Читать интересную книгу Убийственная красота - Фридрих Незнанский

В о п р о с. Вам известно, кто угрожал Марату Игоревичу?

О т в е т. Конечно, он всем этим со мной делился. Я его жена, это естественно. Ему угрожал Анатолий Иванович Нестеров. Это бывший преподаватель Марата, еще по институту. Это он обещал расправиться с Маратом! (Всхлипывает.)

В о п р о с. Не плачьте, пожалуйста, Марина Ильинична. Выпейте воды. Вот так. Скажите, вы лично знакомы с Анатолием Ивановичем Нестеровым?

О т в е т. Да, знакома. Мы встречались несколько раз на всяких официальных мероприятиях. Конференции, симпозиумы. После завершения работы обычно бывают банкеты. Марат всегда брал меня с собой. Я видела Нестерова. И голос его слышала. У него характерный такой голос, резкий. Так что по телефону я его узнавала. У меня болит сердце! Я так переволновалась за эти дни! Что вас еще интересует?

В о п р о с. Мы закончили. Распишитесь, пожалуйста, на каждом листке. И вот здесь, что с ваших слов записано верно. Ну вот и все. Спасибо.

Турецкий подошел к окну, глядя на снующих внизу людей. Какой-то неведомый антициклон прочно завис над Москвой, прожаривая столицу яркими солнечными лучами, создавая ощущение затянувшегося лета. «А лето — это маленькая жизнь», — как поется в одной симпатичной песенке. Вон сколько там, в мирной жизни под окном, прелестных женщин в легких разноцветных одеждах. Только у тебя, Турецкий, что зима, что лето — все одним цветом. Темно-серым. Преступление и наказание. Ладно, не ной! Как шутит кто-то из тех же бардов: взялся за грудь — говори что-нибудь!

— Надо бы на этого Литвинова посмотреть своими глазами. Да и с самим доктором Нестеровым тоже интересно увидеться.

Александр повернулся к Грязнову, который все изучал документы в папке по делу о взрывах.

— А почему тебя в первую очередь не интересует погибший Климович?

— Он меня, безусловно, тоже интересует. Но он нам, к сожалению, уже ничего не расскажет. А у Литвинова есть конкретные подозрения. От этого отмахиваться нельзя. Что же касается Климовича, направь туда своих оперативников, пусть прочешут все квартиры в доме погибшего и в близлежащих домах тоже. Время взрыва не такое уж раннее. Восемь утра — люди на работу идут. Кто-то мог во дворе находиться, да и из окон могли что-либо видеть. Надо порасспрашивать, поговорить со свидетелями покушения на Литвинова. А сам, пожалуй, съезжу к этому господину домой, познакомлюсь. И попытаю его по поводу Нестерова. Вот сейчас и позвоним болезному.

Саша отыскал в деле нужный телефон, набрал номер.

— Але, вас слушают, говорите, — раздался дежурно-любезный женский голос.

— Добрый день. Девушка, могу я связаться с Маратом Игоревичем?

— Здравствуйте. Кто его спрашивает?

Турецкий представился.

— Одну минуту. Я доложу. — Саша прямо-таки увидел, как секретарша «подобралась». Никакой дежурной любезности. Сплошная официальность.

Возникла пауза. Турецкий подмигнул Вячеславу. Тот понял мимику друга по-своему и налил в рюмки коньяк.

— Марат Игоревич? Здравствуйте. Вас беспокоит Турецкий Александр Борисович. Старший следователь Генеральной прокуратуры.

— Да-да, мне доложили. Здравствуйте, Александр Борисович. Чем могу служить, так сказать? — ответил довольно густой баритон.

— Хотелось бы встретиться с вами.

— Пожалуйста. Я очень рад, что Генеральная прокуратура обратила внимание на мое письмо. Тем более что мои опасения подтвердились самым ужасным образом. Мне к вам подъехать?

— Пожалуй, лучше я к вам. Чтобы спокойно побеседовать. Обстоятельно, так сказать. Чтобы никто не мешал.

— О, тогда нам лучше увидеться после окончания рабочего дня. А то у меня здесь телефон трещит без умолку, будут отвлекать. Давайте в восемнадцать?

Александр как бы на минуту задумался, зашелестел бумагами.

— Видите ли, в восемнадцать часов я буду по делам в районе Арбата, освобожусь где-то в восемнадцать тридцать. Знаете что, я мог бы заехать к вам домой. Вы ведь там рядом.

— Что ж, пожалуйста, буду рад, — с секундной паузой откликнулся собеседник. — Мы можем поужинать вместе. Жена будет рада.

— Вот это совершенно излишне, — сухо прервал его Турецкий. — Убедительно прошу вас ничего такого не затевать.

— Хорошо, хорошо, — испугался голос. — Значит, в половине седьмого вечера?

— Да. До встречи.

Саша дал отбой.

— Ну что, Сашенька? Отказался от жареной кугочки? Под хогоший агмянский коньячок? — прогнусавил Грязнов.

— У следователя, Вячеслав, голова должна быть ясной, руки чистыми…

— Это у чекиста, ты все перепутал.

— В данном случае неважно. А важно то, что у нас осталось еще по рюмочке своего, не менее хорошего. Давай тяпнем. Я горю желанием посмотреть на господина Литвинова. И его жену, которая, как было обещано, будет мне очень рада.

— Ты там не переусердствуй с женой-то.

— И в мыслях такого нет. Есть, Слава, время обнимать, и есть время уклоняться от объятий, — пафосно произнес Турецкий.

— Что это ты, батенька? Никак Екклисиаста цитируешь? С чего бы это?

— Надо знать и помнить должное, Слава! — не сбавляя пафосности, откликнулся Турецкий. — Ибо храбрость без знания должного превращается в безрассудство.

— Э, ты поосторожней в словах-то, — как бы перепугался Грязнов.

— А осторожность без знания должного превращается в трусость.

— Это ты о ком, я что-то не понял? То есть понятно, что не обо мне, тогда о ком?

— А прямодушие без знания должного превращается в грубость, Славочка! Так сказал великий Конфуций. Лучше не скажешь, так что давай лучше выпьем.

— М-да… Давненько я за тобой такого не наблюдал, — покачал головой Грязнов, внимательно разглядывая друга.

Они выпили, взяли по последнему бутерброду. Слава все разглядывал друга.

— И не таращись на меня. — Александр вдруг почувствовал, что краснеет, чего не водилось за ним лет сто. Он тряхнул головой, словно отгоняя некое наваждение, и уже другим, деловым тоном произнес: — Ну, у меня сегодня Литвинов. Время до вечера есть, займусь сбором информации по доктору Нестерову. Интересно будет сопоставить с мнением Литвинова о кровожадном Пигмалионе.

— Почему — Пигмалионе?

— Так Нестеров творит своих пациентов, как Пигмалион Галатею. А ты, Слава, со своими орлами займись Климовичем.

На том и расстались.

Глава 7

Теория относительности

Турецкий подъехал к Литвинову за десять минут до назначенного времени. Припарковался во дворе дома сталинских времен. Отыскал нужный подъезд. Тринадцатая квартира — это пятый этаж. Предпоследний. Александр вошел в подъезд. Часть помещения была отгорожена под каморку консьержки. Наполовину застекленная передняя стена. За ней — молодая женщина с телефонной трубкой в руке. На вошедшего — беглый равнодушный взгляд. Александр двинулся к лифту.

— Вы к кому? — в спину ему крикнула женщина.

— Я в…цатую, — невнятно произнес Турецкий, продолжая движение.

— В какую? — переспросила дежурная.

Но Саша уже скрылся в кабине лифта. Вот так. Пройти ничего не стоит. Гипотетический взрывник мог также запросто проникнуть в подъезд. Если с восемнадцатого на девятнадцатое августа дежурила эта милая барышня. Он вышел из лифта этажом ниже и поднялся на пятый. Итак, квартира тринадцать находится на площадке слева. Шахта лифта — в середине площадки. Широкая лестница окружает ее лентой. Саша подошел к квартире. Коробочка с пластитом висела слева от квартиры, если смотреть с лестничной площадки, — таковы показания жены Литвинова. Справа от двери узкий простенок, далее под прямым углом другая стена с дверью в четырнадцатую квартиру. Это в ту, где проживает одинокий старичок. Турецкий попробовал повторить путь Литвинова. Вот я вышел из квартиры, направился к лифту. Но взрывное устройство остается сзади. Наткнуться на него взглядом, как утверждал на допросе Литвинов, затруднительно. Для этого нужно по крайней мере обернуться. Он и обернулся, чтобы закрыть дверь. Но из протокола следует, что дверь за супругом закрывала Литвинова. Как следует из материалов дела, коробка висела над звонком, довольно высоко. Нужно было глаза на нее поднять, что ли?

Ладно, пока что просто интересно. Саша нажал на кнопку звонка. Послышалась мелодичная трель и тяжелая мужская поступь. Дверь распахнулась. Литвинов оказался полноватым рослым брюнетом.

— Александр Борисович? Милости прошу. — Он отступил, пропуская гостя в просторную прихожую.

Шкафы с витражами, настенные светильники, столик со стеклянной столешницей, рядом удобное, глубокое кресло. Все это выглядело весьма респектабельно.

— Добрый вечер, Марат Игоревич, — улыбнулся Турецкий, протягивая руку.

Ладонь Литвинова оказалась слегка влажной. Волнуется? Впрочем, это естественно. Почему-то все люди волнуются, сталкиваясь с представителями, так сказать, законности. «Так сказать», потому что на соблюдение этой самой законности в основном не рассчитывают, подумал Турецкий, следуя за хозяином по начищенному до блеска дорогому дубовому паркету.