послание, где, используя самые высокопарные выражения, расхваливал Чэн Лю-вана как государя, возвысившего, благодаря священным добродетелям и счастливому просвещению, престол династии Вэй, а также превозносил его первого министра, безмятежно мудрого и искренне преданного императору Сыма Чжао. Он неустанно служил правящему дому и управлял народом с помощью законной и милосердной администрации. Далее в послании отмечалось, как им удалось объединить всех в гармонии, что самым благотворным образом оказало воздействие на сотни диких в варварстве племен. Как знак наивысших достижений мудрой политики и укрепления могущества государства отмечался тот факт, что даже сушени принесли дань. К сказанному следует добавить, что Сыма Чжао с тем же успехом мог бы похвастать уплатой дани вэйскому двору не просто послами, а даже вождями племен Хань и Вэймо. Они вместе с подданными прибыли в столицу, согласно сообщению "Вэйчжи" (гл. 4), в седьмой месяц второго года эры цзиньюань правления императора Чэнь Лю-вана, то есть в 261 г. Если Сыма Чжао не сделал этого, то объяснить подобную скромность можно лишь тем, что народы хань и вэймо, расселившиеся на границах древней Кореи, мало кто знал на востоке Азии. Иное дело — сушени, которые прислали послов на следующий год. Их имя прославлено деяниями выдающихся владык дома Чжоу.
Итак, письменные источники оставляют мало сомнений в том, что Сыма Чжао в полной мере использовал приход послов сушеней на Ляодун для поднятия собственного престижа и возвеличивания своих добродетелей, чем и объясняются многозначительные намеки летописей на исторические прецеденты. Полный захват власти семейством Сыма как конечная цель ажиотажа вокруг посольства сушеней 262 г., то есть за три года до падения династии Вэй, представляется очевидной. А пока, как бы то ни было курьезным, Чэн Лю-вану не оставалось ничего другого, как расплачиваться из своей собственной казны за затею своего честолюбивого премьер-министра Сыма Чжао. Послы сушеней отбыли в столицу с подаренным императором их вождю Жуцзи несколькими кусками золотой парчи, шелковой материи и небольшим войлочным ковриком цзи.
Подводя итоги сказанному выше, можно констатировать, что сушени даже через две тысячи лет после первого появления их имени на страницах хроникальных записей продолжали играть однажды отведенную им в канонических традициях роль показателя праведности и могущества императора или стоящего за его спиной лица. В случае с Сыма Чжао возникает, кроме того, счастливая и редкостная возможность приоткрыть завесу над святая святых закулисной стороны дела, проясняющего истинный характер взаимоотношений Китая с миром "восточных иноземцев". Неожиданное для начала второй половины III в. расширение сведений о сушенях с весьма характерным описанием деталей жизни и быта незнакомого народа, на который мог обратить внимание лишь чужестранец, оказавшийся в поразительно непривычном для него мире, со всей определенностью показывает, что Сыма Чжао не просто воспользовался счастливой случайностью прибытия на Ляодун сушеней, а, заранее обдумав и разработав "операцию", послал к ним своих людей с дарами, которые "спровоцировали" благовоспитанного вождя Жуцзи на ответное посольство с подарками вэйскому государю. Возможно, правда, "заманивание" послов сушеней в 262 г. так же, как за год до того прибытие вождей племен Хань и Вэймо от границ древней Кореи, организованное догадливыми чиновниками "Дунцзи цзяовэя" Ляодуна, "наблюдавшими" и "сдерживающими" восточных иноземцев. Лукавые подданные Чэн Лю-вана чувствовали, как ослабла власть государя, и решили подыграть тому, кто обладал реальной властью. Но суть случившегося от этого не менялась: сушени, которые за четверть века до этого призваны были провозгласить возросшее могущество царства Вэй, теперь приглашались объявить его печальный конец. В этом как раз и состоит существо исторического эпизода.
Агенты Сыма Чжао, побывав в стране сушеней, предоставили в распоряжение исследователей ранней истории Маньчжурии первый связный и достаточно подробный рассказ о жизни обитателей севера Дальнего Востока в начале нашей эры. Раздел династийной хроники "Цзинь ши", посвященный сушень, представляет собой отчет доверенных лиц Сыма Чжао, подосланных в земли вождя Жуцзи. Необходимо обратить внимание на то, что агенты Сыма Чжао, строго говоря, не нашли на юге Маньчжурии тот народ, который носил название сушень. В действительности, Жуцзи возглавлял племя, самоназвание которого звучало в произношении лазутчиков из Китая как "илоу". В свете сюжетов, описанных ранее, возникает, естественно, такая проблема: на самом ли деле илоу и есть те же сушени чжоуской эпохи, как старается уверить "Цзинь ши"? Не связаны ли илоу с сущенями намеренно, для поднятия престижа Сыма Чжао, ибо кто же в Китае знал каких-то илоу?
Первые годы правления У-ди замечательны отнюдь не прибытием послов сушеней. Честолюбивого У-ди вряд ли могли удовлетворить дары сравнительно близко расселявшихся от Ляодуна сушеней и, по-видимому, не случайно в записях третьего года эры Тайши (в 267 г.), то есть через два года после того, как он занял императорский трон, в "Цзинь ши" в разделе о варварах (гл. 4) отмечено прибытие с подарками представителей четырех племен бэйли: 20 тыс. семей жили на расстоянии 200-дневного путешествия верхом на север от границ сушеней, янюнь; 20 тыс. семей расселялись в 50 днях пути верхом от бэйли, коумохань; 50 тыс. семей обитали в 100 днях пути от янюнь; ицюнь, земли которых отстояли в 150 днях путешествия верхом от коумохань и в 50 тыс. ли от страны сушеней. Возникают, однако, большие подозрения в подлинности события, во всяком случае, в столь значительной отдаленности мест обитания четырех племен, расселявшихся к северо-западу от сушеней. Трудно, в частности, понять, почему о землях их и народных обычаях, как отмечается в "Цзинь ши", "ничего не известно", если при дворе У-ди действительно побывали упомянутые в тексте хроники "небольшие посольства с дарами их земли". Разве чиновникам, ведавшим связями с "варварами", не представлялся уникальный случай для расспросов о дальних странах и людях, которые владели ими? Создается впечатление, что У-ди не был особо заинтересован в прибытии посольства именно от сушеней. Как ни странно, в свете выясненного ранее о значении для императорских дворов Китая появления посланцев сушеней, они впервые упоминаются лишь в третьей главе "Цзинь ши", где описываются события двенадцатого месяца пятого года эры сяньнин правления У-ди (т.е. в 279 г.). Запись предельно скупа, из нее можно узнать только, что пришли сушени, которые поднесли обычные для набора их даров стрелы из дерева ку и каменные наконечники к ним. Следует подчеркнуть, что посольство сушеней прибыло ко двору лишь на двенадцатый год установления господства в Северном Китае новой династии Западная Цзинь. Столь же сдержанно упомянуто прибытие послов сушеней в 280 г.: никаких подробностей, кроме факта, что они "снова пришли", хроника не сообщает. Конечно, особое отношение к сушеням отмечается