Читать интересную книгу Единственный чеченец и другие рассказы - Антон Блажко

Расстреляв остаток рожка и наоравшись до хрипоты, он сел на камень, опустив ствол. Не услышать вряд ли могли, седловина находилась в прямой видимости уступа, даже если разглядеть простым глазом что-то было трудно. Неужели?.. Собравшись с духом, поднялся — их жизнь, похоже, находилась в собственных руках, ногах вернее. Вниз бежал слаломистскими зигзагами, чтобы не полететь кубарем через голову, несколько раз все же упал. С Вороновым пришлось аукаться, тот забился под корягу и боялся отвечать, уже плохо соображая, а Федорин на спуске немного промахнулся. Будь они прокляты, эти горы, даст Бог выбраться — на картинках не станет смотреть…

Парень вопросов не задал, кое-как встал, обнял его за шею и запрыгал рядом тяжелым увечным кузнечиком, дергая Федорина при каждом броске. Спустились вновь к ручью, который стал полноводнее, шире руслом, что путь не облегчало. Через шаг громоздились здоровые обточенные течением валуны, рухнувшие стволы и притащенный в дожди потоком древолом застревали меж них, образую целые плотины, дальше стопы проваливались меж скользких камней, ежеминутно грозя хрустнуть. Где случалось ровнее, хлюпали по воде, отпечатывая следы на редких плесах, крупные завалы обходили, выбираясь на берег к кустистой пойме. Наконец оба свалились без сил.

— Скину я эту броню, — решился наконец Федорин, — не дороже головы. Будем живы — разберемся, нет — чего тогда…

Вороновский панцирь с каской и пустые рожки сунул в яму, под корни вывороченного бука, завалив глиноземом с травой и палыми листьями. Для порядку Федорин попытался запомнить место и даже выбил штыком зарубку на бревне. С которой попытки удалось бы продырявить им врага, даже новенькие, в смазке клинки тупее консервных ножей для патронных цинков… Пошли чуть быстрее, но скоро выдохлись опять — боец постанывал, норовил запасть в обморок и вис мешком, еле волоча простреленную конечность. Рана была серьезнее, чем казалось, или сильно вытекла кровь, да и парень геракловым здоровьем не отличался. Выбравшись в лощину пошире, где уже целая речушка петляла меж зеленых бортов, рухнули в рост среди высокого остролиста, долго отдыхивались, не замечая налетевших вмиг комаров и слепней.

Действие лекарства заканчивалось, парня ощутимо жгла боль. Страдальчески морщась, вдруг зачастил:

— Товарищ старший лейтенант, оставьте меня пожалуйста, больше не могу. Оба из-за меня погибнем, идите, очень прошу, только оставьте гранату. Возьмите билет, там земляки есть, домой напишут…

И он потянулся торопливо к берцу.

Накрыв трясущуюся кисть парня своей, Федорин закрыл глаза. Саднили ноги, растертые долгой ходьбой в мокрой обуви. Тени удлинялись, солнце почти коснулось пильчатого хребта, опоясанные снегом зубцы которого грозно очерчивались в синеве. Было странно вспомнить, как утром выезжали с базы, ни о чем подобном не думая, и на тебе… Судьба, хоть сам в ней виноват, дернул черт. Выбраться бы, станет все иначе, новая жизнь, где ценен каждый миг. Только перенеся встряску, начинаешь что-то понимать. Дойти, только дойти…

Кое-как перевалили пологий ближний скат и поплелись снова в обход, над речкой по открытому месту, сдвоенная малоподвижная мишень с любой возвышенности. Уже было плевать, от них зависело разве что не сдаться в последнем, брести вперед, к долине, где разместился командный пункт. В спасение верилось все меньше, но ковыляли через силу, подгоняемые федоринскими уверениями, что если до темна вылезти на дорогу, там будет кто-нибудь ждать. Правда, даже навскидку выйти они должны были в ущелье повыше, но вдруг ищут все же или оставили специально взвод-другой…

Взрезанные речкой отроги сблизились, тащиться снова пришлось в теснине, выбирая галечные отмели с косами буро-серого песка или спотыкаясь на булыжниках. Ступни до бесчувствия мерзли в ледяной воде, измочаленные размокшие документы вытащили из ботинок обратно, вдруг еще пригодятся. Начинало смеркаться. Когда за поворотом каньона открылся заветный распадок, Федорин не сразу это понял, затем припустил, едва не пиная солдата, почти бегом. Грунтовка оказалась пуста, но и место выглядело незнакомым, хотя Федорин вряд ли смог бы опознать даже то дерево, под которым сидел полкан. Устроив Воронова при обочине, помчался изо всех сил к подрезанному дорогой выступу, который огибало полотно. Ноги легче несли под уклон, хотя уже сам хромал; пролетев мыс, еле затормозил, готовый орать: "Вот мы!" Участок был тот, вон пологая седловина с восходящей прорезью старой колеи, помнилась даже лента травы меж колеями, а здесь бэтэры начинали разворот на подъем. Дорога просматривалась метров на триста, и даже орблачка выхли не клубилось над ней. Тишину нарушало лишь прерывистое федоринское дыхание да бурчанье речки на камнях. Не верилось, что это — все…

-----------

Мотание между требовавшим доклада полковником и командиром спецназа, хотевшим данных о совокупно нанесенном «чехам» уроне для своей отчетности, Стекольниковым, расстроенным первым батом, который он фактически вывел из-под огня, и собственной ротой умаяли Баранова хуже боя. Подсчет людей переложил на сержантов и еле успел прыгнуть на ближайший БТР, изрыгающий едкий дым.

Чесали без остановки, успев только справить нужду да вспороть по консервине на двоих, пока в назначенном пункте разделялись с витязями и командованием, срок полномочий которого к взаимному облегчению истек. Сгущалась темнота, пожевав на ходу, забрались внутрь гремучих коробок, сколько хватило места, и дремали там без различия званий и чинов. Под руководством Стекольникова прибыли в полк только глубокой ночью.

Спешно занялись последними надобностями — ставить технику, проверять оружие и личный состав, бойцов поротно гнали в столовую, где с ужина ждали застывшая каша и сонный наряд. Разогрели быстро даже остатки дневного супа, но уставшее войско рубало вяло, норовя ткнуться в миску лбом. Лишь тут Баранов узнал, что пропал его кореш с одним из солдат, затесались куда-то и попали под обстрел, «замок» вывел основную группу, а их вдвоем больше не видели. Полагая, что о случившемся уже всем известно, ему просто не удосужились сообщить.

Он бросился искать Стекольникова, оказавшегося у командования. Оно в принципе уже почивало, но Кузьмин приказал будить его, как только выделенные силы прибудут назад, а временный батальонный настоял на подъеме и.о. комполка. В штабе буднично пованивало фекало-краской с хлором, которым дневальных неукоснительно заставляли мыть пол. Подпол с набрякшими мутными буркалами от доложенного в восторг не пришел:

— Да, наворотили в один день, расхлебывать теперь кто будет? Сейчас за потери бьют, между прочим, по первое число. Завтра свяжусь с дивизией, а начштаба пусть думает, что делать.

Формальное самовольство Паляницы, двинувшего войска в роковую для него схватку, Стекольников по возможности обошел, сведений по иным каналам к командиров пока не дошло. Решения принимал не он, пусть разбираются в своей части хоть до ноябрьского парада, если при такой службе будет с кем. Упор делал на безвестное отсутствие офицера с бойцом, волей обстоятельств брошенных живыми или мертвыми в районе боя. Однако «папу» их судьба явно не волновала, поскольку личной ответственности он тут не нес, а войны без жертв не бывает.

— Товарищ полковник, — равный по званию начкафедры завысил ранг прямого начальника, как лейтенант, — разрешите утром вернуться туда с батальоном для поисков. Местность теперь знакома, район невелик, можно быстро прочесать, если подтянуть вертолетчиков…

— Что вы несете, — раздраженно перебил тот, — по карте хоть прикиньте, какие силы нужны для минимальных действий в горах, товарищ преподаватель. Затевать целую операцию из-за двух человек, с которыми неизвестно что случилось — кто это позволит? С таким вопросом я даже выходить на командование не стану, и заниматься самодеятельностью тоже никому не дам. Проследите лучше, чтоб политчасть оформила наградные документы погибшему и тому капитану, что вывел людей, еще кому-нибудь из раненых, лучше офицеру. В отношении этих двух я попробую что-нибудь сделать. Следовало на месте решать, а теперь выставляете меня злодеем…

Подполковник встал, обозначая конец разговора. Давя неприязнь, Стекольников взял интонацию как можно просительнее:

— Разрешите по крайней мере завтра…

— Нет. Завтра, то есть уже сегодня — сопровождение и прочее по распорядку. Если не ошибаюсь, выезжает как раз ваш личный состав, вот и исполняйте прямые обязанности. У полка есть возложенные на него задачи, которых никто не отменял!

Не слушая до конца, Стекольников вышел и хлопнул покосившейся дверью так, что строеньице дрогнуло.

У столовой его настиг Баранов:

— Василий, как это получилось? Почему ты…

— Да потому, перемать! Сам-то хоть знаешь, что было? Кто велел твоему Федорину переться к черту на рога и под огонь лезть, чистое самоуправство и беспредел!