будем? Ты знаешь, сколько мне должен?
— Вы вначале скажите, что случилось…
— Ничего… скоро своими глазами всё увидишь, — Абрамыч забарабанил костяшками рук по крышке стола.
— Папа, а дети где? — на крыльце стояла улыбающаяся Соня с мамой Глашей.
Улыбка жены и тёщи меня успокоили… однако…
— Арестовал я их… в карцере сидят!
— ?!
— Да, вон в летней кухне я их закрыл. Бабка ужин дала, не пороть же голодными, — только сейчас я понял, что тесть говорил нарочито громко, чтобы его слышали внуки.
Подмигнув мне, хозяин двора направился в сторону строения у дома, открыл дверь:
— Берём свою одёжу и выходь во двор… Трибунал будем учинять.
Первым вышел Иван, за ним Ксюша. На сыне была душегрейка длиной подолом и рукавами в пол, а на дочке старая дутая куртка, также от головы до пят. Если бы они равномерно покачивались из стороны в сторону с каждым шагом, то можно было сказать «идут пингвины». Я еле сдержался, чтобы не рассмеяться. Боковым зрением увидел улыбающуюся тёщу и жену, которая обняла мать и спрятала голову за её спину. Плечи у Сони сотрясались так, что не было ясно, плачет она или смеётся.
— Вот, понимаешь… довели мать. Смотрите, уже плачет…, — тесть шёл за внуками, словно конвоир. — Стой! Етить вашу… На ле-е-е-е… Ву!
Над двором нависла такая тишина, что было слышно дыхание муравья, перетаскивающего хлебную крошку по столу.
За спинами внуков дед погрозил кулаком и бабушке, и мне. Мы сделали серьёзные лица.
— Ну! Кто первый будет слово держать? По старшинству или мужику слово дадим? — дочь тяжело вздохнула, — Значит, первая будет говорить старшая по «партизанскому отряду»!
Теперь тишину нарушали тяжёлые вздохи детей.
— Говорите уже, не томите. Чего нашкодили? — я не сдержал улыбку.
— Мы штаб построили? — приободрилась Ксения.
— Та-а-ак. А дед чего ругается?
— Да, мы…, — внучка посмотрела на дедушку и…, — Пап, понимаешь! В штабе должен быть стол, стулья, ручки, карандаши, бумага, машинка печатная, лампа, а для неё свет провести…
— Стоп! — Абрамыч стукнул себя ладонью по бедру. — «Ко-ко-ко» и «Ко-ко-ко»… скоро солнышко сядет, а батьке вашему ещё работать… в темноте будет всё восстанавливать?
Хозяин присел за стол:
— То, что они строительством занимались — не жалко. Хозяйственные, ёсики-колёсики. Так они ещё за линию фронта в разных направлениях выходили, у соседей, что не так лежало, собрали. Я уже разнёс по местам… От чего отказались, вернул в ихней «штаб»… Ладно! Хватит вас томить, пошлите!
— А что на вас за одежда? Где вы это старьё нашли? — спросила детей Соня.
— Это форма партизанческая, — гордо сказал сын.
— А-а-а-а…
— Снимайте и возле будки положите. Тарзану на зиму подстелем в будку, — улыбнулась бабушка.
Абрамыч шёл впереди, ведя нас вглубь приусадебного участка. Так наискосок в правый угол. Когда мы дошли до строения типа летний туалет, то смех сдержать уже не получилось. Смеялись так, что все собаки в округе начали лаять.
Строение нас встретило прибитой сверху фанеркой, на которой красной краской было написано «Штабик». Поверх досок были краской проведены белые и чёрные полосы. Справа пристроенный скелет из спиленных веток и дедовских брусков.
— Это, что?
— Коней привязывать, — пояснила Ксюша.
Слева к стенке закреплено старое велосипедное колесо без покрышки.
— А это…?
— Руль! — сказал Иван.
— Нет! Это штурвал. Мы же на земле партизаны. А на море — моряки, — перебила брата сестра.
— «Пираты»! — подправил дед. — Ой, затёк… не туда смотришь. Зри в корень, — Абрамыч открыл дверь туалета. — Смори, как ёсики-колёсики ровненько досточки нашили на пол… что, как говорится, ни щёлочки. Куда бабе с дедом бегать коней привязывать?
— Вот! — Ксюша показала на конструкцию.
— А стеночки по кругу… А? — не обращая внимание на внучку, продолжал хозяин. — Фанерочки, картоночки… и как ровненько, гладенько. О, какая отцу замена то растёт…
Там же был откидной столик, два стульчика-чурбачка, вешалка, полки, зеркало и лампа с абажуром.
— А лампа вам здесь зачем? Розетки же нет, — проговорил я… как видно зря.
— Вот за этим делом, Варлаам, дед их и споймал, да в плен взял, — проговорила тёща.
— Аглая Иннокентьевна, за каким делом? — у меня мурашки пробежались под лопатками.
— Так они у деда в сарае набрали проводов разных, соединили… а потом связь и свет вели до сортира, — вздохнула бабушка. — Не хотели вас расстраивать, но шила в мешке… Варлаам, ты их не наказывай. Дед им уже всё вбил в их головы молодые.
Веселье улетучилось. Соня побледнела, а меня затрясло, как представил, что могло случиться, если бы не дед.
— Спасибо, отец! — я обнял тестя.
— Ой, ещё слезу, как баба пусти…
— Хи-хи-хи…, — прозвучало дуэтом снизу.
— ?! — я только взглянул, детей, как ветром сдуло.
Переодевшись, я за час всё родственникам привёл в порядок. А скрученные детьми провода выкопал, сложил в пакет и, вместе с остальными обрезками из сарая, отнёс в мусорные баки за двором.
Мисочки-тарелочки
После неудавшейся попытки провести свет в «штабик», и его полное приведение в соответствие с первоначальным предназначением, наши дети были наказаны. Им запрещалось покидать пределы двора на целый месяц, а также приглашать друзей в гости.
Встречи только через забор, беседы по телефону, но после проведения ежедневных работ по дому.
Пока мы с Соней были на работе, за домом неусыпно следили, как родственники, так и соседи. Во время пресечения попыток покинуть двор, на окрики «доброжелателей», наши воспитанные сын и дочь отправляли им воздушные «рожицы», «ушки», «язычки» и различные фигурные комбинации из пальчиков.
— Ваня, встречай! — жена входит во двор, я открываю ворота.
— Мама! — сын помогает нести пакет.
Загоняю машину во двор, вхожу на веранду. Дома слышны строгие вопросы супруги и резкие ответы Ксюши.
— Варлаам, чем пахнет в доме? — спрашивает Соня, я втягиваю воздух.
— Похоже на освежитель воздуха… но есть ещё присутствие…
— Жареного, — перебивает хозяйка.
— Нет, не похоже… отдалённо пирогами…, — заключаю и прохожу в нашу комнату.
— Ксюша, даже папа сказал, что пахнет пирогами. Что ты пекла или жарила?
— Мамочка, ничего…
Слышно хлопанье дверцами шкафчиков, шорканье чего-то в столах, выдвигание ящиков.
— Ничего не понимаю… Всё на своих местах. Дома полный порядок, но этот запах, — любимая входит в комнату, мы переодеваемся. — Ну, ты чувствуешь, что пахнет жареным?
— Сонь! Лето на дворе. Окна открыты. Наверно, детвора днем дверь на веранду открывала… Не в первый раз запахи от соседей в дом затягивает…
Девочки готовят ужин, мы с Иваном уходим поливать грядки и огород.
— Варлаам, посмотри в летней кухне плоскую эмалированную мисочку!
— Нет её здесь…
Ужинаем на улице. Вечерняя прохлада, пение ласточек, уходящее