Читать интересную книгу Российский колокол, 2015 № 7-8 - Журнал Российский колокол

Я прислушался к речевкам и уловил нечто вроде «это вам не рэп, а духовный скрэп». Больше мне ничего разобрать не удалось, потому что на сцене появился брат Иван, облаченный в форму космонавта, и мощный рев трибун заглушил все.

Брат Иван раскланялся, собрал цветы и вошел в прозрачное шапито, в котором находился его токарный станок, очищенный, к слову, от стружки.

Во мне было приподнял голову завистливый уродец, но я дал ему пинка, и он куда-то сгинул. Брат Иван в своем скафандре, надо признать, был весьма импозантен…

И тут меня тронул за рукав Христофорыч. Я пошел уныло за ним, а на выходе нас остановил председатель комиссии, ну, тот самый, у которого внучатая племянница… вот, и сказал, что нас сейчас снимать будут в телевизор и чтобы мы пару ласковых слов сказали про брата Ивана, как, стало быть, его сподвижники.

Я промолчал, а Христофорыч сразу начал шебуршать что-то о своем внутриутробном дефекте, выражавшемся во врожденной робости перед телекамерой и микрофоном, и шебуршал бы до обеда, коли председатель комиссии, у которого внучатая… ну, да, не вытащил бы молча из портфеля литровку «Слезы младенца», от чьего вида христофорычеву робость вкупе с внутриутробным дефектом как ветром сдуло.

Мы пошли в нарядно прибранную курилку, отрядив председателя комиссии, у которого… блин, кажется, я его уже представлял, значит, отрядив его за беляшами к Марфуге Темиркулбулатсадыковне – вот ее-то вы совсем не знаете и никогда не узнаете, потому что, по гениальному выражению брата Ивана, лишние рты нам как-то ни к чему.

Честно говоря, мы надеялись, что успеем до прихода «криспондентов» (а вот это уже христофорычево) усугубить свою меланхолию, так председатель комиссии, у… вот, блин, привязался, – пришел не только с беляшами, но и целой оравой живоглотов, которые по пути к нам уже раскрутили его минимум на пару чебуреков.

Мы сели за стол, Христофорыч налил по единой себе, мне и председателю… м-да, а телевизионщики сделали вид, будто проверяют аппаратуру.

Первое слово предоставили, само собой, Христофорычу. Он степенно доел беляш, вытер жирные пальцы о лицо и кивнул всем сразу. Режиссер сказал: «Мотор!», и бугор наш сообщил, запустив руку в остатки волос, что, мол, и не думал дожить до того дня, когда брату Ивану доверят что-нибудь приличное. Человек он хоть и неплохой местами, но какой-то мутный. Вот взять для примера день его рождения. Много вы знаете людей, которые родились 29 февраля? Вот то-то и оно! Поняли, в чем тут закавыка? А в том, что разок выставил чего-нибудь там по мелочевке, а потом ходи четыре года по чужим дням рождения и жди не спеша свой високосный…

Тут и я не удержался и в тему добавил, дескать, странности такого рода и позже замечались у этого, с позволения сказать, народного любимца. Как-то в молодости играли мы шумную музыку на гитарах, все нормальные гитары по 19 руб. 47 коп. приобрели, а брат Иван приперся с какой-то детской игрушкой за 5,23.

«Минутку, – сказал осоловело председатель, – а не был ли он в детстве еврейцем? Уж больно хитро у него все получалось, как я вижу».

«Стоп, стоп! – махнул рукой режиссер. – Вы что это тут мне антисентиментализм разводите? Скажите то же самое, но без еврейца».

Председатель открыл было рот, однако словом не разжился. Помолчав же, вопросил: «А кого же тут тогда приклеить?»

«Да какого-нибудь африканца, – сказал режиссер. – Даже лучше чего-нибудь такое… месопотамское».

«Минутку, – после паузы повторил с выражением председатель, – а не был ли он в детстве этим… как его… месопотамцем? Уж больно ладно у него все получилось, в натуре!»

Вопрос повис в дезодорированном воздухе. Первым не выдержал напряжения Христофорыч. Он снова стальной рукой налил по единой, и мы снова выпили.

«Кажется, я с этим месопотамцем немного того… вы как считаете?» – вздохнув, спросил председатель.

«А мне сдается, что наоборот – месопотамец как-то сразу разрядил обстановку», – сказал я.

«Да ты ничего, оказывается, парень, – похвалил меня председатель. – Зря я на тебя тогда на собрании наехал этим… «ироническим» человеком. А как у нас там, интересно, на трудовом фронте дела обстоят?»

Послали гонца, который вернулся вскоре с дурной вестью: первую духовную скрепу брат Иван запорол. Естественно, по старой православной традиции мы помянули ее молча, без чоканий и на всякий случай горестно повздыхали, пока гонец вновь не пришел и не сказал радостно, что вторая духовная скрепа, кажется, пошла у брата Ивана как надо. Понятно, что и благовестие не осталось неотмеченным, после чего мы закурили и продолжили разговор на возвышенные темы.

«Я вот только одного не пойму, – сказал Христофорыч из-под стола, выискивая там упавший, по его мнению, давеча беляш, – как эта самая духовная скрепа работать у нас будет?»

Мы было напрягли слух, ожидая дальнейших размышлений из-под стола, но Христофорыч появился на поверхности почти тотчас, и по его хмурому виду можно было заключить, что пирожок он не нашел.

«Концептуально?» – уточнил неожиданно для себя председатель и с испуга тоже заглянул под стол.

«Как-как?» – закакал смешно Христофорыч.

«А по типу мента, – вздохнув, пояснил председатель. – Того не можно, эту нельзя…»

«Но какую-то вообще можно или вообще никакую нельзя?» – спросил, раздражаясь, Христофорыч.

Мы помолчали, думая каждый о своем. И о том еще, что теперь единило нас всех – о духовной скрепе, которую брат Иван сейчас вытачивал, потея, верно, от напряжения и нечеловеческой ответственности.

Как токарь я был, конечно, квалифицированнее его, но и тоже был рад, что не на меня пал выбор. Не знаю, почему, однако мне не хотелось быть причастным ко всей этой мортифлютике. Вот наточат сейчас сто тысяч миллионов этих самых духовных скреп, повесят их каждому на шею, и будут люди втихаря проклинать тех, кто их этой хреномантией отяготил. А брат Иван в конце концов отхватит звание заслуженного токаря России и примкнувших к ней сдуру пространств…

Тем временем «криспондент» присоседился кХристофорычу.

«Вот вы, я вижу, тут самый древний, – сказал он развязно. – Песок, если можно так выразиться, из вас сыпется, одной ногой, поймите меня неправильно, уже там… в некотором роде, – так признайтесь как на духу: польза от этой скрепы будет какая-нибудь?»

«Всенепременно, – подумав, ответил степенно Христофорыч. – Коли была эта скрепа сей секунд при мне, я бы ей так тебе по башке твоей бестолковой отоварил, что ты сразу бы пошел искать пятый угол».

«Браво! – сказал председатель. – Эта пресса совсем охамела. Вот хотел вам налить, а теперь не налью принципиально».

«Да ладно, чего уж там… – втянулся и я в разговор. – Дай ему, Христофорыч, в лобешник просто так, без скрепы, да покончим с этим позорным делом».

И не успел еще я договорить, как старпер наш примерился и врезал нахальному «криспонденту», который ловко шлепнулся с табуретки на пол.

«Батюшки святы! – сказал он снизу. – Это чего это тут беляши необихоженные валяются? Налейте-ка мне в воизмещение морального вреда».

Председатель протянул ему рюмку, вспомнил некстати про внучатую племянницу и тяжко вздохнул. Но тут заиграла музыка, и, сопровождаемый овацией, в комнату вошел брат Иван. Был он устал и мрачен.

«Ты на побывку или совсем?» – спросил я.

Вместо ответа он молча протянул мне железячку, от которой во все стороны исходило сияние. Это была духовная скрепа. Черт побери, она и впрямь глядела красавицей! Моя рука дрожала, облапивая ее. На ощупь она была теплой и уютной, с тонкой талией и с застенчивым, как у папаши, взором. Будь она барышней, я бы тотчас на ней женился.

На какое-то время в курилке воцарилось молчание, а потом все вдруг разом ожили, зашумели, и красавица моя пошла по рукам, так и не дойдя со мной до ЗАГСа.

Брат Иван хотел было переоблачиться, но мы уговорили его повременить, покуда все не сфотографировались с ним в прикиде космонавта.

А далее последовало духовное общение, и длилось оно до полуночи, с тремя дополнительными походами в магазин, пока не пришел разбуженный шумом ночной сторож (тот еще хмырь болотный!) и не погнал нас вместе со скрепой к едрене-фене.

Ватагой мы шли по пустынным улицам, то и дело спотыкаясь о колдобины, а то и сваливаясь в открытые настежь канализационные люки, но настроение у всех было приподнятое, горделивое, и никто не жаловался на жизнь. Даже председатель, у которого внучатая племянница родила месопотамца, и тот, с трудом поднявшись после очередного падения, неожиданно для всех произнес прочувственную речь, посвятив ее тяжелому положению нацменов в мире и нашему единственно правильному отношению к ним. Мы хотя и промолчали, однако каждый отметил про себя, что без благотворного влияния духовной скрепы дело здесь не обошлось.

Луна была полноликой, собаки, в изобилии бежавшие за нами, радостно лаяли и крутили хвостами, где-то невдалеке с высокой крыши нудно пел о своем муэдзин, скрепа в руках брата Ивана, так и не снявшего скафандр космонавта, сияла в сизом свете – в эту минуту мы все были счастливы и умиротворены. Похмелье, конечно, будет тяжелым, как надгробная плита, но мы все преодолеем. Планида наша такая – всё всегда назло врагу преодолевать, тут уж ничего не попишешь…