«Не думай!» – повторил свой приказ полковник, однако, кто в силах справиться со вспышками памяти?..
…Повстречав полковника возле одной из теплиц, раввин Иосеф спросил:
– Ты что-то понимаешь в Этом? – Насильственный угон евреев!.. Нет, я тебя спрашиваю – ты что-то понимаешь?.. Неужели у кого-то отшибло память, и они забыли, что изгнанные из Иерусалима евреи веками продолжали мечтать о своём возвращении?.. И ведь вернулись!..Иногда мне кажется, что наши министры…Как, объясни мне, они смеют уничтожить «Кфар-Даром»? – раввин Иосеф затрясся, зрачки в глазах расширились до неузнаваемости. – Ведь если они сделают Это, то … «Дорожная карта Буша»…В моей голове такое не укладывается… В твоей укладывается?
Полковник не ответил.
Серое пятно растерянности на лице раввина внезапно сменилась розовой вспышкой.
– Кфар-Даром вернётся!.. – суетливо оглядываясь по сторонам, проговорил раввин. – В этом мире повторяется всё! Наших дедов повторили отцы, отцов – сыновья, сыновей повторят внуки; нас прогоняли, мы прогоняли, снова нас, снова мы…Чего уж там?.. За морем, думают, что нами можно помыкать вечно?.. А мы сами, вот… Откуда им знать то, чего знаем лишь одни мы: «Если не я себе, то кто мне?..»
Полковник слушал раввина невольно любуясь видом его статной, величественной фигуры и бледным одухотворённым лицом с тёмными горящими глазами.
– А если Это так надо, – осторожно сказал полковник. – В конце концов, «Кфар-Даром» – не Иерусалим, да и времена не те…
Раввин Иосеф неторопливо провёл рукой по своей широкой с проседью бороде и вдруг прокричал сорвавшимся голосом:
– Что мы знаем о времени? Помнишь, что сказал Соломон: «Человек не знает своего времени. Как рыбы попадаются в пагубную сеть, и как птицы запутываются в силках, так сыны человеческие улавливаются в бедственное время, когда оно неожиданно находит на них». Дух Создателя – на все времена. Во всём… Слышишь, во всём!.. Или ты, полковник, сомневаешься?
Полковник не ответил.
– Если сомневаешься, то это зло! – прошептал раввин.
– Зло?
– Зло! – твёрдо проговорил раввин. – Зло – это то, что не позволяет приблизиться к Богу. Разве можешь ты, сомневаясь, пребывать в Его мире?
– Я живу в моём мире, – сказал полковник.
– В мире, где еврей готов прогнать еврея? А ведь Он уже наказывал нас… – раввин опустил голову, словно стыдясь неблаговидного поведения самых близких ему людей; пальцы нервно сжались в кулак.
Пытаясь собраться с мыслями, полковник отвёл взгляд в сторону.
– Второй храм? – сказал он.
– Не только…Однако ответ на нашу распущенность и постыдно потерянную память бывал всегда жёстким…
– Возможно, Он и сейчас решил нас наказать…
– Сейчас мы себя сами… – проговорил, запинаясь, раввин. Страшная судорога исказила его лицо; оно стало белым, словно внезапно лишилось тока крови.
Полковник опустил голову, проговорил:
– Поэтому вы призываете молодёжь воевать с нашими солдатами?
– Не с солдатами, – голос раввина то и дело прерывался, – и не воевать…Я лишь прошу не допустить Это…Я требую…Ведь речь идёт о тех, кто в эту землю врос… А теперь их задумали из неё… Люди – не сорняки… А ты, полковник, где будешь завтра ты?
– Там я буду, – ответил полковник, – где будет НУЖНО!..
– Ты ещё не решил, где нужно? – раввин заглянул в глаза полковника и горько усмехнулся.
Полковника смущали и дрожь в крепких, широких плечах раввина, и звучание старческого голоса, который, срываясь на тонкие выкрики, неожиданно глухо, вдруг потерянно оседал, пока, наконец, на полуслове, не пропадал вовсе.
Перебирая педалями трёхколёсного велосипеда, мимо проехала девочка. Она звонко смеялась и махала ручкой.
«Надеюсь, Он не допустит!..» – проговорил полковник.
Раввин снова внимательно посмотрел на полковника и, махнув рукой, сказал: «И мы не допустим!..»
…Теперь полковник недоумённо посмотрел на свои руки, но тут же взгляд отвёл в сторону; он давно открыл для себя, что если разглядывать что-либо долго, то обязательно увидишь желаемое, а если желания нет, то лучше не разглядывать… «Сейчас, – решил он, – лучше не разглядывать…»
Пальмы и крыша синагоги остались в стороне…
«Завтра… – думал полковник. – Завтра… Разве еврей посмеет придти в дом еврея, чтобы?.. А что, если завтра – и есть конец света? Завтра…Судить можно будет завтра… Но… Разве я судья?.. Пускай мой племянник, Виктор, судит… Он – философ… Пускай он… Мне выйти вместе с молодёжью?.. Только не на крышу синагоги… Кому это нужно?..»
Полковник вспомнил, что Виктор обещал позвонить вечером, а пока он решил побеседовать с внуком Идо, который, поджав под себя ноги и задумчиво понурив голову, сидел на полу террасы.
– Неприятности? – спросил полковник.
– А то ты не знаешь? – Идо поедал из керамической кружки черешни.
– Знаю!
– То-то…
– Бывает…
– Что бывает? – не понял внук.
Полковник посмотрел на дюну, в которую вошло солнце, и попросил:
– Рассказывай!
– Учитель сказал, что на нас надвигается несчастье.
– Вот как? Он так сказал?
– У нашего учителя был очень грустный голос, и он сказал: «То, что надвигается на нас, выглядит как несчастье».
Полковник продолжал смотреть на дюну, в которую вошло солнце, только теперь он смотрел молча.
И тогда Идо спросил:
– Как выглядят несчастья?
Полковник повернул встревоженное лицо.
– По-разному… Кажется, без них, мир не может…
Идо тоже посмотрел на дюну, в которую вошло солнце.
– Моей школы здесь больше не будет? – спросил он потом.
– Не будет, – отозвался полковник.
– Это несчастье, да?
– Вроде бы…
– Мне хочется заплакать, – сказал Идо.
– Я знаю.
– Знаешь?
– Такое бывает со всеми…
– И с тобой?
– Такое бывает со всеми, – повторил полковник. – Потом проходит…
– Я знаю, что у меня не пройдёт.
– Заранее знать нельзя.
– Мне страшно, – сказал Идо. – Наверно, я глупый, да?
– Глупым страшно не бывает…
– Выходит, я не глупый?
Полковник покачал головой.
– А тебе страшно бывает? – спросил Идо.
– Бывает…
– Правда?
– Правда!
– А чего ты страшишься больше всего?
– Заглядывать в себя…
– Разве можно заглядывать в себя?
– Иногда это нужно… Это так, как если, подходя к чужому дому, не знаешь, с какой стороны входная дверь, а если отыскать удаётся, то не знаешь, заперта ли она или нет; а если не заперта, то не знаешь, ждут ли именно тебя, а не кого-либо другого, и, если ждут именно тебя, то не знаешь, насколько ждут…
– Ты так многого не знаешь? – спросил Идо.
– Да уж… А ты?
– Я знаю, что моя школа, наверно, будет не здесь?
– Да, Идо, твоя школа будет, наверно, не здесь.
– Где-то?
– Да, где-то…
– И мои учителя тоже будут где-то?
– Тоже.
– И мои товарищи?
– Да, Идо! И наш дом тоже…
– Зачем?
– Так НАДО, – сказал полковник.
– Кому?
Полковник пристально посмотрел на Идо, вдруг подумав о том, что всегда любил внука, но ещё никогда не испытывал ощущения, что любит его так сильно, как в эту минуту, и что больше всего на свете он хочет, чтобы Идо был счастлив.
– Дедушка, ты храбрый? – спросил Идо.
– А ты как думаешь?
– Я думаю, что ты храбрый.
– Ладно, так и думай.
– А мама и папа?
– Они, я думаю, даже очень храбрые, – сказал полковник.
– А я пока ещё так себе?
– Да, ты пока ещё так себе.
– А когда стану взрослым, буду храбрым?
– Придётся!..
– Я ведь стану взрослым?
– Конечно!
Издали донёсся запах моря.
– Я не хочу, чтобы на нас наступало несчастье, – сказал Идо. – Даже если так НАДО…
Полковник горько улыбнулся.
– Если так надо, то ничего тут не поделаешь… – сказал он.
Идо отодвинул от себя кружку с черешнями и, на всякий случай, переспросил:
– Ничего?
– Ничего!
– Потому что я ещё маленький?
– И поэтому тоже…
– Я ведь выросту, правда?
– Конечно, твоё время придёт…Оно приходит всегда… Только потом оно… – полковник вдруг замолчал.
Высоко над пустыней показалась большая чёрная птица и сразу скрылась.
Идо перевёл взгляд на дедушку. Тот продолжал молчать, словно запамятовал, о чём шла речь.
– Что случается со временем потом? – напомнил Идо.
Полковник покачал головой.
– Потом оно проходит… – сказал он.
Идо рассмеялся.
– У времени нет ножек, чтобы приходить и уходить, – сказал он.
Полковник тоже рассмеялся:
– Ты прав, у времени нет ножек…Об этом я не подумал…Ты обязательно вырастешь и станешь взрослым…
– И тогда я смогу вернуть наш дом?
Вздрогнув, полковник молча отвернулся.
Идо сказал:
– Теперь у тебя лицо такое же грустное, как у нашего учителя, когда он говорил, что на нас наступает несчастье.
Полковник попытался улыбнуться, даже немного посвистел, но лицо его не слушалось.