своей карьере — 100 долларов. В «Необыкновенных приключениях некого Ганса Пфааля» По заложил основы жанра научной фантастики. Затем последовали «Повесть о приключениях Артура Гордона Пима» и оставшийся незаконченным «Дневник Джулиуса Родмена». Вышедший в 1841 году рассказ «Убийство на улице Морг» принес ему мировую славу родоначальника детективного жанра. Вершиной творчества писателя стал «Ворон».
— Поразительно, какой объем информации ты держишь в своей голове, — проговорила ошеломленная Сара.
— Но я и половины не сказал от того, что знаю про По, — ответил польщенный Вельзевул.
5. Они играли в шашки и Вельзевул, разумеется, оказывался победителем за какой-нибудь час гораздо чаще, чем Сара. Это не удивительно, ибо он был широко и глубоко мыслящим существом. Он мог сразу выполнять несколько трудных задач, тогда как Сара мыслила в узких пределах натурализма, что свойственно всем тем, кто, как говорится, блуждает во тьме. Пока взгляд Вельзевула был сосредоточен на шахматной доске, Сара не отрывала глаз от него, она вытянула ногу под столом и коснулась его ноги. Не глядя, она чувствовала, что он немного напрягся, но вида не показал. Он не отстранился от влюбленной женщины. Его сдержанность питала ее надежду. Ее надежда была посягательством на его стоицизм. Их медлительность объяснялась тем, что каждый в своих действиях был достаточно осторожен. Она не торопилась идти в наступление хотя и умирала от желания тесно прижаться к нему. Он не отвлекался от игры, понимая, что малейшее поощрение с его стороны даст чувствам Сары стремительный взлет. Сейчас она действует неуверенно, боится возбудить против себя Вельзевула, а тот понимает, что плетется амурная сеть.
Сара обратила внимание, что он часто смотрит на часы. Был уже поздний вечер, когда она спросила:
— Опять куда-то собираешься?
— Да. Ты знаешь, сколько неотложных дел у меня.
— А откуда мне их знать, эти твои дела!
— Ну, так что же? — спросил Вельзевул, заметив в тоне раздражение.
— Я все вечера провожу одна.
— У тебя есть все, что хочется; дом, деньги, красивые вещи. Чего же тебе еще?
— Я боюсь чего-то.
— К чему эти страхи? — удивился Вельзевул. — Я же обещал тебе свое покровительство.
— Что будет со мной?
— Ничего. Судьба твоя не зависит от меня.
— Вот это действительно новость! Стала ли я от этого спокойнее? Не знаю. Послушай меня. Дому нужна хозяйка, которая взяла бы на себя все заботы. Разве ты не тоскуешь о семейной жизни?
— Не с тобой же! Пойми наконец я обречен на вечные скитания. Жениться?! Уж лучше в омут головой! Я не могу быть предметом любви. Так и знай. И потом, полюбить женщину — это значит отдать ей себя. И это не только постоянная тирания, это еще и анархия!
— Ты хоть раз влюблялся?
Этот вопрос она задала ему не зря. Хоть и дьявол он сделался ей мил и как мужчина. К тому же Сара пребывала в убеждении, что она однажды получит доказательство, что Вельзевул воспринимает ее благосклонней, чем остальных женщин, а пока за отсутствием таковых она, отчасти под воздействием его очарования, отчасти из-за неуемной жажды быть любимой, отчасти из-за своей нерешительности, которую испытывают склонные к полноте женщины в возрасте, когда им приходится прибегать к разным уловкам, чтобы быть привлекательными, вдохновлялась надеждой, что скоро Вельзевул сам раздвинет границы их отношений.
— Не помню, когда я мог себе это позволить. Какое, впрочем, это имеет значение?
— Мог бы пожертвовать своей исключительностью! Так мало надо, чтобы соблазнить женщину!
— Женщины не стоят жертв.
От этих слов чувства Сары пришли в смятение.
— Не принимай это так близко к сердцу, — сказал Вельзевул, видя ее расстроенной.
— Глупо было… Я льстила себя надеждой, что небезразлична тебе.
— Ты не понимаешь ценность осознанного, но еще не осуществленного стремления. Фауст это понимал, понимаю я, а ты нет.
— Мне нужна полнота жизни, а не любование остановившимся мгновением. Вспомнил Фауста и себя тоже! Вы оба мужчины, а я женщина!
— Но это уже твое дело, а не мое, — отмахнулся Вельзевул.
— Твоя нетерпимость к женщинам просто возмутительна! Знаешь, кто ты?
— Скажи.
— Ты сексуальный расист!
Во время этой тирады Вельзевул, против обыкновения, развеселился.
— Ого. Никто еще не говорил мне, что я погряз в сексуальном расизме. А что! Это мне до известной степени льстит. Почему объясню позже. Женщина — первопричина всех бед. Даже ураганы называют женскими именами.
— Значит, тебе плевать на меня? Пусть я не молода, но у меня есть здоровье и идеалы. Я могу бороться.
— Если ты мне позволишь выразиться образно, то я скажу так: тут ты в заблуждении. Еще немного терпения, прошу тебя. Таких дел, о которых приходится думать очень много. И с каждым днем прибавляется все больше. Я выполняю свою работу, из сил выбиваюсь, полагаюсь только на себя самого. Я все вижу, все знаю…
— И руки у тебя длинные, — прибавила Сара.
— Отсюда выходит, что я могу одновременно интриговать тут, путать следы там. Словом, я всегда чем-то занят. Лет сорок тому назад я позвал Господа чтобы решить дилемму. Он отказался от участия в моем деле. Помню, он, как пророк Неемия, когда его, когда он уже взобрался на лестницу, позвали вниз, сказал: «Не могу спуститься. Делаю великое дело».
— Ты действительно могущественный?
— Я уже говорил тебе, что могу раздуть такой пожар, что его не погасить всей водой океана. Я шлю болезни, голод, разорения, раздоры, катастрофы, внушаю ненависть, зависть, что еще? Я олицетворяю деструктивную крайность этого мира. Но так уж я и жесток. Зло есть в ничтожном малом. Возьми кишечную бактерию. Это невидимое глазу существо вызвало эпидемию холеры, которая унесла миллионы жизней.
— Ты гордишься тем, что распространяешь зло, людей мучаешь.
Этот упрек, в котором эмоций было больше, чем логики, понравился Вельзевулу.
— Полагаю, ты найдешь вполне понятным то обстоятельство, что одна лишь боль заставляет человека думать. Боль смиряет его, обуздывает, поглощает самодовольство. Люди не знают всего, чем они мне обязаны. Никто не ценит мою игру. На время человек испытывает чувство бессилия, он потрясен, беда всегда обрушивается внезапно. Он не освободится от него пока не исчерпает свою боль до дна. Потом только к нему приходит простое и ясное понимание каких-то вещей. Страдание одухотворяет его, чувства становятся ярче и вот он уже более чувствителен, чем был раньше. Вот почему, когда я вижу страдания людей, я мало о том беспокоюсь.
— Что бы ты там не говорил, людей ты все равно не любишь!
— А есть за что их любить? В мире нет ни одного безупречного человека. Богатые погрязли в сытом благополучии и деградируют.