладили со своим выдуманным сомом», — усмехнулась я, выходя на улицу. Дождь разошелся, и плотной стеной закрывал мне вид за деревню.
Где-то вдалеке истошно кричала кукушка, а в остальном остров молчал. Я
трижды поскользнулась на глиняных комьях, и с нетерпением ждала, когда уже на горизонте появится деревянное здание школы. Но дойти до него мне не удалось: по дороге меня перехватили одногруппники — Пашка и Витя, которые шли из школы до дому», как они сказали. Нахватались уже.
— Ринка, пошли в карты играть? Там вообще делать нечего.
— Эм-м, я хотела сходить, посмотреть, что там происходит, — попыталась отмазаться я.
— Да ничего так не происходит, — хмыкнул Витька. — Борис
Таисович с кем-то из местных мужиком карты острова рассматривает.
Матушка пирожки пекла. Вкусные. Ты такие не будешь, они с вареньем. 1 курс рисует с Кириллом Робертовичем. В общем, скука. Как там Катя?
Совсем не ходит? Да-а, не повезло. Завтра выход в бор планируется.
— Н-нормально Катя, — на автомате ответила я, зацепившись лишь за одну фразу. — Кирилл Робертович приехал?
— Да, они вчера с ректором приехали. Там еще какие-то мужики из архитектуры приехали. Они спят весь день, говорят, полночи по острову гуляли. Вот делать ничего, да? Тут в семь вечера уже ни черта не видно, а они ночью пошли. Ну что? В карты?
— Да, пойдемте.
Я рассеяно шла за парнями, думаю лишь об одном: какого черта он приперся? Сейчас начнет меня опять унижать, при этом он не отличается тактичностью: я даже представила себе, как он при черноглазом мужчине (видимо, он из строительно-архитектурного колледжа) начнет критиковать мои работы и припоминать старые неудачные, с его точки зрения, рисунки.
Мозг разогнался в своем стремлении выбрать наихудший вариант развития событий, и я вздрогнула, подумав, что он мог уже что-нибудь ляпнуть: из разряда «Есть тут бездарь по фамилии Сурикова, такая косорукая девица с черными кудрями. Не видели ее? Обходите за три версты, так себе дамочка!
Парни жили у семейной пары. Они не выглядели аборигенами, и после пары минут разговора выяснилось, что они, так называемые, «дачники»-люди из города, которые, пока работали, ездили на остров, как на дачу, а после выхода на пенсию поселились здесь на постоянное место жительства. Это выдавали и речь, и одежда, и обстановка в доме. Женщина читала, а мужчина чинил генератор. Наше присутствие им совершенно не мешало, а через полчаса хозяин дома и вовсе присоединился к карточной игре.
— «Сдавайте, Фандорин, сдавайте. Карта не лошадь, к утру повезет», — цитатой из моей любимой книги Паша пытался вытянуть меня из состояния глубокой задумчивости. — Рина, ходи уже! Мы только тебя ждем.
— А, да, — я не глядя бросила карту, и только по смеху парней поняла, что отдала козырь.
— Понятно. Играть ты не хочешь, — констатировал Паша. — А что хочешь? Пойдем, я тебя в школу отведу?
— Ой, нет, — слишком поспешно выдала я. — Голова просто разболелась. Пойду домой. А если я пойду по переулку, я выйду к дому бабы Марьи? — обратилась я к хозяевам.
— Выйдете. Но зачем? Глину месить? Лучше по дороге идите.
Но идти по дороге, значит, идти близко к школе. А встречаться с «любимым преподавателем» в мои планы не входило. Лучше «помесить глину», и без лишних волнений оказаться дома.
Через полчаса я остро пожалела о своем решении: на сапоги налипло столько глины, что она перекрыла яркий рисунок на резине. Поднимать ноги было тяжело, каждый шаг давался с трудом. Я даже остановилась отдохнуть — после моего опрометчивого участия в Кроссе мира» (10 км бега по пересеченной местности) ноги болели меньше.
Рядом мелькнула чья-то фигура, и я услышала бас Егора— местного медика:
— Эй, ты застряла что ли?
— Похоже на то. Нужно вызывать эвакуатор. Самой мне уже не выбраться.
— Я — эвакуатор, — ответил Егор, протягивая мне руку.—
Максимально высоко поднимаешь левую ногу, и ставишь ее вот сюда. Так, не падаем. Сопротивляемся стихии, не опускаем руки. Ну, поднимай давай.
Одна лапка, как у той тонущей в кринке со сметаной лягушки оказалась на траве. Затем за ней последовала другая. Оказалось, что если сделать три шага влево, то можно оказаться в высокой траве — она неприятно хлестала по ногам, но зато спасала от глины. Мне, не имеющей опыта хождения по глиняным деревенским тропинкам, эта мысль даже не пришла в голову.
Егор, к моему удивлению, не стал заходить. Он шел померить давление соседке бабы Марьи, а не навестить Катю. Я пыталась завлечь его в гости, но он категорически отказался. Хм, похоже первая влюбленность моей подруги окажется невзаимной: молодой медик не стремится к ней, а сама девушка сегодня не захотела говорить о Егоре. Жалко, но так бывает.