слух. Он живет в другом городе, и я понимаю, что быстро ему не добраться, но все же. Сказал бы он «минуты три» — было бы куда лучше, чем тридцать.
— У тебя есть деньги?
— Да, сколько нужно?
— 25 тысяч.
— Выезжаю, — кладу трубку. И что будет дальше?
IV
Все время, что он ехал, я сидела неподвижно у окна, пока не увидела заворачивающее желтое такси. Бегу вниз по лестничному пролету, открываю дверь и стоит…Мой. Тот. Самый. Мужчина. Я не хотела проявить сентиментальность, но не сдержалась. Я обнимаю его и чувствую, как все тело превращается в вату. Это лучшая секунда за последние две недели. Кажется, я вдыхаю жизнь или запах его духов. Он обнимает меня в ответ и говорит: «Я здесь. Все хорошо», — словно в том сне, что я видела сегодня вечером. Если это снова сон, и я проснусь там, где его не будет рядом, то это самая злая шутка.
«Родная, успокойся. Пойдем, здесь холодно. Не стой раздетая на ветру», — от слова «родная» меня выворачивает наизнанку и тошнит прямо у подъезда — я сильно перенервничала. Поднимаю голову и читаю строки:
«Задыхаясь, я крикнула: «Шутка
Все, что было. Уйдешь, я умру»
Улыбнулся спокойно и жутко
И сказал мне: «Не стой на ветру».4
— Ты в своём репертуаре, — улыбается та самая фигура в свете подъездной лампы.
— Никогда не говори мне «не стой на ветру».
Мы поднимаемся в квартиру, и я даже не могу представить, что скажет моя дорогая мама. Поймет ли она мой поступок?
— Здравствуйте, Вера Ренатовна, — произносит тот самый человек моей маме.
— Привет, — меня начинает тошнить, — я так рада тебя видеть. Честно, как дала бы тебе так, что мало не показалось бы! Но я рада, что ты приехал, — мама обнимает нас, — Я люблю вас обоих. Чай будешь, дорогой? — мое сердце растворяется, и меня больше не тошнит.
— И я очень рад, что с вами все хорошо. От чая не откажусь. А где ваш папа?
Далее идет беседа, из которой он узнает некоторые подробности сегодняшнего дня. Я рассказываю об инциденте на работе, про вечер и папу. Смотрю на его спокойное выражение лица, и все, что произошло, мне уже не кажется таким ужасным. Мы не включили основной свет на кухне, беседа была такая приятная под тусклым светом небольшой лампы. Я замечаю, что они с мамой очень хорошо ладят — не то, что я с его мамой. Конечно, ему очень повезло — моя мама такая замечательная! Но теперь у нас будет возможность все исправить. Да?
— Вера Ренатовна, ложитесь спать. Я привез нужную для вас сумму, не волнуйтесь.
— Я даже не знаю, что сказать, — мама касается рукой своего лба, поднимая волосы, словно измеряет температуру, — спасибо. Я постелю вам на диване, — и уходит в комнату. Смотрю в глаза мужчине напротив и понимаю, что не могу насмотреться, его лицо мне кажется безупречным. Я очень люблю этого человека, даже со всеми его недостатками.
— Расскажи мне всё!
— Что я могу тебе сказать, родная? — он берет мою руку к себе в ладоши. — Мой мир — это ты. Мне казалось, что твое счастье невозможно со мной, но это время без тебя просто убивало меня. Думаешь, у меня были сейчас сомнения приехать к тебе или нет? Их не было совершенно. Я встал в ту же секунду, как ты мне позвонила. Я весь твой, — мне становится мало касания рук, и я сажусь к нему на колени. Я вожу рукой по его щеке и даже не знаю, что говорить. Я столько раз представляла этот разговор в своей голове, истинно желая с ним беседы, но сейчас…говорить было нечего. Он положил свою голову мне на грудь и обнял со словами: «Прости меня. Я так сильно тебя люблю!» — почему тогда так больно? Почему тогда мне так чертовски больно? Люди, которые любят — не делают такого! «Прости меня, Агата. Ради всего святого, прости!» — я целую его в губы, все это время я не решалась этого сделать, будто бы между нами был какой-то барьер, а именно — мое разбитое, на пустые стёклышки, сердце. Мне так хотелось его простить! Представляю, как разозлился бы мой папа, если бы увидел Тогосамого на нашей кухне, потому что ему было чрезмерно невыносимо видеть меня в состоянии полужизни. Но сегодня он тоже предал меня. Все мужчины предают, и выбор лишь в том, могу ли я простить или нет.
— Ты же знаешь, что никто! Никто не будет любить тебя больше, чем я! Я делала для тебя всё! Я прощала тебя всегда, когда ты обещал уладить вопрос с семьей. Я учила твой родной язык, и ей богу! Я дарила твоей маме подарки на каждый праздник!
— Я знаю, я все знаю, родная. Прости, прости, прости, — он целует мои руки с каждым «прости» и прижимает ладонями к щеке. Его щетина такая колючая, и она ему невообразимо идёт.
— Я не хотел причинять тебе столько боли. Я действительно думал, что дальше будет хуже. Я знаю много армянских семей, все дети в них сильно привязаны к родителям. Я пытался найти способ, как все уладить, и…не нашел. Тогда я решил, что должен отпустить тебя, чтобы ты нашла счастье с другим мужчиной.
— Не тебе решать, где и с кем мне искать свое счастье! Ты знал, что я переживаю сложный период в своей жизни. Каждый раз, когда ты говорил, что я — твоё всё и умолял меня не оставлять тебя, я всегда протягивала тебе руку, но стоило мне признаться тебе в этом самой — ты выкинул меня, как старую варежку!
— Агата, девочка моя, никогда в жизни я этого не хотел! Я делал это для тебя. Иди ко мне, — мы сидели в объятиях, но этого было мало. Нам хотелось прижаться так, чтобы наши сердца физически прикоснулись друг к другу. Он целует меня в губы. И мы не останавливаемся на протяжении неизвестного мне времени. В подобные моменты такие условные вещи, как «время», имеют очень субъективный характер.
Поразительно, но мне не кажется, что то, что сейчас происходит — это что-то неправильное. Я чувствую его язык, а когда сжимаю волосы на голове, он издает легкий стон. Как же сильно я его люблю. И это понимает каждый эритроцит, который переносит чувства от сердца до кончиков пальцев, от чего эндорфины внутри меня начинают неустанно танцевать