— Со мной всегда трудно разговаривать. Я вся такая… внезапная, Данилов. — Ей не хотелось больше говорить о Пете. — Смотри, что это там такое? — С преувеличенным любопытством она привстала на сиденье и вытянулась в сторону, почти перегнувшись через Данилова и оказавшись вдруг очень близко к нему.
Данилов глянул влево, но ничего особенного там не увидел, зато неожиданно обнаружил, что от нее пахнет чем-то свежим и легким, похожим на Симфонию соль-минор Моцарта. Иногда по старой памяти в голове у Данилова сначала появлялась музыка, а уже потом — человеческие мысли. Эту музыку в своей голове Данилов ненавидел. Она мешала ему стать таким, как все. Нормальным.
— Что это такое?
— Что?
— Ну вон! Шатер в чистом поле, а к нему очередь. Ты что? Не видишь? Ты же здесь каждый день ездишь!..
Данилов наконец понял, о чем речь.
— Это не шатер в чистом поле, — сказал он, — это пирамида. Она гармонизирует пространство.
— Что? — с изумлением переспросила Марта и плюхнулась обратно на сиденье. — Что она делает?
— Гармонизирует пространство, — объяснил Данилов очень серьезно, — ее пропорции таковы, что вся космическая — или тантрическая, я точно не запомнил — энергия концентрируется у нее внутри, а снаружи достигается полная и стабильная гармония. Кабачки растут, вирусы гибнут, вода в мороз не замерзает, ножи сами затачиваются. На обратной дороге можем подъехать и зарядиться. Хочешь?
— Немного тантрической энергии мне бы не помешало, — сказала Марта, оглядываясь на диковинное сооружение посреди белого поля и вереницу припаркованных на обочине машин. — А ты уже заряжался?
Данилов только посмотрел на нее и ничего не ответил.
— Прелесть какая! — Марта снова оглянулась. Сооружение все еще виднелось сзади. — А откуда ты знаешь про энергию и про гармонизацию пространства?
— В Интернете прочитал, когда в первый раз увидел. Ты что? Не слышала?
— Нет. И еще я не поняла, ты сам заряжался?
— Я против ханжества и мракобесия! — объявил Данилов. — Конечно, здесь значительно меньше машин, чем на Минке. Хотя пятьдесят третий километр — далековато.
Он думал о своем доме, и ему наплевать было на гармонизацию пространства посредством водружения в чистом поле картонных пирамид и на тантрическую — или какую там? — энергию наплевать тоже. Он вез Марту, чтобы показать ей свою работу, которой гордился, и думал только об этом.
Марта улыбнулась, глядя в окно на белое поле, неподвижно лежавшее до синей кромки дальнего леса.
Она знает его всего — вдоль и поперек, сверху донизу и еще немного наискосок. С тех пор, как он угощал ее пирожными и кофе в крошечном темном кафе в центре старой Риги, прошло пятнадцать лет — вполне достаточно для того, чтобы научиться не строить себе никаких иллюзий.
Ну и что?
Ничего.
Она знает, как он думает, как молчит, как отчетливо выговаривает слова, когда сердится, какие предпочитает галстуки и что ест на завтрак, и это нисколько — даже чуточку! — не приближает их друг к другу.
Да что с ней такое, на самом-то деле! Что она выдумала?! Зачем ей к нему приближаться?! Она уж и так приблизилась настолько, что ночует у него в квартире, и готовит ему ужин, и утешает его, когда после разговоров с родителями ему непременно требуется утешение, и мчится к нему по первому зову, и проводит с ним куда больше времени, чем с самым любимым из своих любовников!
Зря она решилась сказать ему, что беременна. Это не касается никого, кроме нее, а его внимание действует на нее плохо. Так плохо, что вот теперь ей зачем-то понадобилось к нему приближаться, как будто до этого она не знала, что сидит в будке, над которой закреплена табличка с надписью «Старый друг»!
Аккуратно притормозив, Данилов перестроился в правый ряд и свернул на узкую дорогу, которая сразу пошла между деревьями в засыпанном снегом, как будто рождественском, лесу.
— Он что, среди леса живет, твой Кольцов? Разве ему не полагается периметр с вооруженной до зубов личной королевской охраной?
— Я его никогда не видел, — терпеливо сказал Данилов, — наверное, полагается. Охраняемой территории вокруг нет. Я думаю, что у него будет своя охрана, на участке.
— А эта дорога куда?
Данилов глянул влево:
— Там чуть подальше старые песчаные разработки. Их сто лет назад забросили, только подъездные пути остались. Ничего интересного, просто яма среди леса. Дорога обрывается, и — яма. Я туда пару раз ездил, когда готовил проект. Просто так, чтобы посмотреть. Но из дома котлована не видно. И оттуда дом тоже не виден.
В боковом зеркале что-то мелькнуло, и Марта оглянулась. Темная машина вырулила с боковой дороги, мигнули красные тормозные огни, взметнулся снег, и машина стала быстро удаляться в сторону шоссе.
Эта темная машина странно встревожила Марту. Что там такое с перепадами настроения у беременных женщин?
— Смотри, выехал кто-то…
— Где?
— Сзади.
Данилов посмотрел.
— Ну и что?
— Что он там делал, в лесу?
Данилов пожал плечами.
— Почему это должно нас интересовать?
— Не должно, но интересует, — пробормотала Марта и опять оглянулась.
Машину уже было почти не видно.
— Может, он с девушкой приезжал… погулять. По лесу.
Марта развеселилась.
— Как ты прав, Данилов! А мне даже в голову не пришло. Про девушку-то!..
— Я вовсе не имел в виду…
— Имел-имел, — перебила Марта, — именно это ты и имел в виду. — Она посмотрела на Данилова и добавила: — Шалун!
Он улыбнулся так, как умел улыбаться только он, — ничего не означающей, сухой улыбкой, которая лучше всяких слов говорила ей, что пора остановиться.
Все его улыбки были ей известны наперечет.
Заснеженная шоссейка сделала крутой поворот, елки стали редеть, черно-белые, хрестоматийно печальные березы, наоборот, придвинулись, и открылся бесконечный забор, уходивший вправо и влево — далеко.
— Ух ты! — прошептала Марта, и Данилов радостно посмотрел на нее. — Слушай, Данилов, дальше вполне можно не ехать. Это тоже ты придумал?
— Ну конечно.
Это был самый изумительный забор из всех, которые Марта Черниковская видела в своей жизни. Он был высокий и глухой, но, несмотря на это, почему-то не напоминал задний план из репортажа о жизни заключенных в Бутырской тюрьме.
Основу его составляли камни разных цветов и размеров, наваленные в каком-то необыкновенном гармоничном беспорядке, а выше были доски, тоже уложенные странно, под углом. Почему-то это напоминало юг и детские книжки о гасиендах и плантаторах, и казалось, что за досками невиданного забора нет никакой зимы, что там жарко и солнечно, и подол белого платья летит по плиточному полу, и плавится полуденный воздух, и закрыты ставни на андалузских окнах, и куст не правдоподобно алых роз взбирается по выбеленной жаркой стене.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});