Справку подготовил старший эксперт лаборатории системных программ технического отдела ИЭИ
Анатоль ван Массер.
Внизу, как положено, росчерк покойного профессора, оттиск личной печатки Хомяка и дата… семилетней давности.
В первый момент ничего не понимаю. Затем перечитываю текст, задерживаясь на каждой строке.
Ага, вот оно!
И даже заботливо подчеркнуто:
«…нарушение технологий сборки и/или использование некондиционных материалов в процессе изготовления…»
Кладу листок с отчетом на широкую ручку дивана и чувствую волну жара, медленно поднимающегося к сердцу.
Нарушения технологий быть не могло. Это ясно. Значит, проект «Айвенго» с самого начала лепили из первого попавшегося дерьма, тратя копейки, и поздно спрашивать, на чьих счетах осели бюджетные средства. Значит, меня водили за нос, как новорожденного теленка. Мало того. Семь лет назад спутник слежения дал сигнал о поломке объекта, но информация не пошла дальше господина генерального администратора. Хомяк не счел нужным ставить меня в известность, и все эти семь лет на баланс отдела аккуратно поступали деньги, уходя в никуда. Мне же доставались только липовые отчеты — письменные, которые, оказывается, годны только на подтирку, и аудиовизуальные, не годные вообще ни на что…
Жар схлынул, сменившись морозным ознобом.
Стоимость объекта — один миллиард восемьсот миллионов с мелочью. Новыми. Плюс семь лет работы вхолостую — по тридцать восемь с небольшим миллионов в квартал новыми же. Итого, даже округляя вниз, два миллиарда восемьсот тридцать шесть миллионов. Треть годового бюджета Конфедерации.
С учетом смягчающих обстоятельств — четвертак на латониевых копях Антарктиды.
Плюс огласка.
Я представил себе лица дочерей и понял: выход есть.
– Господин генерал-лейтенант, — глотка была шершава, как пемза, слова продирались наружу с ощутимой болью. — Прошу…
– Ма-алчать! — Голос шефа хлестнул от окна — наотмашь, пощечиной. — Застрелиться решил, юнкер? Может, еще и с признанием, курсистка гребаная? Не выйдет! — Маэстро чуть смягчил рык. — Думать надо, а не истерики закатывать. Я, кстати, уже подумал…
Последняя фраза прозвучала без всякого пафоса, скорее, пожалуй, буднично, именно это обыденное спокойствие привела меня в чувство; именно таким тоном говорил мой взводный в развалинах Кашады, за три минуты до начала прорыва.
– Выпей, юнкер, — короткий кивок в сторону стола. — Можешь из фужера, не помешает. А поговорим позже, когда народ подтянется. Кстати, вот и народ. Взгляни!
…Что и говорить, зрелище было уникально красивым.
Два аэроджипа, спаркой вынырнув из легких перистых облаков, прочертили над лесом щегольской вираж, зависли над посадочной площадкой, помедлили и синхронно приземлились обочь генеральского летуна.
Ни дать ни взять почетный караул.
Или конвой.
Слева — обтекаемый матово-зеленый «Клен», модель из последних, очень и очень не дешевая, хотя, разумеется, классом куда ниже представительского «UFO».
На фюзеляже — тройка бубен.
Смуглянка…
Справа — хищно вытянутый, акулоподобный «Дутар», сверхскоростник выпуска пятилетней давности, кошмар туриста и мечта гонщика.
Вокруг кабины обвился кольцами желтый дракон.
Ромео…
Вся группа «Тэта» в сборе, не считая погибших при исполнении и Кузнечика. Но мертвые мертвы, а моему первому заму по должности не положено присутствовать на коллегии Департамента.
– Прибыли. Пойду встречать, — сказал Маэстро, и голос его вновь сделался не по-хорошему весел. — Ты уже в курсе, так что иди пока наверх, отдохни. Потом посидим все вместе. Помозгуем. Глядишь, и споемся. Ведь не впервой, а?
Он искоса поглядел на меня.
Я кивнул.
– Не впервой. Споемся.
Экка вторая,
свидетельствующая о том, что нет в мире ничего прочнее памяти детских лет
Пурпурные, с золочеными грифонами на полотнищах ворота дворца Великого пребывания широко распахнулись. На площадь выехал всадник, поднял серебряную трубу, приставил ее к пунцовым устам, и протяжные звуки понеслись по ближним улицам, скликая людей лицезреть выезд владыки. Следом за всадником показалась конная, потом пешая императорская стража, за нею — знаменосцы. На посеребренных древках проплывали полотнища с изображением алого феникса, белого единорога, черного орла, золотого сокола, а за этими и многими иными знаменами несли огромное синее полотнище с изображением золотой змеи, впившейся в собственный хвост, — штандарт Вечности, главный стяг Империи. Лошади в золоченой упряжи, крытые златоткаными попонами, тянули повозку, искусно выполненную в виде пятиярусного храма Единого — каждый ярус окрашен в один из пяти изначальных цветов: синий цвет небес, желтый цвет светила, белый цвет воды, черный цвет земли и красный цвет крови. С золотых, слегка загнутых вверх карнизов свешивались хрустальные колокольчики и подвески из жемчуга, горного нефрита, бесценного глубоководного перламутра. По углам квадратной повозки на высоких стойках блестели чешуей золотые вислоусые драконы. За повозкой двигались носильщики, плавно и бережно держа на мускулистых плечах крытые носилки; из окошек надменно выглядывали холеные лица сановников. Блистая зерцалами, замыкала шествие конная и пешая стража. Люди вставали на колени вдоль обочин улицы, били земные поклоны, благоговейно простирали руки к императорскому экипажу с наглухо затянутыми занавесями…
Вновь запела труба, но на сей раз трели ее были нежны, зовущи.
«Расходитесь, почтенные мужи, — звенело серебро, — возвращайтесь в свои лавки и мастерские, в пекарни и харчевни; пусть каждый из вас займется своим делом, и да пребудет с вами благодать Вечного! Оставайтесь на месте, прекрасные женщины Новой Столицы, — переливалось в воздухе серебро, — ибо так угодно владыке!»
Словно волна пробежала по коленопреклоненной толпе.
Горожане поднимались, отряхивали брюки и платья. Мужчины, пятясь и кланяясь, отступали к стенам домов и торопливо, бочком-бочком исчезали в проулках. Дамы охорашивались, расправляли пышные юбки и, откинув вуали, кокетливо закручивали локоны за ушки. Некоторые прелестницы, по молодости лет балованные, а потому вольнодумные, пытались улизнуть вслед за мужчинами, но не тут-то было: окрыленные надеждою отцы и супруги удерживали строптивых локтями и щипали их за бочок, раздраженно шипя: «Не ерепенься, дура, не убудет от нас за разок-то. А ежели даст Вечный счастья, ноги тебе мыть буду! — И, подумав, добавляли: — И воду пить!»