— Зачем?
— Чтобы помочь тебе помыться.
— Глупости какие. Я сама моюсь. Вы идите.
— Ну как хочешь…
Настя вышла из ванной и плотно прикрыла дверь, чтобы не выпустить тепло.
— Ты что же, оставила ее в ванной одну?
— А что? Мне показалось, она меня стесняется.
— Она же может утонуть в ванне! Иди помой ей голову. Это же маленький ребенок!
Пристыженная Настя бросилась обратно. Марьяшка сидела в ванне и с удовольствием выжимала мыльную пену из намыленной губки. В прозрачной воде детское тельце показалось Насте особенно хрупким и беззащитным. Поцарапанные, все в синяках коленки торчали из воды, грязная пятка ритмично постукивала по дну, вызывая круговые волны, расходившиеся по всей ванне.
— Давай я помою тебе голову, — решительно сказала Настя и взяла в руки флакон с шампунем.
Радостная улыбка на лице Марьяшки моментально исчезла, но уговаривать ее почти не пришлось, она стойко вытерпела мытье головы; когда же Настя взялась за мочалку, то поняла, что опасения мамы были вполне обоснованны: Марьяшка так боялась щекотки, что, спасаясь от мочалки, чуть не захлебнулась в воде. Настя с трудом поймала мокрое, скользкое тельце хохочущей девчушки и поразилась, насколько нежным и тоненьким оно было. Укрыв ее с головой большим махровым полотенцем, Настя вытерла чистое розовое тело, подхватила девочку, положила ее на тахту и помогла надеть белую футболку, положенную предусмотрительной Калерией Андреевной на подушку.
— Сейчас я расчешу тебе волосы, и будем ложиться спать.
— А потом? — сонным голосом спросила Марьяшка.
— Завтра в школу.
Марьяшка кивнула и прислонилась к Настиному плечу. Взяв в руки редкий гребень, Настя стала осторожно расчесывать спутанные волосы. Она мысленно ругала себя за то, что не догадалась расчесать волосы до купания, ведь все эти дни ребенок наверняка не брал в руки гребня.
Сколько же дней она была одна? И где ее мать? Сегодня Насте почти ничего не удалось узнать о семье девочки. На вопросы о своей семье она не отвечала, стараясь перевести разговор на другую тему, — такую скрытность трудно было ожидать от семилетнего ребенка.
Наконец гребень стал свободно ходить по влажным волосам. Внезапно Настя почувствовала, что хрупкое плечико, прижимавшееся к ее руке, чуть дрогнуло, голова девочки качнулась, и Марьяшка мягко осела на постель. Настя вскочила на ноги, прижав руки ко рту, чтобы не закричать от ужаса.
— Что с тобой? — раздался от двери тихий, спокойный голос матери.
Настя резко обернулась, широко раскрытыми испуганными глазами смотрела она на Калерию Андреевну.
— Я… я расчесывала ей волосы…
— Ну и что? Что ты так перепугалась? Она же просто заснула. Ничего удивительного, слишком много переживаний и впечатлений для ребенка в один день. Уложи ее, и пойдем пить чай.
Спокойный голос матери привел Настю в чувство и заставил действовать. Она накрыла девочку одеялом, потом потушила свет и вслед за мамой вышла из комнаты.
На кухне уже закипал чайник, на столе стояли чашки и вазочка с вареньем. Калерия Андреевна заварила чай и прикрыла чайник грелкой.
— Садись, у тебя, по-моему, до сих пор коленки дрожат от страха.
— Я просто испугалась, что ей стало плохо. Она была такой веселой и довольной в ванной, а потом вдруг обмякла у меня на руках…
Калерия Андреевна молча встала, подошла к плите, сняла грелку с чайника и разлила чай по чашкам. Поставила чашку перед Настей и также молча села за стол.
— Мама, что ты? Тебе плохо? — Молчание матери не на шутку обеспокоило Настю.
— Нет, просто меня немного расстроило то, что ты играла с ней в карты. Тебя совсем не волнует, что завтра ты поведешь ее в школу? Что она будет сидеть в твоем классе? Что она будет называть тебя на ты? Тебе нужно было держать ее на расстоянии, а не вести себя как ее подруга.
— Мама!
— Что, «мама»? Лучше скажи мне, что ты собираешься делать дальше?
— Попробую разыскать родственников девочки. Пусть она пока поживет у нас, ладно?
— Пусть поживет, только как ты теперь думаешь читать по ночам свои романы, когда в комнате у тебя живет маленький ребенок? Свет ей будет мешать.
— Я вовсе не читаю по ночам.
— Конечно, я не вижу!
— Мама, но я никому не буду мешать.
— Ладно, не будем спорить. Как ты собираешься разыскивать родственников девочки?
— У нас в ее деле есть копия свидетельства о рождении, там указано имя отца.
— Разве ты сама не могла спросить у нее, где отец?
— Ей не хотелось говорить со мной на эту тему, а я не настаивала.
— Тебе не кажется, что она ведет себя несколько бесцеремонно? В мое время школьники уважали учителей.
— Мама, она же еще совсем ребенок, она очень непосредственная. А потом, у тебя всегда были старшие классы…
— Ты хочешь сказать, что когда они доходили до меня, то полностью утрачивали свою непосредственность?
— Просто учитель для них всегда стоял как бы на пьедестале. Знаешь, что было для меня самым трудным в детстве? Привыкнуть к тому, что все твои подруги — это просто милые женщины, пришедшие в гости. У меня просто не укладывалось в голове, что учителя, которых я вижу в школе, приходят домой и становятся обычными людьми.
— Тебя послушать, так можно подумать, что твои учителя были монстры какие-то.
— Вовсе нет, и ты сама это прекрасно знаешь, но я никогда не видела в них равного мне человека.
— Они были старше тебя.
— Но возраст не должен давать право на превосходство над другими.
— Тебе хочется обидеть меня?
— Мама!
— Лучше скажи мне, когда собираешься заняться поисками?
— Прямо завтра, у меня всего два урока. Марьяшке я скажу, чтобы она пошла на продленку. Вернусь, заберу ее.
— Поезжай спокойно, я сама ее заберу и покормлю обедом. Она тощая, как дворовая кошка, кожа да кости. Прослежу, чтобы она и уроки выучила.
— Спасибо, мама.
— Да не читай сегодня допоздна, а то не выспишься.
7
Несмотря на опасения Калерии Андреевны, Марьяшка, придя в школу, не стала демонстрировать в классе свое близкое знакомство с учительницей, а вела себя очень покладисто. Анастасия Григорьевна поймала себя на мысли, что ей уже не приходится отвечать на ее недовольные вопросы. Марьяшка всегда в штыки встречала всякое усложнение школьной жизни. Сегодня Марина Теодоровна уже во второй раз принесла новое расписание уроков, было добавлено еще два урока, но на этот раз это не вызвало гневного комментария Марьяшки («да, хитренькие, сначала говорили, что будет по три урока каждый день, а теперь уже по четыре»), которым она сопроводила появление завуча в классе на прошлой неделе.