— Со старым неплохо, но с новым будет во сто крат лучше. Не рубите сгоряча, отцы, подумайте.
— Подумать, конечно, не мешает, — заметил Дингир-Дангарчу. Он был тогда еще жив и новое в глубине души своей приветствовал. — Всех подробностей мы пока не знаем.
— Я одно знаю, старики, что дело это не одного, не двух лет, на это потребуется время.
— А мы будем жаловаться! — заявил Амирхан, шумно высморкавшись в платок. — Я только что построил свою новую саклю и, значит, должен бросить ее? Кто мне возместит расходы?
— Построят новый аул, и каждой семье будет предоставлен бесплатно новый дом.
— И Мухтадиру?
— Да, и ему и всем.
— У меня новая сакля — мне новый дом, у него старая сакля, и ему тоже новый дом? Это же несправедливо, — не унимался Амирхан, — я все равно буду жаловаться.
— Ты на меня хочешь жаловаться? — сказал, гладя локтем свою шапку-ушанку, Мухтадир. — И не стыдно тебе будет бумагу марать? Вот не думал… — И, надев свою шапку, он пристально посмотрел на Амирхана, будто хотел узнать, насколько соответствует его решимость только что высказанной угрозе. По его разумению, мужичина вообще никогда не должен жаловаться.
— Ну а если будут жалобы и веские на то причины, я думаю, все учтется, в этом и я вам помогу. Интересы людей превыше всего, — говорит парторг Мустафа, поднимаясь с места и давая понять, что собирается уходить.
Спокойный, доверительный тон в разговоре парторга со стариками утихомирил почтенных, и их категоричности поубавилось. Как видно, ни та, ни другая сторона еще глубоко не осознала всех сложностей предстоящих событий. К тому же таким уступчивым, как сегодня, никогда ранее не казался сельчанам Мустафа. Нелегкую ношу взвалили на его плечи, избрав парторгом, сам Мустафа, признаться, не очень этого хотел. Тогда, во время выборов, кто-то ему язвительно заметил, что, мол, соглашайся: кто становится парторгом, часто перестраивает или строит новую саклю, и ты построишь себе, у вас ведь сакля совершенно старая. И об этом с иронической усмешкой вспомнил на гудекане Мустафа, подумав про себя: «Вот и не придется строить новую саклю, государство само построит в Новом Чиркее».
ДОРОГА — ЭТО ПЕСНЯ
Беспокойными были у чиркейцев сны в эту и последующие ночи. Еще бы, грозил нарушиться их многовековой уклад. Предстоящим переменам радовался лишь один человек, муж Султанат — Хасрет, который, конечно же, при нынешнем положении не мог в полной мере употребить своих инженерных знаний. К тому же родился он не здесь и единственное, что связывало его с аулом, — любовь к своей Султанат, чувство, которое он, как горец, нигде не подчеркивал и даже позволял себе иногда при случае демонстрировать этакое свое превосходство над женой и подчеркивать ее обязанность быть покорной. Вот, мол, какая послушная она у меня, хотя для вас она и сельсовет. Султанат и в самом деле исполняла все его желания.
И вот однажды в хмурое, неприветливое утро глянули чиркейцы на то место, где стояли палатки «странных» людей, и не нашли их. Не было палаток, не было людей, только следы костров и мокрая от моросящего дождя зола говорили о том, что здесь некогда обитала живая душа. В тот же день исчез из аула и Кайтмас, сын Мухтадира. Машина, на которой он работал, сиротливо стояла в колхозном гараже. «Да, вот какие времена настали в горах, девушки в брюках похищают из аула джигитов!» — сказал кто-то на гудекане, на что Мухтадир, горько усмехнувшись, ответил: «Голова о камень или камень в голову, какая разница! Вот не думал, что Кайтмас сваляет такого дурака».
Со временем горцы успокоились, тревоги улеглись, как туман, что исчезает по утрам в складках ущелий, привычные заботы их размеренной жизни заставляли забыть о многом. Продавали и покупали сакли, строили новые, сажали на своих маленьких участках деревья. В семьях рождались дети, умирали старики, все шло своим чередом, все было как всегда. Постененно затеплилась надежда: раз так внезапно исчезли «палаточные» люди, то, может быть, им показались неприемлемыми эти места для осуществления их планов, и они ищут теперь новые где-нибудь в других районах, на полноводном Тереке, у Кизляра или на реке Самур. Да, что-то ведь в газетах писали о намечающихся больших преобразованиях в дельте Самура.
Год-полтора после исчезновения палаточного стойбища на его месте никто не объявлялся, и мало-помалу об этой истории стали забывать. И если затевали разговор, то с насмешкой — от души хохотали, вспоминая о готовившейся стройке как о чистейшей выдумке.
— Эй, Мухтадир, не утонул ли случайно твой сын в том море, что над нами, а? — загадочно прищурив глаза, спрашивал на гудекане Амирхан.
— Как там Новый Чиркей рождается? Головой вперед или ногами?
— Где был? В новом белом городе в горах Чика-Сизул-Меэр? Ха-ха-ха!
— А плотину видели? А белые паруса, а? Эй, Дингир-Дангарчу, не ты ли в лодке на рыбалку вышел спозаранку?
— Кому шашлык из гидробарана? — Мухтадир злобно косился на Амирхана, но общее настроение поддерживал: — Гидробаран… вот не думал, что я так скажу.
— Вкусно, правда?
— Жирно. Ха-ха-ха!
Но их насмешки, выдумки и остроты оказались, к их глубокому сожалению, преждевременными, им пришлось вскоре понять свою оплошность. Ай-ай! Разве достойно так ошибаться почтенным! Надо же, как подвело их здравомыслие, проницательность. Неловко, некрасиво получилось. Все это спокойно прошедшее время оказалось лишь затишьем перед хорошо подготовленным и по-деловому серьезным штурмом освоения диких мест гидростроителями… И вот в одно обычное летнее утро всю округу в горах Чика-Сизул-Меэр огласил рокот десятков тяжелых машин. Сюда с завершенной стройки Чир-Юрта перебрасывали мощную технику, первые вагоны-времянки. От этого гула дрожала земля, звенели стекла в саклях, перед ним даже притих шум Ак-су и Сулака. Были разбужены, растревожены склоны остроконечных вершин, унылые каменистые склоны с полями-лоскутками, с ржавой травой.
Сконфузились старики: какая все-таки досада, им пришлось, как говорят, закусить удила на подъеме. А время торопило решение первоочередных проблем, важных и насущных, которые не терпели отлагательств. В первую очередь нужна здесь дорога. Дорога в первую очередь. А что такое дорога в горах? Сорок тысяч рублей — всего один километр… Ну и что же? Мы строители! Плохая дорога укорачивает жизнь. Жизнь — это дорога, а дорога — жизнь.
Дайте дорогу, новая жизнь идет в горы.
— Куда путь держишь?
— В Чиркей.
Из горных аулов, из долинных поселков и городов стекаются сюда, как чистые ручейки, отряды молодых энтузиастов — стройка объявлена ударной, комсомольско-молодежной… Вот он, уже раскинулся палаточный городок, а рядом строятся времянки-бараки. Городок называется «Дружба». Неужели другого названия не могли придумать романтики? А зачем? Именно «Дружба»! Но это такое избитое название. Нет, только «Дружба»! Спроси ты их, молодых, загорелых, с комсомольскими значками на груди, кто они и откуда. Представители не одного, а десятков народов, это они и назвали так свой новый городок, а эмблемой избрали крепко сжатые руки. Зачем же подчеркивать то, что есть, что само собой подразумевается и не вызывает сомнений? Потому что такое слово что клятва — от повторения не стареет, не стирается, оно становится еще ярче и чище.
И слышатся разноголосые выкрики:
— Где отдел кадров?
— Вон в той палатке.
— Ваши документы, кто вы и откуда? С аттестатом — это хорошо.
— Национальность?
— Русский!
— Лезгин!
— Украинец!
— Татарин!
— Даргинец!
— Таджик!
— Осетин!
— Латыш!
— Специальность есть?
— Нет!
— Ничего, получите здесь. Нам нужны будут ребята всех профессий: каменщики, плотники, водители, сварщики, скалолазы, механики, бетонщики, арматурщики, крановщики, штукатуры, маляры… Молодые, сильные, здоровые.
— Вот вам палатка, поживите пока, а там…
— Вам ордер на квартиру. Не забывайте, уходя гасить свет, закрыть краны, с газом надо обращаться осторожно, детям не давайте играть со спичками.
— Крупная стройка, всякое может быть, страхуйте жизнь!
— Брак хотите зарегистрировать? Пожалуйста.
— Свадьбу, давай свадьбу, первую свадьбу.
— Сын родился? Поздравляю, какое имя ты дал ему?.
— Разве дело в имени?
— И хорошее имя неплохо.
— Икбал!
— Что это значит?
— Удача.
— Подходящее имя, да будет он удачлив!
— Трактор сорвался в пропасть, погиб человек.
— Хороший был человек, добрый. Говорят, у него семья осталась.
— Надо помочь! Где профком?
— В партию хочешь вступить? Передовик?
— Нет.
— Тогда рано еще! Пусть о тебе другие заговорят.
— Где бригадир?
— Какой бригадир?