– Отчего же не ты умер, а умерла она, моя Майя?.. – стонал хан, ломая руки. – Ты, старая гнилушка, живешь, а Майя умерла… Нет справедливости на земле. Я не верю аллаху.
Старый Кугэй в ужасе затыкал уши от такого богохульства и закрывал глаза.
IV
Похоронили Майю на высоком берегу озера Кара-Куль, и вольный ветер насыпал над ней могилу.
Хан Сарымбэть каждый день просыпался в слезах и в слезах засыпал. Его молодое сердце умерло вместе с Майей, закрылась радость, погас яркий свет, – ничего не осталось у хана, кроме глаз, чтобы оплакивать свое черное горе. Опостылел ему и дворец, и зеленые сады, и красавицы жены. Нет Майи, и ничего не нужно хану… Нет Майи, слышите?..
Единственное утешение осталось хану: каждое утро он уезжал на могилу Майи. Приедет, пустит коня пастись, а сам сидит на могиле, горько плачет и все зовет ее, Майю.
– Майя… Майя… Майя… Слышишь ли ты меня? Ведь я здесь, я с тобой… Смерть нас разлучила, но она же и соединит нас. Рядом я лягу с тобой, Майя… Дорогая, родная Майя, я здесь… Горлинка моя, свет мой, я здесь!..
Громко кличет молодой хан Майю, а ветер разносит его жалобу, – один вольный степной ветер слышит ханское горе, да зеленая степная трава, да ясные зори. И ни от кого не получал ответа хан… Один он со своим горем.
По целым часам сидит хан на крутом берегу и смотрит на шелковую гладь степного озера, обложенную зелеными ресницами камышей, точно рамой из дорогого рытого бархата. Давно ли он ездил сюда на охоту, и радовалось ханское сердце молодецкой забавой, а теперь ничего не нужно хану. Майя, Майя… Все ты унесла с собой, а оставила одно черное горе. Хан Сарымбэть, слышишь ли? Какой хан – нет и хана, как нет Майи, а ходит одно черное горе, и плачет, и. жалуется. Нет хана – это люди придумали. Если бы он был сильнее других, то удержал бы Майю, отогрел ее холодевшие руки своим дыханием, раскрыл своими поцелуями ее чудные глаза и теплотой своего сердца согрел эту грудь… Ведь живут же другие женщины?.. Ах, Майя, Майя… Нет Майи, нет и хана!..
Так прошел и год, и другой, и третий.
По-прежнему горюет хан Сарымбэть, по-прежнему ездит на могилку Майи и по-прежнему плачет над ней и громко зовет ее, Майю, и по-прежнему не получает ответа. Похудел, постарел хан, точно прожил тридцать лет, а в бороде уже серебрится седина. Хан Сарымбэть старится, а молодой хан, сын Майи, растет: в нем проснулась красота матери. Но не радует хана и любимый сын… Тошно ему у себя во дворце, скучно, все надоело.
– Кугэй, старая лисица, мне надоело быть ханом, – сказал Сарымбэть своему старому советнику. – Да, надоело… Я оставляю вам ханом сына Майи, а сам уйду. Нет моих сил больше… Какой я хан, когда не мог сохранить посланную мне аллахом жемчужину.
Низко поклонился хитрый Кугэй, счастливый тем, что мог управлять всем, пока ребенок-хан подрастал. У всякого были свои мысли…
Так и ушел хан Сарымбэть из Шибэ, распустив жен и оставив все сокровища. Даже не взял он с собой лишней пары одежды. Для чего?.. Ведь и хан и последний нищий одинаково будут лежать в земле, для чего же обременять себя лишним платьем? Так и сделал хан: надел рубище дервиша, взял его кошель и палку и ушел из Шибэ.
Поселился Сарымбэть на берегу Кара-Куль, около могилы Майи. Выкопал землянку и живет как отшельник. Перечитал он все мудрые книги, долго и много молился и тысячу раз передумал всю свою жизнь, полную легкомысленных радостей, суетных желаний и мыслей. Он не видел той пропасти, которая была сейчас под ногами…
Каждый день, каждый час, проведенный с Майей, был сокровищем, а он его не замечал, ослепленный собственным счастьем. И так все люди живут, обвеянные счастливой слепотой…
Жил Сарымбэть на берегу Кара-Куль до самой смерти, пока не сделался седым и дряхлым стариком. К нему приходили издалека, чтобы поведать какое-нибудь горе и научиться мудрости. Да, состарился Сарымбэть, и глаза уже плохо видели, а он все оплакивал свою Майю, точно она умерла только вчера. Ведь она открыла ему свет жизни, она отдала ему сердце и душу, и проснулось его сердце…
– Майя, слышишь ли ты меня? – повторял он каждый день над могилой своей возлюбленной. – Уж скоро я приду к тебе, Майя, мое счастье, моя радость… Скоро, скоро!..
Сарымбэть вырыл себе могилу рядом и спал в ней, чтобы быть ближе к ней, к Майе.
Раз он молился и слышит незнакомый голос:
– Хан Сарымбэть…
– Нет здесь никакого хана, а нищий Сарымбэть.
– Ты меня не узнаешь?
Посмотрел Сарымбэть – перед ним стоял старый-старый человек с пожелтевшей от времени бородой.
– Я хан Олой…
– А, это ты… Что же, садись рядом: места довольно.
Они долго сидели и молчали.
– Сарымбэть, много ты пролил напрасной крови, но и искупил ее своим подвижничеством. Я пришел мириться с тобой…
Заплакал Сарымбэть, припоминая истребление Гунхоя, и сказал:
– Похорони меня рядом с Майей, хан Олой… Я завтра умру. Видел я здесь на озере чудо. Когда я был ханом и ездил на озеро на охоту, то убил лебедушку. Чудная птица лебедь… Когда я переселился сюда, то лебедь, оставшийся без лебедушки, каждую весну прилетал сюда и каждое утро выплывал на озеро и жалобно кликал свою лебедушку. Тридцать лет он прилетал, тридцать лет горевал, а в последний раз прилетел, поднялся высоко-высоко и грянулся оземь. Я это видел и подумал, насколько человек хуже даже глупой птицы… Моя Майя открыла мне глаза, и я знаю только одно счастье, чтобы похоронили меня рядом с ней.
Сбылись слова праведного человека: когда хан Олой проснулся на другой день, Сарымбэть был уже мертв. Бывший смертельный враг похоронил его рядом с Майей.
Так было, и сейчас на высоком берегу озера Кара-Куль красуется двойная могила хана Сарымбэть с красавицей Майей. Издалека приходят люди, чтобы поклониться их праху: так любили они друг друга… Ровно через сто лет племя гунхой напало на Шибэ