class="p1">После консультации у меня нет ощущения, что я куда-то продвинулся. Диана часто говорит, что мы добились отличных результатов, хотя мне кажется, я буксую на месте. Она уверяет, что я слишком тороплюсь, нужно время. По ее словам, меня настигла не любовь с первого взгляда, а Встреча с большой буквы. И велела подумать о том, что я чувствовал, когда девушка плакала на скамейке. Мои чувства были слишком запутаны, чтобы я мог с ходу ответить. Так что к следующей встрече мне предстоит навести порядок в собственных мыслях. Диана всегда дает мне домашнее задание, как в школе. «Оценок ставить не буду», – уточнила она в первый раз. Я решил зайти в бар в конце улицы. Владелец пускает Блума не моргнув глазом, что редкость и очень приятно.
Заходить сюда уже вошло у меня в привычку, это помогает вернуться к реальности других людей после того, как отважишься погрузиться в свою собственную.
Заказываю зеленый чай и достаю блокнот с ручкой. Куй железо, пока горячо. Я пытаюсь сравнить то, что я испытал на вокзале, с сегодняшними ощущениями в холле. Мне нужно разобраться, что произошло во мне самом, независимо от реакции Блума. Он мой напарник, а не психотерапевт. Хотя иногда…
Я пишу то, что приходит в голову.
Грустно видеть, как она грустит.
Хочется ее защитить.
Какая же сила от нее исходит!!!
Я чувствую себя уверенней.
С ней мне спокойней.
Прислонясь к спинке крепкого деревянного стула, на которую опирались тысячи спин, я балансирую между двумя мирами. Во внешнем мире чашки позвякивают о блюдца, шумят посетители. Обмениваясь игривыми взглядами, хохочет парочка. Два старика играют в карты и пьют белое вино. За окном гудят моторы, снуют машины, от рева набирающего скорость грузовика дребезжат стекла. Стук женских каблуков задает этой сутолоке ритм. Внешний мир вибрирует, движется, бурлит и дышит. Другой, внутри меня, – темная мутная магма, которая дремлет в глубине и никак не может вырваться, извергнуться наружу. Мне очень хочется, чтобы эта бездна очистилась и тоже завибрировала, пришла в движение, забурлила и задышала, как все, что меня окружает. Чтобы внутри стало светлее.
Моя история – всего лишь искусственный конструкт; то, что мне рассказали об операции, аварии, эвакуации, моей реабилитации и шрамах, похоже на кусочки пазла: мне их дали, а картинку, которую я должен собрать, не показали. Мое бессознательное замело мои собственные переживания под ковер, и я годами аккуратно хожу по нему в мучительном беспамятстве, не давая переживаниям никакого шанса вырваться наружу. Пытаюсь растолочь их, стереть в порошок, сделать маленькими и ничтожными. Но нет, не выходит. Любая грязь – и та, что на шерсти Блума, – тоже должна где-то оседать. Моя оседает в каждой моей клетке. В каждом кошмаре.
А что, если все, что мне говорили, неправда? Что, если мои шрамы появились по другой причине? Но по какой?
Эта мутная магма бурлит с тех пор, как я встретил девушку и даже не знаю ее имени. Расплавленная лава рвется наружу.
Встреча с ней все во мне перевернула. Эта ситуация как в зеркале показала мне мое бессилие. Она тогда, рыдая, рухнула на скамейку, а я ничем не мог помочь. Она казалась такой крепкой. Как и я в пустыне. Вот вопрос, который не дает мне покоя: как можно взять и развалиться на части, если ты вроде такой сильный? Эта девушка вернула меня в мою собственную реальность. Но ведь невозможно всегда быть сильным и крепко стоять на ногах. Иногда ты имеешь право упасть. И ухватиться за чью-то протянутую руку, чтобы подняться. На перроне мне хотелось, чтобы она так же нуждалась во мне, как я – в Пьере, втором пилоте, который спас мне жизнь.
Эта девушка, сильная и ранимая, рассказала мне, кто я. Как будто она вдруг пробралась под окутывающую меня пелену, защищающую от прошлого, и шепнула: «Я понимаю тебя, я такая же, как ты».
Что ж, я хоть сейчас готов вернуться к Диане, хотя только что от нее вышел. Кажется, моя память начинает просыпаться от долгого сна, а эта девушка, сама не зная, для меня как поцелуй сказочного принца, разбудивший спящую красавицу.
У меня появилась надежда.
А пока мне хочется разыскать ее.
Я знаю, что делать.
Глава 18
Перемешанный салат
Я стараюсь сейчас ходить к Капуцине почаще. Специально взял утренние смены, чтобы освободить время после обеда. Наверное, впервые после смерти брата я так остро чувствую, что мое место рядом с племянницами. Может, потому, что Капуцина наконец позволила мне его занять. До этого стискивала зубы. «Я разберусь, дядя, не волнуйся». Но вот уже несколько недель, как ее отпустило, тело запросило пощады. Загреметь в больницу, так бестолково и постыдно, – это серьезно, тем более для Кап. Она согласилась на психиатра, согласилась и на дядю. Несколько дней тому назад, после второй консультации, она вроде стала поспокойней. А сегодня вечером, когда я зашел на кухню, принес свой новый десерт, тирамису с ананасами и имбирным печеньем, она стояла, прислонясь к столешнице, со стаканом воды в руке. Ужин готов, но Адели только что сообщила, что Самюэль заедет за ней с минуты на минуту. На ужин они не останутся. До Альп путь неблизкий – там они присоединятся к молодежной группе таких же, как они, экоактивистов. Младшая попросила меня поужинать с Капуциной, чтобы та не оставалась одна, когда они уедут. Как я мог отказать?
– Значит, уезжаешь?
– Кап, мы уже говорили об этом. Я знаю, чем хочу заниматься. Хочу движения, хочу чувствовать себя полезной, спасти то, что еще можно.
– Ты точно так же могла бы спасать людей.
– У людей без планеты нет никаких шансов.
Указательный палец Капуцины неистово стучит по стакану. Она готова взорваться, но сдерживается. Держит удар, как всегда. В ней отчаянно бурлит сожаление, что сама она бросила медицину, не стала спасать сородичей. Я это знаю, чувствую. «Зря, зря, зря». Она думает об этом так сильно, что горечь сожаления заполняет всю комнату.
Пусть я не сумел как следует позаботиться о племянницах, зато я всегда вставал между ними, когда было нужно. Редкие призывы о помощи, когда у Капуцины переполнялась чаша терпения. Скандалы, которые закатывала Адели, провозглашая свое право быть свободной сиротой, без строгой старшей сестры, которая хуже родителей. Я подливал воды в вино их ссор. Я всю жизнь этим занимаюсь – разбавляю водой вино конфликтов. Как дядя, как бригадир, как сосед. В качестве компенсации я долгие годы подливал вина в свой стакан воды. Я думал, что нашел решение, но это решение превратилось в проблему.
– Что ж, в любом случае ничего не поделаешь, – подводит итог Капуцина.
– Нет, поделаешь – можешь наконец пожить для себя.
– Слишком поздно.
– В двадцать девять?
– Я хотела заниматься медициной. У меня нет сил начинать сначала.
– Да не хотела ты заниматься медициной, ты хотела быть как папа. Но папы больше нет.
– Спасибо, что напомнила.
Капуцина отворачивается и начинает перемешивать готовый салат. Она не выносит, когда кто-то ставит под сомнение ее призвание, тем самым оправдывая судьбу. А у Адели острый язык. Уж не знаю, повлияла ли на ее характер смерть родителей или она все равно бы такой выросла, но за словом в карман она не лезет и не смолчит, когда есть что сказать. Иногда она бывает слишком прямолинейной или слишком искренней, но только не злой. Ей всегда хотелось самоутвердиться, заявить о себе, быть живой и активной, а Капуцина зачастую держалась в стороне, сдержанно и скромно. Трудно, когда младшая сестра ярче и заметнее тебя. Когда ею восхищаются, над ее шутками смеются, она успешна и на виду. Трудно быть старшей – трудно быть старшим, о котором забывают, которого не замечают, а он молча старается, чтобы его полюбили. Как я ее понимаю!
Я подхожу к Капуцине, отнимаю у нее щипцы для салата и советую обнять младшую