Читать интересную книгу Опаленная молодость - Татьяна Майстренко

– Товарищ полковник! Какая обстановка?

– Ничего я, товарищи, не знаю – отвечает тот. – Да и никто из ближайших военачальников не знает обстановки.

Тогда наш командир группы растерялся. Видит, что он ввел нас в заблуждение. Группа постепенно рассеялась. Ночь прошла в тревоге. К утру неподалеку стали слышны выстрелы и шум танковых моторов. Вновь началась организация отдельных групп прорыва. Откуда-то появился советский танк Т-34. Вслед за танком устремились несколько групп прорыва. Однако на попытку прорвать кольцо немцы ответили сильнейшим артиллерийским и пулеметным огнем. Атака захлебнулась. Слышны были только крики раненых о помощи. Я был легко ранен, санитарка перевязала мне руку. После туманного предыдущего дня последующее утро было ясным и солнечным. Обнаружив скопление остатков обозов, немцы открыли из танков сильный артиллерийский и пулеметный огонь. Чувствуя, что наши огневые средства незначительны, немцы начали танками теснить и, в конце концов, окружили наши ослабевшие и разрозненные группы. А к 12 часам дня скопившиеся остатки наших частей были загнаны в небольшой лесочек на горке. Израсходовав боеприпасы, мы вынуждены были прекратить сопротивление. За 1–1,5 часа до этого я еще в последний раз видел проезжавшего вдали на легковушке начальника штаба нашей армии…» (9).

Привожу главу из мемуаров отца «Мое пребывание в немецком плену»:

«Окружив нас, немцы выстроили всех в колонну. Пересчитали, записали, сколько офицеров и каких званий в колонне. Затем один из немецких офицеров (видимо, в чине полковника) спросил:

– Какие будут вопросы?

Один из наших офицеров, майор, легко раненный в руку, спросил:

– Как насчет питания?

Немецкий офицер ответил, что этим вопросом немцы сейчас не занимаются. Видно, наш майор не представлял, как и мы все, как бесчеловечно немцы обращаются с военнопленными. Если он остался в живых, то впоследствии узнал, насколько наивен он был, спрашивая немцев насчет питания.

К середине ноября 1941 года в немецком плену оказалось около 3 миллионов советских военнопленных. Большинство из них погибло зимой 1941/42 годов в лагерях. Упоенные победами, немцы бесчеловечно относились к нашим воинам. В этом я сам убедился, находясь в плену зимой 1941/42 годов в лагере военнопленных в городе Вязьма Смоленской области.

Выиграв в августе – сентябре 1941 г. сражение на Юго-Западном фронте и взяв Киев, а вслед за этим одержав крупную победу на Западном фронте в октябре – ноябре 1941 г., Гитлер объявил, что скоро захватит Москву, а в ближайшие месяцы закончит войну на востоке. Ему грезилось в ближайшем будущем мировое господство на тысячу лет и райская жизнь арийской нации. Питая надежду на легкую победу, немцы сделали все, чтобы уморить голодом и холодом побольше «русских Иванов».

В первой половине зимы 1941 г. при виде пленных русских солдат немцы кричали:

– Москва капут! Сталин капут!

Когда же под Москвой они получили достойный отпор и эшелоны обмороженных немецких солдат устремились в тыл, победоносный пыл и крики «Москва капут!» значительно уменьшились. Но от этого нашим пленным легче не стало. Нашу колонну военнопленных сопровождал достаточно сильный немецкий конвой. В первые день и ночь нас сопровождали также два немецких танка. Первую ночь по дороге в Вязьму, куда нас вели, мы провели в открытом поле. Колонна была остановлена посреди поля, подальше от леса, и с четырех сторон освещена светом от танков. В Вязьму мы шли в общей сложности трое суток. Никакой речи о питании. Питались тем, что имели в своих солдатских вещевых мешках. А большинство пленных своих продуктов не имели. Хорошо еще, если на пути следования попадались огороды с неубранной капустой или свеклой. Вот и все.

В Вязьму немцы нас пригнали к вечеру третьих суток. Нас буквально загнали во двор недостроенного завода. Двор был огорожен высокой каменной стеной, похожей на тюремную. С одной стороны к забору примыкало пятиэтажное здание, построенное перед войной. Наружные строительные работы были сделаны не все, а внутренние не начинались. Окна не были застеклены. Во двор загнали 25–30 тысяч советских военнопленных, в том числе и более 200 раненых, которых мы разместили в подвальном помещении здания.

Посреди двора была большая воронка от 500-килограммовой бомбы, вначале заполненная дождевой водой. Затем, когда пленные стали брать из нее воду для питья, вода перемешалась с глинистой почвой и превратилась в болотце. Впоследствии пошли дожди, и все мы, пленные, вынуждены были мокнуть во дворе под дождем, превращаясь в грязно-серую массу. На ночь всех пленных немцы загоняли в здание. А так как здание не могло вместить всех, то немцы, заталкивая пленных в здание, крайних избивали дубинками, затем открывали стрельбу из автоматов вначале поверх голов, а после и по головам… Так мы узнали, каков он, немецкий «порядок». В здании мы были лишены возможности сидеть из-за тесноты. Стояли на ногах до утра.

Идет четвертый день, как я в плену, а ни воды, кроме грязи в воронке, ни каких-либо продуктов пленным не давали. На пятый день немцы для своего развлечения привели во двор истощенную, без ноги, лошадь и отдали пленным на растерзание. Оставив лошадь посреди двора, немцы отошли в сторону и стали наблюдать, как пленные будут ее разделывать. Чтобы не быть смешным, я отошел в сторону, наблюдая, как вокруг лошади образовалась куча-мала. Те, у кого были ножи, бросились на лошадь. В считанные 15–20 минут от лошади остались лишь копыта, хвост и потроха. Наблюдая эту картину, немцы ржали от удовольствия.

Два раза в лагерь приносили 2–3 ящика концентратов, оставшихся еще с довоенных времен (суп-пюре гороховый и пшенная каша). В продолжение своего куража над голодными пленными они бросали пачки концентратов в толпу. Начиналась борьба, сопровождаемая свалкой и даже дракой. Немцы же кричали:

– Рус! Вайдо, вайдо!

По утрам по разнарядке немецкого военного коменданта Вязьмы из нашего лагеря стали брать отдельные группы военнопленных на разные работы в город для приведения его в порядок и подготовки к зиме. Брали в основном тех, кто имел специальности печников, шоферов и других, а также просто рабочих на погрузку-разгрузку – всего до 500 человек в день. Вечером, после работы, их снова возвращали в лагерь. Попасть в такую команду из лагеря означало добыть на этой работе картошку, свеклу, немного дров, воды – всего, чего не было в лагере. А в лагере вообще ничего не было для спасения от голода. Ведь нас по-прежнему немцы не кормили. Наступил пятый день, как мы находились в вяземском лагере и шестой день без пищи. Мои силы на исходе. Единственной едой у меня была банка сгущенки, оставшаяся еще с Молодечно. Ее я растянул на шесть дней. Воду из воронки я тоже не пил, видя, как некоторых косила дизентерия. Надо что-то решать, иначе погибну от голода. В лагере обязательно нужно было группироваться по 2–3 человека, чтобы облегчить поиски пропитания, дров, чтобы пищу сварить на костре. Напарником у меня был сослуживец из нашего артиллерийского дивизиона в Молодечно, еще из 161-й стрелковой дивизии. Это был техник-ветфельдшер из Ростовской области Николай по фамилии Макаров, или Ефимов, сейчас точно уже не помню. Я предложил ему при любых условиях постараться нам двоим попасть в группу, которую следующим утром будут отправлять на работу в город. А может быть удастся и сбежать, пусть не из города, так хоть из лагеря смерти. Иначе без пищи и воды больше не протянем – еще 3–4 дня и нам «капут», как говорят немцы. Для этого необходимо было обеспечить себе место на ночь поближе к выходу из здания, в котором нас запирали вечером. При входной двери имелся небольшой закуток, отгороженный кирпичной перегородкой. Мы с Николаем заняли его с утра и ни разу не вышли из него на протяжении суток. Простояли эти сутки на ногах. К открытию немцами дверей следующим утром мы оказались на улице в первых рядах. Слышу, кричит переводчик о том, что требуется группа численностью в 100 человек для работы в городе. Все ринулись к переводчику. А при нем стоит группа немцев, вооруженных дубинками. Образовали коридор и бьют по головам, отгоняя лишних. Пробежать коридор не так-то просто. Несмотря на удары, я устремился вперед, заслонив голову руками. А Николай остановился, получив сильный удар. Я кричу ему: «Беги сюда!» А он растерялся на минуту и тут же был оттеснен толпой. Так Николай и остался в лагере…

Наконец, группу сформировали, построили и повели в город. Перед городом остановили, отобрали 50 человек для разборки завалов от взорванной водонапорной башни. Нас же, оставшихся 50, повели дальше в город. Привели в большой двор бывшего птицекомбината (предполагаю, что это был скорее хладокомбинат). До войны там хранили мясо, делали мороженое. Во дворе и в сараях было много хлама, разбитых ящиков, битого стекла и других ненужных вещей. Нам было приказано выносить из складских сараев хлам и грузить его в машины, вывозившие все за пределы города. Работали мы до 12 часов дня. С 12 до 13 часов у немцев был перерыв на обед, охрана ушла обедать. Нам же обед, конечно, никто не приготовил. Мы разбрелись по двору в поисках объедков и окурков. Вдруг я вижу – из здания выходит русский солдат, выносит мусорное ведро, опрокидывает его на землю и ищет окурки. Я присмотрелся к солдату и узнал его – ведь это Захар! Ездовой из нашей артбатареи, в которой я служил командиром отделения разведки в Молодечно! Фамилии его я сейчас уже не помню, помню только, что по национальности он был мордвин 1920 года рождения. Подхожу к нему: