Читать интересную книгу Тысяча вторая ночь - Франк Геллер

— Предначертано! Epatant! Но если было предначертано, что он должен исчезнуть, значит, где-нибудь начертано, куда он запропастился? Скажи ему это! Пусть справится, что начертано по этому поводу.

Арабский мальчик поделился этими соображениями с тряпичным узлом, молча и пристально глядевшим на Лавертисса; наконец созрело изречение, оказавшееся кратким и загадочным:

— Что начертано, то начертано! Как камень на шее, носит каждый свою судьбу, говорит Коран (да святится его имя!).

Лавертисс встряхнулся, как мокрая собака. Семитическая мистика претила его галльскому уму.

— Другими словами, старый плут, ты не можешь нам сказать, где он находится? Да, брат, с прорицаниями сегодня у тебя не клеится. Видно, вся сила была в проданном коврике! Скажи ему это!

Посмел ли арабский мальчик исполнить это поручение, остается сомнительным. Во всяком случае, коричнево-пергаментное лицо марабу еще более омрачилось. Он вскинул на Лавертисса раскаленные угли глаз, и из гортани посыпалось «кх» и «д»-как падающие каменья. В переводе эти звуки обозначали следующее:

— Воровством, а не покупкой, коварством, а не силой, обманом, а не правдой. Мектуб! Так предначертано!

Филипп Коллен зевнул.

— Не довольно ли с нас этой дельфийской мудрости? — спросил он.

Лавертисс кивнул утвердительно, и они ушли.

В «Отеле финиковой пальмы» все очень сочувствовали, но до сих пор увы! — не имели сведений о прискорбно исчезнувшем постояльце. С раннего утра выслали людей — обыскать оазис и прилегающую к нему часть пустыни; но в оазисе не было и следа мистера Грэхэма; если бы он находился в пустыне, следовало допустить, что по закону мимикрии он слился с песками, чтоб стать окончательно невидимым.

Ленч прошел в соседстве с франко-англо-германским обществом; эти господа за молчаливым завтраком подозрительно косились на двух друзей. Очевидно, они знали об исчезновении мистера Грэхэма. Только за кофе в патио они разговорились. Лавертисс бесцеремонно принял излюбленную им для подслушивания позу. Никто со стороны не мог бы его заподозрить. Нахлобучив шляпу по самые брови, обвив ладонями затылок, он выглядел апатично, как спящая ящерица, вниз головой свисающая со стены. Под сурдинку он сообщил Коллену то, что слышал.

— Теперь говорит француз. «Вы, кажется, водите меня за нос, любезнейший господин фон Тотлебен! Вам угодно меня третировать, как вашему народу мой». — «И мой тоже!» — говорит англичанин. «Ваш народ?! — отвечает француз.-Лично мне глубоко наплевать — водит ли кто-нибудь за нос ваш проспиртованный виски народ! Вы — паразит вместе с вашим народом, любезнейший мистер Боттомли! Мы, французы, — художники и воины, а ваш народ живет, спекулируя на творчестве иностранцев. Если вас проведут за ваш проспиртованный нос, так вам и надо». — Теперь англичанин: «Воин разрушает, а купец восстанавливает, дорогой Пикарду! Мы должны действовать согласно, иначе у нас ничего не выйдет. Впрочем, я того же мнения, что и вы, а именно: я думаю, что фон Тотлебен нас морочит». — «Это я-то?! — кричит немец. — Чего вы хнычете! Вы оба живете за мой счет! Я имею в виду не Пикарду; у него ко мне экономические претензии, но главным образом вас, сэр: вы навязались нам на шею! вы обыкновеннейший паразит! Пикарду говорит, что он француз и воин, вы — англичанин и купец, а я — я представляю германское знание и энергию! Без меня вам бы даже не приснился клад Соляного озера, не говоря уж о том, как его найти!»

— Клад! — прервал Лавертисса Филипп Коллен. — Они говорят о кладе Соляного озера! Дальше, дальше!

Лавертисс напряженно прислушался, затем сдвинул шляпу со лба и встал.

— Нет, не могу. Ничего не слышно.

Он с упреком взглянул на международную тройку. Коллен глядел на нее тоже, но с другим выражением. Лавертисс посмотрел на часы.

— Половина третьего, — сказал он, — и ничего о Грэхэме! Что с ним могло случиться? Вы допускаете, что его пожрал лев?

— Если даже в этой части Сахары и водятся львы, — возразил его друг,это хоть мыслимо, но маловероятно. Даже для царя пустыни Грэхэм — слишком жирный кус!

— Так что же вы думаете?

— Я кой о чем догадываюсь, вот почему я спокойней, чем можно было ожидать. Я думаю, что Грэхэм похищен.

— Но это неправдоподобно!

— Не совсем. Здесь проходит немало бедуинских караванов. Меня не удивит, если сегодня или завтра мы получим письмо с накладной на нашего друга Грэхэма в добром здравии, франко Тозер!

Лавертисс многозначительно свистнул.

— Но как мы выкупим «товар»? Состояние кассы далеко не блестяще.

— Знаете что, — сказал Филипп Коллен, -есть нечто интересующее меня, пожалуй, не меньше, чем исчезновение Грэхэма, — это наши сожители по гостинице. То, что мы перехватили из их разговора, по меньшей мере, необычайно. Что вообще могут делать вместе англичанин, француз и немец для меня загадочно! Но я не терплю загадок. Я намерен выследить ближайшую экскурсию этой тройки. Другими словами, я намерен за ними шпионить.

— Как хотите, профессор. Я готов на все, лишь бы скоротать время.

— Они выезжают каждый день на рассвете. Сегодня они кейфуют и ссорятся. Для более или менее удачного шпионажа нам потребуются два верблюда. Я сам их найму. Идемте со мною в Тозер и сейчас же все приготовим!

2

Обратно шли базаром. На базаре было затишье. В воздухепослеполуденное удушье. Под стенами домов, на лестнице желто-зеленой мечети — повсюду, где была тень, лежали белые фигуры и спали: на боку, на спине, на животе.

Бородатые купцы дремали в тени палаток, кузнец клевал носом; недокованный топор валялся рядом с потухшим костром. Но где-то в углу слабоумный тянул свою песенку из Корана; ослы с тяжелой ношей неустанно семенили на рынок, и полусонные арабские мальчики машинально нахлестывали их израненные шеи. В двух шагах от базара, в боковом переулке, Лавертисс внезапно остановился.

— Эй ты, старый шут, как поживаешь? Вернулся к тебе дар прорицания? Что скажешь новенького о нашем исчезнувшем друге?

Тряпичный узел сидел, поджав ноги, под пальмой. Он тоже полудремал, но, услыхав Лавертисса, вскинул на европейцев блестящие и круглые ястребиные глаза. Филипп Коллен схватил Лавертисса под руку, намереваясь его оттащить.

— Зачем его дразнить? Он даже не поймет вас!

Но оказалось, что Коллен ошибся. При первых двух встречах марабу не понимал или не желал понимать по-французски. Но теперь его осенила лингвистическая благодать, и голосом пусть замогильным, пусть жестким и хриплым — он заговорил на языке Вольтера.

— Что предначертано, то и случится. Каждый человек, как камень на груди, носит свою судьбу, сказано в Коране (да святится его имя!). Человек с толстым брюхом вступил в опасный лес бесчисленных ночей. Мектуб! Так предначертано.

Голос умолк. Ястребиные глаза, устремленные на Лавертисса, вспыхнули янтарной желтизной.

— Как всегда, невразумительно. Но в данном случае — темно, как пифия. Я слыхал, между прочим, что у нее была более привлекательная внешность.

— Что значит: опасность бесчисленных ночей?

Уста, заросшие бородой, вновь разверзлись, медленно, как гробовая дверь. Хриплый голос ответил:

— Очередь за тобой. Судьба каждого человека предопределена. Мектуб! Так предначертано!

Лавертисс собирался дать свою парижскую оценку новому изречению оракула, но запнулся: только сейчас он заметил, что марабу сидел перед разостланным ковриком и развел на нем узоры и пентаграммы из мешочка с песком.

— Мектуб! Так было предначертано! А было ли предначертано, что ты выкрадешь ковер? Ты ведь не станешь отрицать, что это коврик, купленный Грэхэмом за полтораста франков?

Марабу глядел уклончиво в пространство:

— Этот коврик не продажный.

— А украсть его можно?

— Можно.

— И потому ты его украл?

Марабу ответил тем же отсутствующим взглядом:

— Не совсем: коврик вернулся, потому что был приобретен неправильно.

— Он был честно куплен.

— Коврик не продажный, потому он вернулся. Джинн вернул его настоящему владельцу.

Лавертисс вспылил:

— Что? Джинн вернул его настоящему владельцу? Вот ты сейчас увидишь, как он вернется к владельцу. Ах ты, старая лиса, за дураков ты нас считаешь? Я тебе покажу…

Без долгих церемоний он схватил коврик и стряхнул с него искусно рассыпанные песочные знаки. Если тембр голоса марабу мог испугать ребенка, когда он говорил по-французски, то теперь, когда он вернулся к отечественному языку, голос его был вдвойне страшен. Он изрыгнул ряд семитических проклятий, по которым можно было судить, какими звуками сопровождалось проклятие Хама Ноем и перебранка Ильи с .жрецами Ваала. Не довольствуясь этим, он вцепился в ковер коричнево-пергаментными руками, но Лавертисс был сильнее. Вслед Лавертиссу, удалявшемуся с отвоеванным красно-бело-желтым свертком, марабу, потрясая руками, крикнул (на этот раз по-французски):