СТАРЫЕ ЗНАКОМЫЕ ВСТРЕЧАЮТСЯ ВНОВЬ
К двадцать шестому году жизни сотрудник юмористических листков, фельетонист и пародист, уже приобретший некоторую известность в бухарестских редакциях, успел накопить опыт и солидный багаж знаний. И он решил, что настало время показать, на что он способен, и удивить окружающий его мир.
И точно — двадцатипятилетний Караджале удивил бухарестский мир, причем первой жертвой этого удивления стал он сам.
В январе 1878 года в «Ромыния либера», что означает «Свободная Румыния», стали появляться статьи нового театрального рецензента этой газеты, который подписывался Лука. Псевдоним был довольно прозрачным — для театральной публики не составляло никакого секрета, что новый рецензент — Ион Лука Караджале: Друзья уже давно называли его Лука, а в некоторых случаях Янку.
Итак, Лука, о котором мы уже знаем, что он был суфлером, статистом и слушателем театральных курсов, Решил высказать все, что он думает по поводу положения дел в румынском театре. Три его статьи, напечатанные под общим названием «Критическое исследование о румынском театре», произвели на многих театралов впечатление холодного душа. Потому что Лука с самого начала отказался идти по пути остальных рецензентов — он не желал потворствовать плохому вкусу и никого не щадил.
Повторилось все то, что уже случилось однажды с начинающим журналистом Караджале. Театральный рецензент повел нападение весьма энергично, сначала на театральную критику, потом на текущий театральный репертуар, который он разбил на три категории: «инсценировки, плагиаты и переводы». При этом Лука не стеснялся в выражениях и испортил свои отношения почти со всеми театральными деятелями времени. Он не поща-' дил даже своего бывшего покровителя Михаила Паскали. А в списке литературных фальсификаторов, занимающихся переплавкой стертых монет в новые, упоминался и бывший компаньон Караджале по изданию газеты «Румынская нация» — Фредерик Даме. Настанет день, когда это упоминание дорого обойдется Луке. Поистине точна зарисовка, в которой Караджале однажды охарактеризовал самого себя как человека, «владеющего секретом наживать себе новых врагов и терять старых друзей».
Театральные статьи Караджале свидетельствовали о литературных способностях, эрудиции и остром уме их автора. Они могли бы стать событием в литературной жизни. Но увы! По вполне понятным причинам их постарались замолчать и забыть. Редакция «Свободной Румынии» быстро решила, что, пожалуй, не стоит портить отношений с театральным миром, и поспешила отказаться от услуг своего нового рецензента. Таким образом, критическое исследование Луки осталось незаконченным. Работа не принесла автору ничего, кроме неприятностей. С точки зрения здравомыслящих литераторов, все начинания Караджале — цепь неудач, ошибок, неловких положений.
Следует, однако, отметить, что в Бухаресте нашелся человек, которому статьи Караджале очень понравились. В особенности одна из них, в которой Лука, издеваясь над псевдопатриотическими пьесами, говорил с горечью о судьбе румынских солдат, об их жертвах в недавней войне за независимость. И человек этот был не кто иной, как великий румынский поэт Михаил Эминеску.
В описываемое нами время бывший суфлер бродячей труппы, с которым восемнадцатилетний Ион Лука познакомился еще в 1870 году, был уже всеми признанный поэт, что, впрочем, мало повлияло на материальные обстоятельства его жизни. Ему уже не приходилось торчать в суфлерской будке, но как раз в то время, о котором мы ведем рассказ, Эминеску гнул спину за конторкой редакции газеты «Тимпул» («Время»). Рядом с ним работал известный прозаик Ион Славич.
И вот Эминеску пригласил в редакцию своей газеты и Иона Луку Караджале. Так возобновилось знакомство этих двух очень непохожих, но, несомненно, и чем-то родственных талантов румынской литературы.
Интересно отметить, что газета «Тимпул» издавалась на деньги консервативной партии, а Караджале прежде сотрудничал в изданиях, поддерживаемых либеральной партией. Пока Караджале писал в газетах либералов, эта партия находилась в оппозиции и страной правили консерваторы. Но вот произошла смена кабинета, к власти пришли либералы. И Караджале, приняв предложение Эминеску, снова оказался в оппозиции.
Был ли он либералом и стал потом консерватором? Литературоведы и поныне спорят на эту тему, подкрепляя свои гипотезы цитатами из караджалевских статей. Мы убеждены, что дело тут не в политических принципах. Суть в том, что Караджале не видел особой разницы между тогдашними консерваторами и либералами. Его переходы из одной редакции в другую объясняются личными симпатиями и антипатиями. Он вечно искал места, где мог бы оставаться свободным в своей воле. И так как обстоятельства в редакциях менялись, Караджале менял редакции.
Михаил Эминеску жил в те годы в двух более чем скромно меблированных комнатах на улочке с символическим названием «Сперанца» — «Надежда». Она еще не покинула великого поэта, вынужденного проводить весь свой рабочий день в редакции, не получая регулярно Даже своего мизерного жалованья. Его товарищ по редакции Ион Славич сообщал зимой 1877 года одному из своих друзей, что он не получал жалованья несколько месяцев и что Эминеску находится в том же положении, «но работает с большим прилежанием, чем я сам; сильно мешает ему отсутствие дров».
Гак вот в убогих, не всегда отапливаемых комнатах Эминеску по вечерам собирались литераторы и товарищи по редакции. Одним из них был Караджале. Споры и дискуссии за чашкой кофе затягивались далеко за полночь. Вот где Караджале показывал себя! Он, этот по-прежнему веселый, шумный молодой человек, с вечно иронической улыбкой на устах, любил затевать самые невероятные споры. У него была любимая игра: подвергай все сомнению!
— Вот ты все читаешь немецких философов, — говорил Караджале, рассматривая книги, лежащие на столе Эминеску. — А мне, по правде сказать, твой Кант кажется свистуном!
Можно легко себе представить негодование Эминеску. И с какой горячностью он принимался тут же излагать учение Канта. А Караджале только это и было нужно. Каждый спор был для него уроком — выслушивая различные точки зрения, он усваивал на ходу все, чего не знал раньше, чему не успел научиться в школе. Он с удовольствием слушал пламенные речи Эминеску. От него он узнал множество серьезных вещей, касающихся философии и истории литературы. Эминеску был великим человеком, но наивным и рассеянным. Иногда он вдруг вспоминал, что Караджале утверждал накануне нечто прямо противоположное тому, что он говорит теперь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});