Читать интересную книгу Орлиное гнездо - Вадим Павчинский

Особенно заинтересовала Прохора история «Витязя» и его строителя — необыкновенно талантливого русского инженера-самоучку Титова, в судьбе которого он узнавал что-то и от своей собственной жизни. «Витязь» строился не из железа, как обычно, а из судостроительной стали. Это был первый в России корабль со стальным корпусом. «Будущее — за стальным флотом, — думал Прохор. — А куда теперь мы, мастера деревянных кораблей?..»

— Степан мой по слесарной части пошел, тоже к железу потянуло, — сказал Прохор. — Видать, дереву на флоте скоро полный конец…

— А где он сейчас? — поинтересовался Макаров.

Прохор рассказал, что Степан служит на флоте, корабль их в учебном плавании.

И тут Макаров сообщил Прохору, что остается во Владивостоке надолго, будет временно командовать эскадрой вместо заболевшего адмирала Корнилова и что обязательно познакомится со Степаном.

Было уже поздно, когда Макаров стал собираться домой. Прохор отправился провожать его. В сенях снял с гвоздя штуцер, зарядил его и повесил на плечо.

— Уж не от разбойников ли обороняться? — смеясь спросил Макаров.

— Есть, конечно, и хунхузы, шалят иной раз. Но больше от тигра беспокойство случается, — серьезно ответил Прохор. — У нас тут без ружья, считайте, никто не живет…

Они спускались по каменистой тропинке к бухте. Над Орлиным Гнездом светила высокая луна, и холодным ее серебром была замощена дорога через Амурский залив. На рейде Золотого Рога мерцали огоньки кораблей. А в темной ночной листве кустарников загадочно мигали зеленоватые искры светляков, будто упавшие с неба осколки далеких звезд.

7

Капитан первого ранга Макаров, вступив в командование эскадрой, с головой погрузился в море неотложных дел. На случай возможных военных осложнений он отыскивал на побережье стоянки для кораблей, продумывал планы укрепления тихоокеанских рубежей, производил морскую съемку некоторых бухт. Его волновала беззащитность русских берегов на Тихом океане, и он старался сделать все, чтобы убедить власти в необходимости самого серьезного отношения к проблемам обороны и строительства на Дальнем Востоке. Сам же он, не откладывая дела в долгий ящик, принялся за подготовку личного состава на случай встречи с врагом. Вялая, неторопливая жизнь эскадры с приездом Макарова изменилась, пошла на новый лад. Прохор видел, как ежедневно корабли уходят в Амурский и Уссурийский заливы на военные учения. Участились ночные морские походы. Все чаще устраивались парусные гонки кораблей. Моряки учились воевать.

Во время плавания в Охотском море «Витязь» попал в жестокий шторм и получил серьезные повреждения. Вернувшись во Владивосток, он стал на ремонт. Понадобились слесаря, их не хватало. И Макаров призвал моряков с кораблей. Был среди них и Степан.

Отец и сын работали рядом, и Степан Осипович любовался ими, их слаженным трудом.

«Витязь» нуждался в доковом ремонте, а дока в порту не было, пришлось отправлять судно в Иокогаму. Вот здесь и расшумелся Прохор:

— Неужто нельзя у себя док соорудить, чтобы не кланяться каждый раз в ножки соседям. Стыдно просто…

Об этом же думал и Макаров…

Со Степаном Осиповичем Прохору довелось повстречаться еще раз — в 1895 году. Это была их последняя встреча.

Над Тихим океаном сгущались тучи надвигающейся военной грозы: Япония нацеливалась на Россию.

В эти тревожные времена контр-адмирал Макаров и получил новое назначение: он стал командующим русской эскадрой, находившейся в Средиземном море, которую решено было отправить на Тихий океан.

Между этими двумя приездами Макарова во Владивостоке почти ничего не изменилось, если не считать окончания строительства крепостных сооружений и объявления города крепостью. К этому же времени в портовых мастерских были собраны из доставленных на пароходе «Альберт» отдельных частей две миноноски — «Янчихе» и «Сучена». Они стояли на якоре в бухте, и из окна калитаевскго дома, сквозь редкую листву, виднелись светлые корабельные борта, оплетенные солнечной сетью, которую набрасывали на них гладкие медлительные волны, ослепительно отражавшие майское небо.

О втором приезде Макарова во Владивосток говорил весь город — слава адмирала гремела уже по всем морям и океанам.

Полгода пробыл Макаров на Дальнем Востоке. И снова — кипучая работа: обследование, поиски, проекты. И снова, как тогда, во время плавания на «Витязе», — горькие размышления о том, что верховные правители глухи к деловым советам практиков и патриотов, которым положение дел на дальневосточной окраине внушало законную тревогу.

Однажды Егорка, вечно торчавший с другими мальчишками на берегу Золотого Рога, там, где строили сухой док, заметил возле судостроительного цеха целое шествие моряков. Один из них — бородатый, высокий, в адмиральских погонах — шел рядом с Егоркиным дедом, деловито разговаривая с ним. Прохор держался как знающий себе цену человек, не заискивал, не лебезил, словно был на равной ноге с большим морским начальством. Егорка, проводивший все свободное время возле мастерских, хорошо знал всех начальников, разбирался в знаках отличия и разных воинских тонкостях. Разглядывая важную свиту, он узнал в ней и командира, и главного корабельного инженера Владивостокского порта, и начальника завода. Все они шли позади бородатого офицера, а тот о чем-то спрашивал Егоркиного деда и внимательно слушал его ответы, будто только затем и пришел сюда, чтобы посоветоваться со стариком.

Прохор обстоятельно отвечал на все вопросы Макарова, и когда они остановились возле котлована, Прохор вдруг вспомнил «Витязя», на котором плавал не так давно Степан Осипович. Корвет «Витязь» весной 1893 года погиб у берегов Кореи.

— Прекрасный был корабль, — вздохнув, сказал Макаров.

Нет, не думал тогда Прохор, что спустя девять лет и сам адмирал погибнет на боевом посту…

Егорка так увлекся наблюдением за Макаровым и своим дедом, что и не заметил, как рядом очутился свирепый мастер, которого, не только мальчишки, но и многие рабочие побаивались. Только он успел ухватить Егорку за ухо, как вдруг раздался громкий голос Прохора:

— Не тронь мальца!

Мастер отпустил Егоркино ухо. Адмирал осуждающе покачал головой.

— Да ведь это никак Егор? — узнал Макаров мальчишку. — Ну, здравствуй, добрый молодец.

Егорка онемел от радости и, не подымая головы, разглядывал пеструю гальку под ногами.

8

На краю России, у самого моря, солдаты и матросы построили город. Они возвели дома, расчистили в тайге просеки будущих улиц, выставили недремлющие посты и, обосновавшись прочно, домовито, на века, распахнули гостеприимные ворота в уссурийские и амурские просторы. И устремились в них толпы таких же мужиков, как и те, что строили Владивосток. Переселенцы совершали свой многотрудный путь по великой морской дороге, как совершали некогда такой же нелегкий путь по бескрайним просторам Сибири — все к тем же заманчивым берегам Тихого океана.

Моряки Добровольного флота везли в душных трюмах пароходов по бурным морям и океанам нищую, голодную мужицкую Россию. Она исступленно рвалась к вожделенным землям, про которые народная молва разносила невероятные подробности. Лихорадочно горели глаза трюмных обитателей при рассказах про хлебородную землицу на краю света. Говорили, что там растут буйные травы высотой в добрую сажень, а жирному чернозему изводу нет: сколько хочешь его копай, а до глины и песка не доберешься. Охотникам не терпелось скрыться в прохладной сумеречи тайги, идя по следу неисчислимых звериных стад. Рыбакам мерещились реки, до краев наполненные серебряной рыбой: черпай ведрами, хватай руками! Плотникам мечталось о непроходимых лесных дебрях, где шумят столетние деревья: свали любое — и хватит его на многоместную лодку. А иным снились неистощимые золотые россыпи в горах. И люди собирали свой бедняцкий скарб, сзывали всех чад и домочадцев, завязывали в тряпицу горсть отчей земли и, поклонившись на все четыре стороны родным местам, уронив горькую слезу, отправлялись в неведомую «закитайщину», в обетованную землю уссурийскую, которую называли промеж себя благодатным Зеленым Клином. Но не всем суждено было увидеть заветные эти края. Нередко горсткой родной землицы пароходный священник посыпал тело умершего в дороге ее владельца. Впрочем, на пароходах для таких случаев имелись специальные запасы: покойников было много.

Великая морская дорога от Одессы до Владивостока сделалась дорогой больших надежд русских и украинских крестьян. Отправляясь по ней, они верили и мечтали. Да если бы человек не мог мечтать и надеяться, то как бы он жил тогда на свете?

Но надежды эти вскоре покидали многих новоселов.

Сокровища «золотого края» давно прибрали к ручкам переселенцы-старожилы. Власти делали их своей опорой и давали всякие льготы, Государственные чиновники доказывали, что зажиточные крестьяне наиболее приспособлены к борьбе с девственной природой и что заселять край надобно в первую очередь ими, а не голытьбой, ехавшей сюда на казенных хлебах. «Всякие даровые подачки деморализуют и развращают народ», — глубокомысленно отписывались они в докладах для высшего начальства. И вскоре, чтобы преградить путь «худому элементу», было отменено переселение за счет казны, поставлены специальные барьеры в виде непременного условия — иметь не меньше шестисот рублей на прокорм и первое обзаведение на новом месте. Но беднота, изловчившись из последнего, распродав все что можно, собрав заветные шестьсот рублей и предъявив их как проездную визу, отбывала на Дальний Восток.