сходить на работу, погулять в парке, посмотреть телевизор. Этот вариант я рассматривал. Проблема в том, что я не кот. Мне не подходит. Хотя возможно, будь я помоложе, я бы с тобой согласился. Тогда бы это звучало так: еще один патент, еще одно восхождение, еще… да вот и все, пожалуй. Еще Ленка да Аня. Тогда при вычитании всего перечисленного на сегодняшний момент смысла жизни остается ноль. Помирать тоже не вариант, мы с тобой договорились. И вот что я тогда придумал… Не спи, охламон, я с тобой разговариваю или с кем? На еще сыру, не лопни только.
Евгений Германович отхлебнул остывший чай, поморщился, отставил.
— Понимаешь, она же моя жена. Ну придумала что-то, ну уехала. А вдруг ей будет там плохо? И она захочет вернуться? Может ведь такое быть? Может. Очень даже может. Вот и представь: она вернулась — а я помер. Или спился. Или еще что-то. И что она будет делать? Вот именно. То есть понимаешь, что я придумал? Мы ее ждать будем. Как будто она просто уехала. Надолго. Но вернется. Знаешь, как в песне поется? «И муравей создал себе богиню, по образу и духу своему…» Не знаешь? Ну ты даешь. Хочешь, я тебе спою? Давно гитару в руки не брал. Пошли, а?
Надо сказать, что к авторской песне под гитару в исполнении Евгения Германовича Тихон относился вполне терпимо, рожу не кривил и из помещения не эвакуировался, и Анна считала, что таким образом полосатый Хренников над ней и ее консерваторским дипломом изощренно издевается. Поэтому на гитаре Евгений Германович играл дома редко, только по просьбам гостей, а так, для себя, сто лет в руки не брал. Гитара была хорошая, хоть и старенькая, но строй держала, и в руки сама ложилась, бывают такие инструменты.
Он спел про московского муравья, придумавшего себе богиню, про то, как она появилась на пороге его жилья, и как это было грустно, и какое это было невыносимое счастье… Потом еще другие песни, все больше печальные. Тихон слушал, не перебивал, а потом и вовсе задремал.
— Она появится, Тишка, — Евгений Германович отложил гитару и принялся гладить собеседника за ушами. — А я ее жду. Вот и смысл. Ну хоть какой-то.
Тихон млел и соглашался. Появится, так появится. Если хозяин так хочет — пусть так и будет. Хотя если его, Тихона, спросить, то им и вдвоем неплохо. Ну вот соседка пусть заходит иногда, если с колбаской особенно.
Если бы он знал, что день грядущий им готовит!
Собственно, сам день начался неважно. У хозяина болело сердце. Тихон это еще ночью почувствовал и перебрался с подушки под одеяло, приткнулся под бок спящему, прижался и так лежал до утра — лечил. Под утро испортилась погода, начался дождь, унылый, монотонный, нескончаемый, а вместо рассвета наступили утренние сумерки. Тихон такие дни не любил, дремал, мерз и скучал. Хозяин встал позже, чем обычно, зарядку делать не стал, в душ пошел, шаркая тапками… скучно. Сварил себе гадко пахнущий напиток под названием «кофе», яичницу пожарил без колбаски… бесперспективно. После завтрака решил пойти в магазин. Долго собирался, вздыхал, выглядывал в окно, идти под дождь ему явно не хотелось.
Когда все же ушел, Тихон покрутился возле своей миски, понюхал, но есть не стал. Начал было вылизывать шерсть на левом боку, на котором пришлось всю ночь лежать, но стало лень. Он бросил это дело на половине и пошел искать подходящее место для качественного продолжительного сна. В отсутствие хозяйки он наслаждался полной свободой выбора поверхностей. На диванах было просторно, в креслах — уютно, на кровати в спальне — непривычно, на окне холодно, на пианино… О, на пианино он любил сидеть. Во-первых, полный обзор гостиной. Во-вторых, чувство собственного превосходства и власти над обстоятельствами. Но вообще, конечно, скользко, да и узковато. Поэтому, посидев на пианино прямо под носом у хозяйкиного портрета, Тихон перебрался в кресло и там уснул.
Проснулся от звука шагов на площадке. Завозился ключ в замочной скважине, значит, надо идти встречать. Зевая и потягиваясь, Тихон пошел в прихожую. Лень, конечно, но порядок есть порядок: встретить, забраться на плечи, обнюхать. Но не пришлось. Едва шагнув за порог, Евгений Германович пристроил пакет с продуктами и сообщил:
— Тихон, приведи себя в порядок, у нас гости.
И поставил на пол мокрую кошку.
Тихон едва не упал в обморок — единственно по той причине, что коты этого делать не умеют. Это была первая кошка, увиденная им в сознательной жизни, если не считать его собственного отражения в зеркале. Но кот в зеркале был просто серый и примитивно полосатый. А она была совершенно белая, с розовым носиком, бело-розовыми ушками и потрясающими глазами, левый — голубой, правый — зеленый. Тихон заглянул в это разноцветье — и пропал. Намокшая шерсть слиплась и торчала белыми иголками, отчего гостья походила на несчастного ежика, но Тихону она показалось верхом совершенства и образцом кошачьей красоты.
— Ну, что скажешь? — посмеиваясь, спросил Евгений Германович. — Пустим девушку погреться? А как высохнет, объявление напишем, глядишь, и хозяева найдутся. Девушка явно домашняя, с хорошими манерами, даже не попыталась царапаться. Так что ты тоже веди себя прилично. А я сейчас…
Вернувшись с полотенцем в руках Евгений Германович застал прежнюю диспозицию: Тихон сидел, как приклеенный, на том же месте и во все глаза глядел на гостью. Она тоже не двигалась, сжавшись в комок и опасливо оглядываясь по сторонам.
— Я помню чудное мгновенье, перед мной явилась ты… — оценил ситуацию Евгений Германович и, нагнувшись, прихватил кошку полотенцем.
Завернул, укутал так, что только кончик носа торчал наружу и пошел со свертком в комнату. Тихон, как лунатик, за ними.
— А у нас тут вот… еще одна кошка, — непонятно кому сообщил хозяин, повернувшись к пианино. — Да-да, я помню, что ты их терпеть не можешь. Но у нас сегодня дождь. Такие дела.
Усевшись на диван, он принялся осторожно вытирать свою мокрую находку. Тихон, забравшись на спинку дивана, наблюдал, стараясь ничего не пропустить. Постепенно из свертка появились розовый носик, узкая мордочка, бело-розовые ушки, лапки с аккуратными коготками, спинка… Тихон едва не упал с дивана, когда кошка мягким движением высвободилась из кокона и спрыгнула на пол. Она больше уже не походила на ежика. Скорее на одуванчик после дождя. Но Тихон не знал таких поэтических сравнений, и ни ежиков, ни одуванчиков он в жизни не видел, поэтому он просто смотрел, замирая от удивления.
— Ну иди