и серьезно, даже сочувственно, произнесла:
— Ты из-за этого из дома сбежала, да? Не хотела никому делать больно? О, бедная! Я прекрасно понимаю, о чём ты, ведь я тоже проклята.
Тилли недоверчиво посмотрела на девчонку. Она казалась очень взрослой, и её взгляд, переполненный мерзким сочувствием и состраданием выглядел очень честным. Не похоже, чтобы она так зло шутила над Тилли.
Хотя что она в этом понимает.
«Чокнутая, — подумала Тилли. — А, впрочем, оно и лучше. Я же всё равно не хотела ей правду говорить».
— Ага, — согласилась она осторожно. — Потому и сбежала, правда.
Тут Кейтилин подпрыгнула на месте, засмеявшись от восторга, и Тилли отшатнулась от неё.
— Как же здорово! — воскликнула Кейтилин, и тут же, словно извиняясь, добавила: — То есть, плохо, конечно, что ты проклята. Не знаю, я не смогла бы так жить, должно быть, это ужасно.
— Ага, — медленно и немного пугливо поддакивала Тилли.
— Но я тоже проклята! И иду в столичный дворец, чтобы развеять ужасное проклятие. Пошли со мной?
Тилли задумалась. Конечно, ей нельзя было видеться ни с каким человеком и тем более просить у него помощи… Но ей нужно было как можно дальше убежать от логова Паучьего Короля, чтобы тот не съел её родных. Он же сам обиделся на неё за то, что она так недалеко ушла — а что может быть дальше столичного дворца? Только другие страны, но до них Тилли не дойдёт, как бы она ни старалась.
И к тому же, как бы мерзко это ни звучало, Тилли в глубине души надеялась, что Паучий Король слопает эту полоумную девчонку.
«Лучше она, чем мама или Жоанна, — подумала девочка, сглатывая склизкую слюну. — Или кто-нибудь с фабрики. Её хоть не жалко, пусть она мне и помогла».
— Хорошо, — ответила Тилли. — Я пойду с тобой в столичный дворец.
Радости Кейтилин не было предела: она кинулась с объятиями к Тилли, и лишь резкое ворчание второй да боль в обожженной руке напомнили ей о проклятии. Кейтилин широко улыбалась и смотрела на новую подругу с восторгом и благодарностью.
— Спасибо тебе, — проникновенно сказала она. — Честно говоря, я сначала подумала, что ты меня убьешь или ограбишь, но ты оказалась очень хорошей! Только страшная ты немного, — добавила Кейтилин более светским тоном, и Тилли обиделась.
«Да кто бы говорил, кукла», — с неприязнью подумала она.
— Ты поэтому ночью ушла? Это, конечно, очень благородно, но в одиночку мы просто не выживем, ни ты, ни я. Ох, ладно, сейчас стоило бы поесть….
И как только девчонка заговорила о завтраке, Тилли вспомнила, что в её брюхе не было ни крошки со вчерашнего утра, и его уже сводит от мучительного голода.
— Ты хочешь есть? Смотри, я взяла с собой пирожные, возьми, если хочешь.
Тилли смотрела на девочку как на сумасшедшую. Она не видела в её корзинке пирожных, а, если бы увидела… Нет, конечно же, она бы их распознала! Это же пирожные, Жоанна рассказывала ей, что они пахнут как королевский сад! А вид? О, никакие украшения фей, никакие цветы не сравнятся с красотой одного простого, вкусного пирожного!
— Врёшь небось, — сказала Тилли. — Покажи!
— Я никогда не вру, — обиделась Кейтилин и залезла в корзинку.
Тилли внимательно наблюдала за каждым её действием. Вот она достаёт котомку, обернутую тряпками, вот разворачивает её… Под тряпками оказалась длинная коробочка, от которой слышался невероятный запах, раздразнивший чуткий нюх Тилли.
«Неужели и правда не врёт? — с замиранием сердца спросила себя девочка. — Но это же невозможно! Они ужасно дорогие, неужели она бы взяла такую вкусность с собой? Нет, быть не может!».
Но тут Кейтилин открыла коробочку, и взору Тилли открылась невероятная картина.
Их было не так уж много, всего-то штук десять. Но как они выглядели! Тилли смотрела на них и не верила, что их можно есть. Ей казалось, что это такие дорогие игрушки — с цветами, раскинувшимися на белом поле, пчелками, узорными травинками и ещё чем. И как они пахли! Живот Тилли скрутило от ожидания и красоты: ну разве можно такое есть?
— Они только побились немного, — извиняясь, произнесла Кейтилин. — Раньше были красивее…
— Можно я одно возьму? Правда можно? — спросила Тилли и не узнала своего голоса: таким он был очарованным и хрипловатым.
— Конечно, можно! — сказала Кейтилин, протягивая коробку. — Но только одно, ведь нам ещё очень долго идти.
Не веря своим глазам (и ушам, и носу, и ещё чёрт знает чему), Тилли осторожно коснулась одной из вкусностей и подивилась тому, какие же у неё грязные руки. Она вообще их мыла только тогда, когда купалась целиком, но даже тогда чёрная пыль от пустых пород не смывалась окончательно. Она стала частью самой Тилли, как у иных конопушки или прыщи. Девочка навсегда смирилась с тем, что теперь её руки навсегда останутся грязными. Но теперь она стояла над коробкой с долгожданными сладостями и думала о том, что она не должна ими касаться такой красоты.
— Ну что ты стоишь, бери!
Тилли вопросительно посмотрела на Кейтилин, затем прерывисто вздохнула, взяла двумя пальцами за корзиночку из теста и запихнула целиком себе в рот.
Разумеется, в ту же секунду она подавилась, и Кейтилин постучала ей по спине, называя неряхой и советуя откусывать по чуть-чуть, но Тилли было наплевать. Она всхлипывала, жевала через силу и вновь была готова расплакаться: пирожное оказалось ровно таким же вкусным, как она ожидала. Такое сладкое, сочное… абсолютно невероятное. Ничего подобного Тилли и припомнить не могла: даже мёд, который они с Жоанной тайком воровали в далеком детстве, не мог сравниться по сладости с этим лакомством. Да что там мёд — даже молочные сливки, остававшиеся на гигантских половниках фабрики, и то были менее вкусными! А ведь Тилли дралась за эти сливки: таскала за косы, била прямо в лица, приходила с самого утра и быстро-быстро, пока никто не отнял, облизывала выброшенный расточительной поварихой половник. Ух, как это было вкусно!
Но не сравнить, конечно, с пирожным.
— Ты что руками грязными ешь! Заболеешь же! Ты никогда их не мыла?
И казавшаяся почти богиней доброты Кейтилин в один миг потеряла всё своё очарование в глазах растроганной Тилли, и тут же она начала казаться ей самой невыносимой и раздражающей дрянью на свете.
— Как хочу, так и ем, — грубо сказала Тилли и прибавила бранное слово. Лицо Кейтилин тут же скривилось, и девочка нашла это удивительно забавным, так что она продолжила: — Зачем тогда предлагала, раз видела, что руки грязные?
— Но я