Читать интересную книгу Друзья, любимые и одна большая ужасная вещь. Автобиография Мэттью Перри - Перри Мэттью

Гимнасты-любители мирового класса, спринтеры, метатели диска, прыгуны с шестом, баскетболисты, тяжелоатлеты, участники соревнований по конкуру и их лошади, пловцы, фехтовальщики, футболисты, синхронисты, представители СМИ со всего мира, официальные лица, спонсоры и агенты… Да, и еще один пятнадцатилетний теннисист-любитель из Канады. Все они были выброшены на берег в Лос-Анджелесе летом 1984 года, но только одному из них предстояло сделать великое географическое открытие.

Это был год Олимпийских игр в Лос-Анджелесе, золотое время яркого солнца и мускулистых спортсменов. Сто тысяч человек собрались в Колизее и на стадионе Rose Bowl, где Мэри Лу Реттон ждала свою «десятку» для того, чтобы выиграть гимнастическое многоборье, — и добилась своего, где Карл Льюис выиграл четыре золотые медали, поскольку он очень быстро бегал и очень далеко прыгал…

А еще это был тот год, когда я иммигрировал в Соединенные Штаты. Потерявшийся канадский ребенок с членом, который, казалось, не работал, прибыл в мир звезд Голливуда, чтобы жить там со своим отцом.

Еще в Оттаве, перед моим отъездом, одна девушка пыталась заняться со мной сексом, но я так нервничал, что заранее выпил шесть банок пива — и не смог выступить достойно. К тому времени я пил уже несколько лет — все это началось вскоре после того, как я выдал свою мать за замечательного человека по имени Кит.

Действительно замечательного. Кит в буквальном смысле жил ради моей матери. Единственное, что меня в нем раздражало, — так это то, что он всегда становился на ее сторону. Он ее защищал. Я не могу сказать вам, сколько раз моя мать делала что-то, с чем я не соглашался, но Кит говорил мне, что она никогда этого не делала. Это можно было назвать газлайтингом,[10] психологической манипуляцией, да это и был газлайтинг. Всю мою семью держал в кулаке один человек, и звали его Кит Моррисон.

Но вернемся к моему пенису.

Мне никак не удавалось установить взаимосвязь между выпивкой и моими интимными органами. Об этом никто не должен был знать — никто. Я так и ходил по планете, считая, что секс — это удел для других людей. Для кого-то, но только не меня. Это продолжалось долго, годами. Слово «секс» звучало ужасно забавно, но в моем арсенале его не было. А это означало — по крайней мере, в том, что творилось в моей голове и в штанах, — что я от рождения был импотентом.

«Да даже если я просто доеду в Лос-Анджелес, то уже буду счастлив», — вот что я тогда думал. Серьезно, я думал, что география мне поможет, задолго до того, как понял, что такое география. Я хорошо вписывался в ряды мускулистых гипертренированных спортсменов, которые тоже ждали свой багаж в аэропорту. Разве это не мы принесли в этот сумасшедший город какую-то безумную мечту? Там была сотня спринтеров и только по три медали в каждой дисциплине! И кто после этого мог бы сказать, что они были более разумными, чем я? На самом деле у меня, наверное, было больше шансов добиться успеха в своей профессии, чем у них в своей, — в конце концов, мой папа был актером, а я хотел им стать. Все, что ему нужно было сделать — это помочь мне толкнуть уже приоткрытую дверь, верно? И что с того, если бы я оказался внизу колоды? Я, по крайней мере, уехал из Оттавы и от члена, который, похоже, навсегда отказывается принимать рабочее положение. А еще от проблем в семье, частью которой я на самом деле не был.

Поначалу я хотел пойти в профессиональный спорт. Я продвинулся в теннисе до такой степени, что мы всерьез рассматривали возможность моего поступления в теннисную академию Ника Боллетьери во Флориде. Боллетьери был тренером теннисных чемпионов: он помогал Монике Селеш, Андре Агасси, Марии Шараповой, Винус Уильямс, Серене Уильямс и многим, многим другим. Однако вскоре я понял, что в Лос-Анджелесе я смог бы стать отличным игроком на клубном уровне, но не более того. Я помню, как записался на отборочный турнир, за которым наблюдал мой отец и моя новая семья (в 1980 году он женился во второй раз на Дебби, прекрасной женщине, красотке века, и тогда у них уже была очень маленькая дочь Мария). В первом матче я не взял ни одного очка.

Стандарты мастерства в Южной Калифорнии были зашкаливающими, что немудрено в условиях, когда каждый день на улице +22 градуса Цельсия, теннисные корты, кажется, сооружены у каждого на заднем дворе, если не на каждом углу… И тут появляется какой-то ребенок из ледяных пустошей Канады, где в лучшем случае морозы стоят с декабря по март, а попасть ракеткой по мячу уже считается большим везением. Стать хорошим теннисистом в Канаде — это все равно что стать хорошим хоккеистом в Бёрбанке, штат Калифорния. Так оно и вышло: мои мечты стать следующим Джимми Коннорсом быстро рассеялись, когда я столкнулся с хлесткими подачами мячика со скоростью под 100 миль в час, которыми сыпали «альфачи» — одиннадцатилетние загорелые калифорнийские боги, чьи имена начинались с буквы Д.

Мне пора было искать себе новую профессию.

Несмотря на эту быструю проверку реальностью, я сразу же полюбил Лос-Анджелес. Мне нравились его просторы, его возможности, его шансы все начать заново, не говоря уже о температуре +22, которая обеспечивала приятный контраст с оттавской стужей. Кроме того, когда я понял, что теннисом не смогу заработать себе на жизнь, а кто-то сказал мне, что тут людям на самом деле платят за то, что они играют роли в театре и кино, я быстро изменил цели своей карьеры. Это было не так трудно, как казалось поначалу. Мой папа уже был погружен в шоу-бизнес, и у меня появилось предчувствие, что он сможет зажечь искры моего таланта, как огни на новогодней елке. Дома я неплохо тренировался: всякий раз, когда там возникало внутреннее напряжение или мне требовалось повышенное внимание, я оттачивал свои навыки воздействия на людей убийственными репликами. Если я выступал хорошо, то все и заканчивалось хорошо, и обо мне начинали заботиться. Я оставался «несовершеннолетним без сопровождения взрослых», но когда я хотел посмешить людей, то все зрители независимо от состава аудитории (моя мать, мои братья и сестры, братья Мюррей, одноклассники) аплодировали мне стоя. Не помешало мне и то, что через три недели после начала моего второго года обучения в новой, очень престижной и дорогой школе (спасибо, пап!) меня взяли на главную роль в школьном спектакле. Да, дамы и господа, перед вами — исполнитель роли Джорджа Гиббса в пьесе Торнтона Уайлдера «Наш городок». Актерство пришло ко мне само собой. А почему бы мне не притвориться другим человеком?

Боже мой…

Думаю, мой отец предчувствовал, что это произойдет. После того как мне дали роль в спектакле «Наш городок», я помчался домой, чтобы поделиться важными новостями, и обнаружил на своей кровати книгу под названием «Стиль актерской игры». На книге была дарственная надпись:

Еще одно поколение спускается в ад! С любовью, папа.

Актерство стало еще одним из моих наркотиков. Правда, оно пока не наносило мне того вреда, который уже начал наносить алкоголь. На самом деле просыпаться после каждой ночной пьянки мне становилось все труднее и труднее. В дни занятий такого не было — до такой степени дело еще тогда не дошло. Но в каждый выходной — обязательно!

* * *

Для начала мне нужно было получить нормальное образование.

Я был бледным канадским парнем с хорошо подвешенным языком — а в чужом человеке всегда есть что-то такое, что возбуждает любопытство подростков. Мы кажемся экзотическими, особенно если у нас есть канадский акцент и мы можем по памяти назвать полный состав хоккейной команды Toronto Maple Leafs. Ну а кроме того, мой отец был парнем из «той самой» рекламы Old Spice! В течение многих лет мои одноклассники видели по телевизору, как мой папа, одетый как моряк, увольняющийся на берег, — в бушлате и черной фуражке — швыряет культовую белую бутылочку в чисто выбритых актеров, призывая их: «Приведите свою жизнь в порядок с помощью Old Spice!» Не пьеса Шекспира, конечно, но он был достаточно известным, высоким, красивым и очень забавным парнем, и он был моим отцом.