И Васька, как ручной лев, обмяк сразу. Повиновался он только одному Кучуму.
Степаниха медленно опустилась на землю. Умерла она здесь же — не выдержало сердце.
…На рассвете следующего дня Андрей, Федор и Ваня подошли к пожарищу. У каждого — винтовка на плече, в кармане — наган. Улица была пуста. Дым еще тянулся струйками от черного пепелища, щекотал в носу. Андрей сел на землю и положил голову на колени, обхватив их руками. Уже две ночи он не спал. Болели ноги в коленях, стучало в голове, давило грудь. Так он сидел недолго. Потом поднял голову и тихо, с глубокой горечью проговорил:
— И кукла сгорела… Последняя память.
Федор и Ваня ничего не поняли из этих слов. Они с недоумением посмотрели на Андрея и переглянулись.
— Отдохнуть бы тебе, Андрей Михайлович, — сказал Федор.
Андрей промолчал. Он снова опустил голову на колени и так сидел. Отдыхал. Отдыхал ли?
…А днем хоронили Герасима и Степаниху. Почти все население Паховки шло за двумя гробами. Безродный, тихий и смирный Герасим да старушка из чужого села. А все шли на кладбище провожать их.
Похоронную процессию охраняли десять вооруженных самоохранщиков. Впереди шли Андрей, Федор и Ваня, тоже с винтовками.
Когда насыпали холмики земли, постояли около них, помолчали. А Федор у могилы Герасима думал: «Он любил мать. Может быть, я сейчас хороню свою судьбу?»
— Отряд, стройся-а! — скомандовал Андрей.
Все десять вооруженных стали в шеренгу.
— Готовьсь! Пли!
Траурный салют далеко прозвучал по степи, как сигнал к бою.
…Вечером отряд самоохраны собрался в церковной караулке на первое собрание. Набралось пятнадцать винтовок, три нагана и два обреза. А бойцов оказалось двадцать шесть. Оружия всем не хватало.
— Какой же я, — к примеру сказать, вояка, если у меня в руках вилы? — первым спросил Семен Сычев, — Бить, то уж бить, как и полагается.
— Будет всем, товарищи, — утешил Андрей Михайлович. А Сычеву выдал последнюю винтовку здесь же. «Надежный мужик», — подумал он.
Крючков громко и отчетливо прочитал документ волостного комитета партии о назначении Андрея Михайловича Вихрова командиром отряда. Не было ни речей, ни лишних разговоров, ни шуму. Все было ясно: бить!
Матвей Сорокин и Семен Сычев, с винтовками в руках, подшучивали друг над другом:
— Ты, Семен Трохимыч, с этой штукойто на лыцаря похож. Только чугунной шапки нету. У лыцарей шапки чугунные. Во! — И Матвей показал, какие бывают шапки на рыцарях.
— Я-то что! Я в ерманской воевал, — добродушно отшучивался Семен. — А тебе в твоем обмундировании к винтовке-то метлу бы приделать: любой бандит в портки напустит от страху.
— И то правда, Трохимыч, — уже серьезно сказал Сорокин Матвей. — И метла стрельнет, если нутро того захочет.
— Хороша речь, Матвей Степаныч, — поддержал Андрей Михайлович.
— Землицу-то опять хотят к рукам прибрать. А она у нас должна быть, потому и стрельнет метла-то, — пояснил Матвей Степаныч.
— У нас, — уверенно и решительно подтвердил Сычев Семен.
Он сидел у стола, перед огнем, в новом коричневом пиджаке из домотканого халатного сукна. Картуз надет глубоко, прочно. Полные щеки выступали из окладистой бороды. Взгляд у Семена решительный.
В таком возрасте, от сорока лет, как Семену, и до пятидесяти пяти, как Сорокину Матвею, было в отряде пять человек. Остальные моложе. А самые молодые — Федор Земляков и Иван Крючков.
Андрей Михайлович объявил всем инструкцию секретаря волкомпарта Чубатова:
— Товарищ секретарь волкомпарта приказал: в Паховку не пускать ни одного бандита — уничтожать! Дожидаться из города отряда по борьбе с бандитизмом. А до этого не давать покоя бандитам. Чтоб земля у них горела под ногами! Жечь у них хаты, у сукиных сынов! Такая инструкция от товарища Чубатова.
— Инструхция хорошая, — одобрил Сорокин Матвей. — И еще бы добавить: когда поймаем Ваську Ноздрю, то посадить его голым задом на ежа, на трое суток, а потом уж прикончить. Как думаешь, Андрей, даст такую инструхцию товарищ Чубатов?
— Думаю, даст. Только поймай живьем, — ответил Андрей Михайлович.
— Поймал бы я его, братцы, — мечтательно заговорил Матвей, приподняв клиновидную бородку, — поймал бы его и посадил бы так, как сказал. И ходил бы к нему кажный час и спрашивал: «Ну, как жизнь идеть, паразит?» А ежаков-то подложил бы покрупнее, трех аль четырех сразу, чтобы ворочались.
— Убить — и все, — мрачно сказал Федор.
Он произнес эти слова так, что все повернули к нему головы, и каждому показалось, что перед ними не тот Федька Варяг, какого они знали.
Матвей тоже посмотрел на Федора и задумался, глядя в пол. Думал ли он о Федоре или рассчитывал, сколько ежаков надо подложить Ваське Ноздре, — кто его знает.
С того вечера Паховка была объявлена на военном положении: расставили посты, появился караульный начальник, Сычев Семен; распределили дежурство на постах, приготовили шесты с пучками соломы для сигналов.
Кучум часто наскакивал в Паховку, но никогда не заставал врасплох. Заскочит с крайних дворов — из окон стреляют. Ночью пробует тихо въехать со стороны садов — немедленно загораются сигналы и сразу же из невидимых окопчиков стрельба. Стал он подсылать бандитов-одиночек — то пожар учинить, то скотину зарезать для снабжения отряда. В ответ на это «красный петух» ходил из Паховки в Оглоблино, и тогда бандитская изба вспыхивала, освещая окрестности.
Так продолжалось несколько месяцев. За это время не одна рига сгорела, не одна корова была прирезана бандитами, но и самих бандитов недосчитывалось шесть человек. Похоронили и двух самоохранщиков. За последнее время шайка уже не заглядывала в Паховку, но каждый знал: самое главное впереди — Кучум умеет мстить, умеет воевать и смел как черт.
Хотя и в других селах появились отряды самоохраны, трудно было разобраться, какое село за кого идет. А в некоторых селах создавалось два лагеря — бандиты и самоохрана. Много разных слухов носилось: одни говорили, что все село сожгут, потому что от Паховки состоит в банде только один Петька Ухарь; другие утверждали, что идет в эти края большая банда Колесникова — плохо будет. И все-таки отряд все увеличивался, уже насчитывалось сорок человек.
Прошел слух: на соединение с отрядом Кучума в Оглоблино приехала большая банда в шестьдесят человек. Нужно было срочно узнать, верно ли это, не «утка» ли, пущенная Кучумом. Федор вызвался разведать.
Пошел он в Оглоблино ночью. До окраины села провожал его Андрей Михайлович. Когда они прошли последний пост Паховки, остановились. Командир положил руку разведчику на плечо и сказал:
— Ты, Федя, осторожней. Берегись. Сам на смерть не лезь — помереть успеешь.
Федор чуть прикоснулся к руке, что лежала у него на плече, и ничего не ответил. Андрей Михайлович еще некоторое время стоял в темноте, прислушиваясь к удаляющимся шагам Федора.
…Осень. Грязь. Ветер. Как из мелкого сита, моросит дождь, похожий на водяную пыль.
В селе Оглоблино, огородами, на отшибе от дворов, Федор бесшумно пробрался к зданию школы, где собрались бандиты. Вот он уже в двадцати шагах от нее. Присел в вишнячке. По всхрапыванию догадался: у плетня привязаны лошади. «Есть ли часовой?» — думает. Темь — глаз коли. Ветер свистит в ветках вишняка: не разберешь и не расслышишь — есть ли кто… Кто-то кашлянул… Может быть, просто показалось?.. Нет — еще кашель… Кошкой пополз Федор по грязной и липкой земле. Он услышал отчетливо: шлепали сапоги возле лошадей. «Против ветра зайти», — подумал он и пополз еще осторожней, с остановками, прислушиваясь. Вот уже услышал и шум в школе. Часовой прохаживается. Идет от Федора — Федор ползет. Идет к Федору — Федор недвижим. Потом стукнула наружная дверь школы, а часового не слышно. Мысль огнем: «Заметил. Стрелять будут — не попадут в такую темь, а догонят — живым не возьмут». В руке у Федора наган, за поясом нож… Кто-то вышел из школы. По шагам определил: часовой не тот, другой — значит, смена. Знакомый голос выругался на погоду. «Ухарь! — подумал Федор. — Он ли?.. Да, он». На секунду вспомнил дружбу с Ухарем, ночное, но… Прямо, на полшага от него, шлепнул о грязь сапог и повернул обратно.
Сильные и цепкие руки сдавили горло. Разве ж можно выдержать железную хватку Федора! Ухарь захрипел, беспомощно выронив винтовку. Все произошло почти бесшумно.
…Федор взял винтовку Ухаря и тихонько подкрался к окну. Первого увидел Игната Дыбина — он что-то объяснял приезжему по карте. Федор сосчитал всех: банда приехала не маленькая. Снова так же тихо отошел к лошадям, отвязал любимую лошадь Кучума, Араба, и, немного отъехав шагом, поскакал галопом в Паховку.
На другой день прибыл отряд по борьбе с бандитизмом. Он шел по пятам за той самой бандой, что вчера вошла в Оглоблино. Вместе с отрядом приехал секретарь волкомпарта Чубатов и собрал паховских самоохранщиков. Все ожидали долгих разговоров и обсуждений, но получилось не так.