Закрыв лицо ладонями, я заплакала.
— Наталья.
Дернувшись после его прикосновения, я вновь испытала боль в сидящей на стуле пятой точке.
— А ну перестань, — проворчал он. — Давай ты наплачешься, когда я уйду, а?
Все. Точка. После этих слов у меня началась настоящая истерика.
Мне было так плохо. Одновременно и из-за того, что я испугалась в самый ужасный в своей жизни позор. Я опозорилась перед ним. Опозорилась так сильно, что… даже думать об этом боялась. Так еще и… эти проблемы с учебой… и боль… и вновь стыд за все пережитое… и стыд за свои мысли. За свои надежды… за свои мечты о парне, который теперь… какой же дурой я смотрюсь в его глазах… какой же… после того что произошло, после того что он сделал… конечно, он уйдет… и больше не вернется. Точно. Хотя я же и сама хотела этого. Наверное. Хотелось просто умереть и начать жизнь заново. Чтобы никто не помнил о моем позоре. Никто о нем не знал.
Почувствовав сначала на спине прикосновение его ладони, я хотела было вывернуться, но в следующий момент поняла, что у меня просто на это не осталось сил. Дима зажал пальцами мою шею под хвостом, который я старалась красиво сделать перед тем, как он пришел, от которого сейчас вряд ли осталось что-то хорошее, и с силой потянул меня на себя.
Благодаря этому я уткнулась носом в его толстовку.
— Соберись давай, — услышала я на ухо. Видимо, это было единственное, что Дима мог теперь сказать мне. — Пожалеешь себя потом. Время идет. У нас его все меньше и меньше.
Резко отпустив меня на волю, он принялся смотреть конспект. А я же… вернув голову в вертикальное положение, принялась растирать себе лицо. Глаза уже болели от прикосновений. Да и видела я нечетко. Все было раздражено. Вместе с ощущением позора у меня пришло смирение. Я поняла, что… что, наверное, мне стоит… подчиниться Франку. Просто потому что была уверена — поступи я иначе, он повторит то, что произошло своем недавно, и мне от этого станет только хуже. Хотя… куда уж хуже? Действительно. Но боль. Боль в попе не позволяла мне больше сопротивляться. Она болела после ударов.
Моментально вспомнив о том, что… что творилось… я вновь почувствовала подступающие слезы.
Меня воспитывали по другим правилам. И что бы я ни творила, как бы мне не угрожали, за ремень родители никогда не брались.
Что теперь сказать? Я дожила до двадцати лет, а потом? А потом в моей жизни возник Романов, решивший, что… что даже это в моем представлении может перевернуть.
— Так… начнем с самого банального. С главного определения, — придвинул он ко мне раскрытую тетрадку. Я сейчас расскажу тебе все начальные знания по теме, которая у тебя завалена… мы с тобой вместе, как можно быстрей, попытаемся это освоить и перейдем уже к самим примерам. Ладно? — повернулся он ко мне.
Продолжая всхлипывать, я решила кивнуть, дабы не выводить его.
— Отлично. Итак…
А дальше все. Дальше он начал нести такое… от чего мне захотелось тотчас выйти в окно.
— Ну… понятно? — закончил он, вновь посмотрев на меня. — Та-а-ак… это что такое?
Удивительно, но я расслышала в его голосе нотки смятения. Его реакция была такой не напрасно…
Поняв, что ничего не понимаю из его слов, я вновь залилась слезами. Сначала тихо, чтобы он не почувствовал этого, а затем…
— Эй! Ты чего? — ошарашено переспросил он.
В который раз, закрыв глаза руками, я зарыдала.
— Ната… ну…
Прижатая к его одежде, я дала себе волю на все… верней, за все… пережитое сегодня.
— Натуль, — он обратился так ко мне впервые. — Что случилось?
— Я просто… — задыхаясь, произнесла в ответ. — Я ничего не понимаю. Это было самое-самое искреннее мое откровение. Я действительно… ненавидела этот предмет, конкретно эту тему просто потому, что… я не то чтобы что-то не понимала… я не понимала все с самого начала. С самого-самого.
— Что ты не понимаешь? — спокойно спросил Дима.
— Все! Ну все! — ощущая себя обиженным ребенком, пропищала я. — Я не понимаю, что ты говоришь.
Вырвавшись из его рук, отвернулась.
— Ты не понимаешь, что я сейчас говорил тебе? — услышала голос Франка.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Я просто… — проведя пальцами под нижними веками, с чего-то вдруг резко успокоившись, обернулась на Диму. — Я… — смотря на него, произнесла то, что было бы для него поводом подняться и уйти прямо сейчас. — Я не понимаю в принципе все эти буквы. Как только возникают все эти значки… — указала на тетрадь, — буквы какие-то… — покачала головой. — Мне сложно и я не понимаю… не могу…
— Ладно-ладно, — перебил он меня. — Ты почему сразу не сказала об этом? — спросил Франк, так, будто бы…
— А что ты сделаешь с этим? — усмехнулась сквозь слезы, а затем услышала от него то, что меня даже удивило.
— Ты в курсе, что многие люди, не имеющие склонность к точным наукам, не воспринимают, если так можно сказать, буквенную алгебру? — прищурился он. — Да таких миллионы, — усмехнулся Романов.
Мы молча смотрели друг на друга.
— Просто тогда для того чтобы понять основные понятия, тебе нужно посмотреть на это все под другим ракурсом.
Блин. Он говорил об этом так… будто бы каждый день сталкивался с такими идиотами, как я.
— Забудь про эти буквы, которые тебя так смущают, — продолжил Дима, откинувшись на спинку стула. — Давай пофантазируем и заменим их на что-нибудь другое.
— В смысле? — вот сейчас я была окончательно сбита с толку.
— Ну допустим… — задумался он на некоторое время. — Давай у нас будут вместо букв животные.
— Не понимаю…
С интересом приблизившись к нему, я стала наблюдать за тем, как он рисует в тетрадке.
— Заменим твой нелюбимый икс на… на кого? На кота, — сам себе ответил Дима. — Тогда… теперь у нас для того чтобы кот стал большим — первообразным, нам надо…
Через некоторое время я любовалась на картинки, которые он нарисовал.
— Ха-ха-ха! — это первое, что вырвалось из меня, когда я проанализировала все его художества.
— Так легче запомнить? — поинтересовался он у меня. — О видоизменениях котов то ты не забудешь?
Не отвечая на его вопросы, я взяла в руки тетрадку и вновь пересмотрела все записи, где по ходу действий происходили видоизменения животного.
— Такое… забыть сложно, — улыбнулась я.
— Ну и все, — развел он в стороны руки. — Тогда в чем проблема? Сделай себе такую аналогию. Правило. Запомни его. А потом просто подставляй ее в уме под буквы, которые возникают у тебя в примерах. Ассоциацию с чем-то таким ты не забудешь, потому что она для тебя понятна, в отличие от набора букв… ну вот и все, — закончил Дима.
— Да но…
— Что?
— Просто… — отложила я тетрадь в сторону. — Как-то это…
— Как? — переспросил он. — Какая разница как ты там что представляешь у себя в голове. Главное, это сделать так, чтобы тебе было понятно. И чтобы это приводило к правильному ответу. Теперь, когда тебя препод твой спросит: что такое, этот ебанный интеграл, у тебя не будет в голове разбегаться какая-то запись с непонятными иероглифами, которая именно из-за непонимания твой мозг, видимо, отказывается запоминать, а будет всплывать в памяти рисунок, который всегда приведет к верному ответу. Ты понимаешь… что все люди разные? Кому-то это дается легко в любом виде, кто-то заучивает буквы и им не нужно особо экспериментировать, а кто-то не может вечно помнить то, что не понял. С чем нет более доступной ассоциации. Это твой вариант, — повернулся ко мне Франк.
— Ну просто… — я была растеряна.
— Если я теперь тебя спрошу о чем-то, что мы обсудили, ты ответишь мне с легкостью? — прищурился Дима.
— Да, — согласилась я с ним. — Теперь, да.
Это было фактом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Ну так и все! — развел он в стороны руки. — А большее от тебя и не требуется. Как ты и хотела. Надо это хотя бы временно освоить, отстреляться… и все. Поверь, для этого хватит такого варианта. Никто не будет капаться в твоей голове, анализируя, какими методами ты что помнишь.
Я молча перевела взгляд на картинки.