Читать интересную книгу Сергей Петрович Хозаров и Мари Ступицына (Брак по страсти) - Алексей Писемский

- Боже мой, извините вы меня! - вскрикнул Хозаров, запахивая халат и стараясь прибрать туалетные принадлежности.

- Сделайте милость, не беспокойтесь, - возразил гость, - иначе я лишу себя приятного удовольствия побеседовать с вами и уйду.

- Как это возможно! - возразил, с своей стороны, хозяин. - Но все-таки мне очень совестно: я теперь живу на биваках; мое отделение переделывают; я сюда перешел на время, в этот сарай.

- Я этого не скажу, - говорил Ступицын, усаживаясь на ближайший к хозяину стул. - Комната мне нравится, очень веселенькая. Обоями нынче все больше оклеивают!

- Да, но это что за помещение!.. Семейство ваше как, в своем здоровье?

- Благодарю вас, слава богу. Мари что-то все хмурится. Позвольте мне попросить у вас трубки.

- Ах, сделайте милость! - вскрикнул хозяин и сам было бросился набивать гостю трубку; но тот, конечно, не допустил его и сам себе выбрал самую огромную трубку, старательно продул ее, наложил, закурил и сел, с целью вполне насладиться любимым, но не всегда доступным ему удовольствием.

- Бесподобный табак! - сказал он, втягивая дым.

- Очень рад, что вам нравится.

- Как, однако, свежо на дворе! - сказал гость, усладившись курением. Я хожу ведь пешком: доктор велел; нельзя, знаете, без моциону, - такие уж лета; чего доброго, пожалуй, и удар хватит.

- Так на дворе, вы изволите говорить, холодно?

- Весьма свежо. Я так, знаете, прозяб, что даже и теперь не могу согреться.

- Не прикажете ли чаю, или кофе?

- Нет-с, благодарю покорно: то и другое мне строжайше запрещено доктором. Рюмку водки, если есть, позвольте!

- Ах, пожалуйста! - сказал хозяин и вышел, чтоб попросить у Татьяны Ивановны для гостя водки. Девица Замшева, услышав, что у Хозарова Антон Федотыч и желает выпить водки, тотчас захлопотала.

- Дайте водочки, почтеннейшая, да нет ли графинчика получше, да и закусить чего-нибудь - сыру или сельдей, и, знаете, подайте понаряднее: на поднос велите постлать салфетку и хлеб нарезать и разложить покрасивее.

- Знаю, Сергей Петрович, знаю. Уж не беспокойтесь. Велю подать водки, миног, сыру и колбасы; да не худо бы винца какого-нибудь?

- Очень хорошо и винца - рубля в полтора серебром бутылку, - отвечал Хозаров. - Ах вы, милейшая моя хозяюшка! - говорил он, трепля ее по плечу.

- То-то и есть, - отвечала Татьяна Ивановна, - дай вам бог другую нажить такую. Вот посмотрим, как-то вы отблагодарите меня, как женитесь.

- Тысячу рублей подарю вам, - отвечал Сергей Петрович.

- Хорошо, посмотрим, - отвечала хозяйка и побежала хлопотать о закуске.

Хозаров между тем возвратился к гостю, который закурил уже другую трубку и, развалясь на диване, пускал мастерские кольца.

- Извините меня, - сказал хозяин, - я захлопотался. Вот наша холостая жизнь: вообразите себе, двое у меня людей в горнице, и ни одного налицо нет, так что принужден был просить подать завтрак хозяйскую девушку.

- Это часто случается и у нас; у меня вот здесь немного людей, а в деревне их человек пятнадцать, а случается иногда, что даже по целому дню трубки некому приготовить.

В это время Марфа, одетая по распоряжению Татьяны Ивановны в новое ситцевое платье, принесла закуску, водку и вино.

- Прошу покорнейше, - сказал хозяин.

- А я вас прошу не беспокоиться: распоряжусь, - отвечал гость и залпом выпил рюмку водки, закусив миногою.

- Прекрасная закуска эти миноги! И кисловато и приятно, - сказал он, прожевав кусок. - Говорят, это маленькие змеи?

- Не знаю. Не прикажете ли винца?

- Нет, позвольте мне еще рюмку водки: все как-то не могу хорошенько согреться! Это штриттеровская?

- Нет, домашняя.

- Скажите, какая прекрасная, - заметил гость, закусывая сыром. - Теперь можно трубки покурить и винца потом выпить, - проговорил он и, закурив трубку, хотел было налить себе в рюмку.

- Не прикажете ли лучше в стакан? Это вино совестно пить рюмками, сказал хозяин, желавший угостить гостя и заметив, что сей последний не не любит выпить.

- Не много ли будет стаканчиками? - сказал гость, выпив рюмку. - Вы сами не кушаете; надобно начинать ведь с хозяина.

- А вот я и сам выпью, - сказал тот, налив стакан и ставя его перед Ступицыным, а себе рюмку.

Антон Федотыч пришел в совершенно блаженное состояние от такого любезного приема.

- Как мне приятно, что я имел честь с вами познакомиться. С первого раза, изволите ли помнить, как мы встретились, я почувствовал к вам какое-то особенное влечение.

- Благодарю вас покорно; я, с своей стороны, также дорожу знакомством вашим и всего вашего милого семейства.

- Да-с, я могу похвалиться моим семейством, - начал Ступицын, у которого в голове начало уже шуметь, - одно только... ах, как мне тут неприятно! Даже и говорить про это больно!

- Что такое-с?

- Так, знаете-с: свои семейные несообразности.

- Но... в чем же?

- Это, я вам доложу, большая история, - проговорил Ступицын, вздыхая и махнув рукою. - Я, пожалуй, вам расскажу; но прежде, нежели начну, позвольте мне вас попросить выпить со мной по стаканчику мадеры.

- С большим удовольствием, - отвечал хозяин и налил себе и гостю по стакану вина, которыми они чокнулись и выпили.

- Я вас, Сергей Петрович, с первого раза полюбил, как сына, а потому могу открыть вам душу. Катерина Архиповна моя... я про нее ничего не могу сказать... Семьянинка прекрасная, только неровна к дочерям: двух старших не любит, а младшую боготворит.

- Скажите, пожалуйста!

- Да-с, вот какой случай. А что прикажете делать? Я хоть и отец, а помочь не могу. Короче вам сказать: была у нас двоюродная бабка, и, заметьте, бабка с моей стороны; препочтеннейшая, я вам скажу, старушка; меня просто обожала, всего своего имущества, еще при жизни, хотела сделать наследником; но ведь я отец: куда же бы все пошло?.. Все бы, конечно, детям - только бы поровну, никто бы из них обижен-то не был. Так как бы вы думали, что сделала супруга? Перед самою почти смертью подбилась к старухе да уговорила ее, обойдя меня, отдать одной младшей, Машет, а мы и сидим теперь на бобах. Вот что значит неравная-то любовь! Но ведь я отец: мне горько и обидно... и себя, конечно, жалко, да и старшие-то чем же согрешили?

- Скажите, пожалуйста, - произнес Хозаров, - и большое имение?

- Триста душ в кружке, как на ладони, да каменная усадьба.

- И всем уж теперь владеет Мария Антоновна?

- Давно, по всем актам, но это еще мало: имение теперь под опекою у матери; ни копейки, сударь вы мой, из доходов не издерживает, - все в ломбард да в ломбард на имя идола: тысяч тридцать уж засыпано.

- Тридцать тысяч! - воскликнул от восхищения Хозаров.

- Ровнехонько тридцать. Но ведь мне горько: я отец... Я равнодушно видеть старших не могу, хуже, чем сироты. Ну, хоть бы с воспитания взять: обеих их в деревне сама учила, ну что она знает? А за эту платила в пансион по тысяче рублей... Ну и это еще не все...

- Что же еще такое? - спросил Хозаров, более и более начинавший интересоваться рассказом Ступицына.

- И это еще не все: нашла ей жениха, почти насильно влюбила его в нее; он полгода уже как интересовался старшей; переделала, сударь ты мой, это дело в свою пользу - да и только! Теперь тот неотступно сватается к Машеньке.

- Сватается к Марье Антоновне?

- Неотступно! Сюда за ними нарочно приехал: вы, верно, его знаете, Рожнов!

- Этот толстяк! - воскликнул Хозаров.

- Да что такое толстяк? Тысяча ведь душ-с... человек добрейший... умница такая, что у нас в губернии никто с ним и не схватывается.

- Так, стало быть, Марья Антоновна помолвлена?

- Кажется, еще нет. Я, признаться, и не знаю, потому что я и входить не хочу в их дела: грустно, знаете, очень грустно, право, а нечего делать: мать!.. Кто ее может судить и разбирать. А и теперь Пашет и Анет все я содержу - это я могу прямо сказать. Но у меня небольшое состояние: всего сто душ; я сам еще люблю пожить, - ну вот, например, в карты играю, и играю по большой; до лошадей охотник и знакомых тоже имею; а она из своих ста душ ни синя пороха не дает старшим, а все на своего идола. Обидно, Сергей Петрович, невыносимо обидно! Позвольте мне еще водки выпить.

Ступицын выпил еще водки и начал немного покачиваться.

- Что мне делать, как мне быть? - рассуждал он как бы сам с собою. - К несчастью, они и собой-то хуже той, но ведь я отец: у меня сердце равно лежит ко всем. Вы теперь еще не понимаете, Сергей Петрович, этих чувств, а вот возьмем с примера: пять пальцев на руке; который ни тронь - все больно. Жаль мне Пашет и Анет, - а они предобрые, да что делать - родная мать! Вы извините меня: может быть, я вас обеспокоил.

- Ах, как вам не совестно! Напротив - мне очень приятно, - отвечал хозяин.

Гость принялся было отыскивать картуз, но остановился.

- Не могу идти домой, не могу видеть неравенства, - и в ком же? В родной матери, которая носила всех в утробе своей девять месяцев... - Здесь Ступицын немного остановился. - Сергей Петрович, милый вы человек! продолжал он. - Я обожаю вас, то есть, кажется, готов за вас умереть. Позвольте мне вас поцеловать!