Но есть целый ряд трудноразрешимых вопросов. Первый: женщина явно неглупая, раз всё это спланировала заранее. Но тогда почему она оделась столь броско? Шляпу напялила. Для чего? Чтобы не было видно лица? Фигушки. Лица и так не видно из-за медицинской маски и солнцезащитных очков. Противоречие? Да. И остальная одежда из той же оперы. Светлый дорогой костюм, такая же обувь. Мало того, что всё это легко запомнить случайному свидетелю, но на светлом могли остаться пятна крови убиенного. В таком варианте, если замараешься кровью, то тут же обратишь внимание попутчиков в общественном транспорте, случайных прохожих, водителя, если она пользовалась услугами такси и т.д. Второе: усыпить Андрея заранее могла только близкая или хорошо знакомая ему женщина. Именно поэтому я изначально подозревал Алину. Незнакомая или малознакомая женщина не могла прийти два раза: первый раз для усыпления, второй раз для убийства. Это какая-то глупость несусветная. Жена могла оставить ему напиток на столе. Привычный напиток, который он пил каждый день. Не знаю – лекарство, апельсиновый сок, настой чего-либо. А сама спокойно могла уехать и вернуться в час «х». Если бы он не спал – ну и ладно, в следующий раз получится. Но сейчас мне кажется, что в жизни Андрея присутствовала ещё одна таинственная незнакомка.
– Любовница? – спросила Николь. – Откуда такие выводы?
– Алина правша.
– С чего вы взяли?
– Николь, девочка моя. На такие детали я всегда машинально обращаю внимание. Привычка. Мы обедали с Алиной Борисовной. Ты забыла?
– Точно. Но я не помню, в какой руке она держала вилку.
– Вилку, как и положено по этикету, она держала в левой руке. Но главной её рукой в течение трапезы была правая. В ней она держала чашку кофе, брала хлеб.
– Да. – Николь слегка качнула рукой. – Ну и хватка у вас Александр Яковлевич.
– А куда деваться? Ладно, уже поздно. Увиденное надо обмозговать. Николь Викторовна, вас завтра не будет, поэтому я ставлю вас в известность: Виталий поедет по бутикам в поисках шляпы, а я посещу кабинет Андрея и переговорю с его замом и другими «заинтересованными» лицами…
…Поздно вечером на пороге комнаты деда нарисовался Виталик:
– Всё! Я готов завтра обойти все бутики, где продают дорогие шляпы. Составил списочек таких магазинов.
– Молодец, – дед оторвался от своих занятий и развернулся в сторону парня.
– Ты меня завтра подбросишь, или мне самому добираться?
– А куда тебе надо?
– В центре они все. Подкинь меня к Гостиному двору. Там больше всего салонов головных уборов.
– Сделаем.
Правнуку не хотелось покидать комнату старика. Его подмывало высказаться.
– Просто невероятно, что эта женщина в шляпе вот так вот запросто спланировала убийство. Пришла и проломила череп пусть даже совершенно незнакомого чела, – возбуждённо затараторил он. – Ещё невероятней, если бы это сделала жена. Я сразу подумал, что-то здесь не так. Нельзя двадцать лет жить душа в душу, а потом так хладнокровно и жестоко убить любимого человека.
– Возможно, ты прав.
– А мы точно найдём убийцу?
– Если только ты поможешь.
– Без шуток, дед. Даже не верится, что я в этом во всём участвую. Сегодня перед нами белая бумага с небольшими брызгами чернил. А завтра мы сможем на ней прочитать имя. Фантастика!
– Иди уже спать, неугомонный ты наш. Завтра я тебя рано подниму.
– А ты? Чего не ложишься?
– Я старый. Мне много спать вредно.
– Старый! Вон как расследование в свои руки взял. Мощно!
– Эх, Виталька, Виталька… Я стар. Я очень стар.
– Нет, дед, ты не стар. И чувство юмора у тебя, как у молодого. Только вот дурацкие прибаутки твои меня иногда раздражают.
– А что? Невпопад?
– Да нет, не знаю. Но только они какие-то несуразные, примитивные. Мне кажется, что они такие древние, что ты их слышал от своего деда.
– Да, дед был ими напичкан под завязку. Раньше они меня тоже раздражали. А старым стал – сами на язык лезут. Генетика. Куда от генетики денешься? Наука. Что ещё? – Александр Яковлевич вопросительно уставился на мнущегося в потугах правнука.
Тот неуверенным шагом вразвалочку подошёл вплотную к деду:
– Чем ты тут всё время занимаешься? Я ещё до отъезда хотел спросить. Корпишь над чем-то, тексты какие-то непонятные, древние.
– Наконец-то. Я всё думаю, когда спросит?
– А что это? – Виталик взял в руки листок репринтной копии старинной рукописи.
– Это «Хроника Ливонии». Написана в начале тринадцатого века.
– «Тринадцатого»? Ого. Зачем она тебе?
– Видишь ли, внучок, я стар. Супруги моей давно уже нет. Мне бы хотелось что-то сделать основательное для себя, для семьи, для потомков. Что-то нужное, важное, незабываемое.
– И что это?
– Генеалогическое древо. Я хочу, чтобы мои внуки знали и помнили своих предков.
– Ух, ты! Здорово. И как, продвигается?
– Да, продвигается потихоньку. Я уже лет десять этим занимаюсь. Составил древо вплоть до 1730-х годов. Самая ранняя информация, которую я добыл, хранилась в книгах базилики святой Екатерины Александрийской. Это старейший в Питере католический храм. Метрическая запись гласит… Так, где это? – дед стал активно перебирать развалы литературы на своём столе. – Ой, Виталька, сейчас сразу не найду. Ладно, – он махнул рукой и успокоился, – записано примерно так: «У Мартина Смильтона, бочковых дел мастера и у его супруги Екатерины, пятого апреля 1732 года родилась дочь, наречённая Марией, в честь блаженной Марии Крискенции».
– Далеко ты забрался. И что дальше?
– А дальше надо было ехать в Ригу.
– Почему «в Ригу»?
– Всё очень просто. Я родился в сороковом году. Прадеду уже тогда было под восемьдесят. Жил он долго. Умер в пятьдесят четвёртом. Он мне и рассказал: «Фамилия Смильтон у нас не изначальная. Изначальная наша фамилия Бондарь». Я ничего не понял, и как ты сейчас переспросил: «Как так?» А он сказал, что в семье существует легенда, что впервые фамилию Смильтон получил дед Мартина, тоже Мартин. Он переехал из городка, который называется Смильтен, в Ригу. И звали его Мартин Бондарь. Там он устроился на работу учеником. А мастер, хозяин то есть, записал его, как Мартина Смильтона. То есть, «Мартин из Смильтена». Я вспомнил этот рассказ, когда занялся родословной. Оказалось, что городок такой существует. В Риге я отыскал Макса Озолса, у которого есть копии церковных книг Смильтена. Его предки тоже оттуда. И он, как и я, составляет семейное древо.
– Я не понял, так твои предки из Латвии?
– Наши предки. Ты же сын моей внучки.
– Так мы латыши? Вот это новость!
– Для меня нет. Хотя всё не так просто.
– Что «не так просто»?
– Всё, абсолютно всё, – Смильтон последние слова произнёс уже автоматом. Он повернулся к столу и взял в руки карандаш: – Ладно, латыш, иди погуляй. Дай деду запрещённой литературой позаниматься?
– «Запрещённой»?
– Это я так летописи называю.
– Это неправильно. Подрастающее поколение хочет знать свою родословную. А тебе лень. Стыдно! Когда ты мне расскажешь?
Дед вновь отложил карандаш, поднял на лоб очки и развернулся к правнуку:
– Когда, говоришь? А давай, мой