Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Женька вернулся домой мрачнее тучи. Жизнь была полна несправедливости, а сердце женщин — коварства. Синицына стеной стояла за труса, испугавшегося двух малявок, но при этом в ней не было ни капли сострадания к человеку, которого преследует кровожадный маньяк.
«Вот погибну от руки убийцы, тогда она ещё пожалеет. Поплачет, да поздно будет. Тогда поймёт, что была не права. Ещё прибежит с извинениями: „Женечка, милый, как я могла!“ А я ей скажу… Впрочем, тогда я ей уже ничего не скажу, — спохватился Женька, а его воображение продолжало рисовать трагические картины. — Пусть помучается без моего предсмертного прощения. Тогда она узнает, что значит до конца своих дней жить с чувством вины».
Женька живо представил себе, как Синицына в отчаянии рыдает на его могиле и клянется до гроба не ходить ни на какие концерты. Что и говорить, это было круто. Ради такого стоило принести жертву. И Женька решился. Завтра его в школе уже не будет, и пусть Синицына идёт на свой любимый концерт. Если сможет.
Женька взял лист бумаги и ручку и сел за «предсмертное» письмо.
«Лена Синицына!
Когда ты получишь это письмо меня уже не будет в живых. Маньяк догадался, что я его засёк. Он звонил и сказал встретиться после школы..»
Женька задумался о том, где лучше назначить свидание с маньяком: на стройке, на пустыре за подстанцией или возле старой голубятни. Чаша весов склонилась в сторону голубятни. Там было укромное местечко, отгороженное древним дощатым забором, куда народ заглядывал редко. Приняв решение, Женька вывел:
«…возле голубятни. Если бы ты мне верила, то я бы не пошёл и был бы живой. Но я должен тебе доказать. Чтоб ты увидела. Поэтому я пойду. Прощай навсегда. Это ты меня убила руками маньяка. Евгений Москвичёв».
Женька перечитал написанное. Воображение так живо нарисовало картину его гибели, что сердце у него сжалось и на глаза едва не навернулись слёзы. Он взял ручку и сделал приписку.
«Так трудно умирать в цвете лет. Не оплакивай меня. Мне это уже не поможет».
На следующий день Женька в школе не появился. Лёха ходил мрачный, а на вопросы учителей, что случилось с Москвичёвым, лишь недоуменно пожимал плечами.
— Вы что, поссорились? — спросила Синицына.
— После уроков узнаешь, — загадочно произнес Лёха и отвернулся, всем своим видом показывая, что больше из него не вытянуть ни слова.
Подобная таинственность не осталась незамеченной. К концу уроков всеобщее любопытство накалилось до предела. Как только прозвенел звонок с последнего урока, Синицына спросила:
— Эй, Потапов, теперь скажешь, куда подевался Москвичёв?
Лёха вытащил из рюкзака конверт и протянул Ленке.
— Он просил передать это тебе.
На конверте было несколько строгих предписаний: «Строго секретно. Для Синицыной. Передать лично в руки».
Под пристальными взглядами класса Синицына вскрыла конверт и стала разбирать Женькины каракули.
«Так трудно умирать в цвете лет. Не оплакивай меня. Мне это уже не поможет», — дочитала она и вслух произнесла:
— Вот клоун. Скажи ему, что он меня уже достал со своими шуточками.
— А если это правда? Лучше пойди и посмотри, — предложил Лёха.
— Делать нечего. Мне на концерт надо.
— А что такое? — тотчас встряла любопытная Майка.
— Чё смотреть-то? — заинтересовался Петухов.
— Аттракцион. Маньяк убивает Москвичёва, — заявила Ленка и передала «предсмертное» письмо Майке.
После того как послание зачитали ещё раз, теперь уже вслух, Петухов оживился:
— Во зажигает! А чё, пойдём посмотрим.
— Я не могу. Я на концерт опоздаю, — воспротивилась Синицына.
— Да ладно тебе. Успеешь. Это же недалеко, — сказала Майка.
Предвкушая представление, делегация гурьбой направилась к месту встречи «маньяка» с Москвичёвым. По пути все пересмеивались и перекидывались шуточками и до голубятни добрались в развеселом настроении. Шмыга первым свернул за забор и тотчас выскочил назад. Он таращил глаза и тыкал пальцем в сторону забора и бормотал:
— Ми… ми… ми…
— Не понял? Чё такое? — спросил Петухов и энергично пробился вперёд. Немного помедлив, Шмыгунов потрусил за ним.
— Мальчики, что там? — осторожно спросила Синицына.
— Полный атас, — пробормотал Петухов.
— Ну вы идёте, что ли? — поторопил Лёха девчонок.
Майка и Ленка в нерешительности потоптались, но потом любопытство взяло верх. Они последовали за мальчишками и остолбенели. Москвичёв весь в крови лежал ничком на земле, а из его спины между лопаток торчал топор.
— Опоздали, — сдавленным голосом проговорила Майка.
— Ми… ми… милиция, — наконец полушёпотом разродился Шмыгунов.
Ошеломлённые и потрясённые ребята стояли возле окровавленного тела одноклассника. Всё было похоже на кошмарный сон, когда хочется бежать, но ноги будто вросли в землю и застывший в горле крик не может вырваться наружу.
И тут произошло само страшное. Труп вдруг приподнялся и, уставившись на Синицыну, сказал своё последнее слово:
— Я тебя прощаю, — и снова в бессилии упал на землю.
В этот миг над голубятней вознёсся леденящий душу, истошный вопль.
Позже, когда на крик сбежались взрослые и труп ожил окончательно, оказалось, что топор торчал вовсе не из спины Москвичёва, а из доски, подложенной под старую, рваную куртку, при этом кровь успешно заменил обыкновенный кетчуп.
Первой откачали Майку. Как ни странно, она оказалась самой стойкой. Шмыгунов от потрясения осип, даже у Петухова целую неделю веко дёргалось. Но хуже всего пришлось Синицыной. Она ещё долго просыпалась по ночам в холодном поту с криком ужаса.
Зато «жертве маньяка» влетело по первое число. Женькиных родителей вызывали к директору и «артиста» грозили исключить из школы за его художества.
Хотя признание народных масс он всё же получил.
— Круто, — коротко сказал скупой на похвалы Петухов.
— Улёт, — так же немногословно прокомментировал Шмыгунов.
Но что для истинного таланта хула и слава? Главное, Синицына на концерт не попала.
Храбрец
Я храбрый, как лев. Я ужасно отважный.Спросите, и вам подтвердит это каждый.Меня не пугает никто и ничто,Когда со мной брат — чемпион по дзюдо.
«Собака Баскервилей»
Нельзя сказать, что Лёха был везучий. Его частенько преследовали мелкие неудачи, но все они не шли ни в какое сравнение с тем ударом, который судьба уготовила для него на этот раз. Светлана Викторовна, учительница по математике, переехала жить в Лёхин дом. Мало того, её квартира была дверь в дверь с Лёхиной. Но самое худшее ожидало его впереди. Мама завела со Светланой Викторовной дружбу. По вечерам они гоняли чаи, и дело дошло до того, что учителка предложила позаниматься с Лёхой, чтобы подтянуть его по математике. Это в начале летних каникул!
Свалившееся на Лёху несчастье здорово его подкосило. Он ходил угрюмый, и в его глазах читалась тоска пожизненно заключённого. Ребята сидели у Женьки в комнате и думали, что делать, но, как назло, на ум ничего не приходило. Надежда на вольную жизнь ускользала у Лёхи прямо из-под носа.
— Хоть бы она в отпуск уехала, что ли, а то будет тут всё лето торчать! Ни себе, ни людям, как собака на сене. — Лёха с досадой махнул рукой.
При этих словах Женьку осенило. Недаром он был мастером на разные изобретения. Ни один человек в классе не прочитал столько книжек.
— Как же я сразу об этом не подумал! Собака — это как раз то, что нужно! — воскликнул он и бросился к книжной полке.
— Зачем? — с недоверием спросил Лёха. С тех пор как его в детстве покусала собака, он старался обходить четвероногих друзей стороной.
— Сейчас узнаешь. Нам нужна собака Баскервилей! Вот послушай!
Женька достал с полки томик Конан Дойля и, найдя нужное место, начал читать зловещим голосом:
— «Это была собака огромная, чёрная как смоль. Но такой собаки ещё никто из нас, смертных, не видел. Из её отверстой пасти вырывалось пламя, глаза метали искры, по морде и загривку переливался мерцающий огонь. Ни в чьём воспалённом мозгу не могло возникнуть видение более страшное, более омерзительное, чем это адское существо, выскочившее на нас из тумана».
По мере того как Женька читал, Лёху всё больше охватывало сомнение в том, что собака Баскервилей — это именно то, чего ему в жизни не хватает.
Когда Женька умолк, Лёха исподлобья уставился на него и угрюмо произнёс:
— Ты что, издеваешься? У меня и так горе, а ты ещё тут со своей собакой.
— Да ты только подумай! От такой собаки математичка не то что в отпуск — она, может, вообще из нашего дома с радостью убежит.
- А я буду говорить - Анна Алексеевна Гарипова - Прочая детская литература / Детские стихи
- Жизнь наша вовсе многогранна - Никита Александрович Куделевич - Детские стихи / Юмористические стихи
- Звезда над елью - Николай Алексеевич Филиппов - Прочая детская литература / Прочее / Детские стихи
- Озорные истории в стихах и картинках - Вильгельм Буш - Детские стихи
- Ромашковое лето - Сергей Весенин - Поэзия / Детские стихи