43 Я, повинуясь, не укрыл ни слога,
Но в точности поведал обо всём;
Тогда он брови изогнул немного,
46 Потом сказал: "То был враждебный дом
Мне, всем моим сокровным и клевретам;
Он от меня два раза нёс разгром".
49 "Хоть изгнаны, — не медлил я ответом, —
Они вернулись вновь со всех сторон;
А вашим счастья нет в искусстве этом"[100].
52 Тут новый призрак, в яме, где и он,
Приподнял подбородок выше края;
Казалось, он коленопреклонен.
55 Он посмотрел окрест, как бы желая
Увидеть, нет ли спутника со мной;
Но умерла надежда, и, рыдая,
58 Он молвил: "Если в этот склеп слепой
Тебя привёл твой величавый гений,
Где сын мой? Почему он не с тобой?"
61 "Я не своею волей в царстве теней, —
Ответил я, — и здесь мой вождь стоит;
А Гвидо ваш не чтил его творений".
64 Его слова и казни самый вид
Мне явственно прочли, кого я встретил;
И отзыв мой был ясен и открыт.
67 Вдруг он вскочил, крича: "Как ты ответил?
Он их не чтил? Его уж нет средь вас?
Отрадный свет его очам не светел?"
70 И так как мой ответ на этот раз
Недолгое молчанье предваряло,
Он рухнул навзничь и исчез из глаз[101].
73 А тот гордец, чья речь меня призвала
Стать около, недвижен был и тих
И облик свой не изменил нимало.
76 "То, — продолжал он снова, — что для них
Искусство это трудным остаётся,
Больнее мне, чем ложе мук моих.
79 Но раньше, чем в полсотый раз зажжётся
Лик госпожи, чью волю здесь творят[102],
Ты сам поймёшь, легко ль оно даётся.
82 Но в милый мир да обретёшь возврат! —
Поведай мне: зачем без снисхожденья
Законы ваши всех моих клеймят?"
85 И я на это: "В память истребленья,
Окрасившего Арбию[103] в багрец,
У нас во храме так творят моленья".
88 Вздохнув в сердцах, он молвил наконец:
"Там был не только я, и в бой едва ли
Шёл беспричинно хоть один боец.
91 Зато я был один[104], когда решали
Флоренцию стереть с лица земли;
Я спас её, при поднятом забрале".
94 "О, если б ваши внуки мир нашли! —
Ответил я. — Но разрешите путы,
Которые мой ум обволокли.
97 Как я сужу, пред вами разомкнуты
Сокрытые в грядущем времена,
А в настоящем взор ваш полон смуты"[105].
100 "Нам только даль отчётливо видна, —
Он отвечал, — как дальнозорким людям;
Лишь эта ясность нам Вождём дана.
103 Что близится, что есть, мы этим трýдим
Наш ум напрасно; по чужим вестям
О вашем смертном бытии мы сýдим.
106 Поэтому, — как ты поймёшь и сам, —
Едва замкнётся дверь времён грядущих[106],
Умрёт всё знанье, свойственное нам".
109 И я, в скорбях, меня укором жгущих:
"Поведайте упавшему тому,
Что сын его ещё среди живущих;
112 Я лишь затем не отвечал ему,
Что размышлял, сомнением объятый,
Над тем, что ныне явственно уму".
115 Уже меня окликнул мой вожатый;
Я молвил духу, что я речь прерву,
Но знать хочу, кто с ним в земле проклятой.
118 И он: "Здесь больше тысячи во рву;
И Федерик Второй[107] лёг в яму эту,
И кардинал[108]; лишь этих назову".
121 Тут он исчез; и к древнему поэту
Я двинул шаг, в тревоге от угроз[109],
Ища разгадку тёмному ответу.
124 Мы вдаль пошли; учитель произнёс:
«Чем ты смущён? Я это сердцем чую».
И я ему ответил на вопрос.
127 "Храни, как слышал, правду роковую
Твоей судьбы", — мне повелел поэт.
Потом он поднял перст: "Но знай другую:
130 Когда ты вступишь в благодатный свет
Прекрасных глаз, всё видящих правдиво,
Постигнешь путь твоих грядущих лет"[110].
133 Затем левей он взял неторопливо,
И нас от стен повёл пологий скат
К средине круга, в сторону обрыва,
136 Откуда тяжкий доносился смрад.
ПЕСНЬ ОДИННАДЦАТАЯ
Круг шестой (окончание)1 Мы подошли к окраине обвала,
Где груда скал под нашею пятой
Ещё страшней пучину открывала.
4 И тут от вони едкой и густой,
Навстречу нам из пропасти валившей,
Мой вождь и я укрылись за плитой
7 Большой гробницы, с надписью, гласившей:
"Здесь папа Анастасий заточен,
Вослед Фотину правый путь забывший"[111].
10 "Не торопись ступать на этот склон,
Чтоб к запаху привыкло обонянье;
Потом мешать уже не будет он".
13 Так спутник мой. "Заполни ожиданье,
Чтоб не пропало время", — я сказал.
И он в ответ: «То и моё желанье».
16 "Мой сын, посередине этих скал, —
Так начал он, — лежат, как три ступени,
Три круга, меньше тех, что ты видал.
19 Во всех толпятся проклятые тени;
Чтобы потом лишь посмотреть на них,
Узнай их грех и образ их мучений.
22 В неправде, вредоносной для других,
Цель всякой злобы, небу неугодной;
Обман и сила — вот орудья злых.
25 Обман, порок, лишь человеку сродный,
Гнусней Творцу; он заполняет дно
И пыткою казнится безысходной.
28 Насилье в первый круг заключено,
Который на три пояса дробится,
Затем что видом тройственно оно,
31 Творцу, себе и ближнему чинится
Насилье, им самим и их вещам,
Как ты, внимая, можешь убедиться.
34 Насилье ближний терпит или сам,
Чрез смерть и раны, или подвергаясь
Пожарам, притесненьям, грабежам.
37 Убийцы, те, кто ранит, озлобляясь,
Громилы и разбойники идут
Во внешний пояс, в нём распределяясь.
40 Иные сами смерть себе несут
И своему добру; зато так больно
Себя же в среднем поясе клянут
43 Те, кто ваш мир отринул своевольно,
Кто возлюбил игру и мотовство
И плакал там, где мог бы жить привольно.
46 Насильем оскорбляют божество,
Хуля его и сердцем отрицая,
Презрев любовь Творца и естество.
49 За это пояс, вьющийся вдоль края,
Клеймит огнём Каорсу и Содом[112]
И тех, кто ропщет, бога отвергая.
52 Обман, который всем сердцам знаком,
Приносит вред и тем, кто доверяет,
И тем, кто не доверился ни в чём.
55 Последний способ связь любви ломает,
Но только лишь естественную связь;
И казнь второго круга тех терзает,
58 Кто лицемерит, льстит, берет таясь,
Волшбу, подлог, торг должностью церковной,
Мздоимцев, своден и другую грязь.
61 А первый способ, разрушая кровный
Союз любви, вдобавок не щадит
Союз доверья, высший и духовный.
64 И самый малый круг, в котором Дит[113]