Читать интересную книгу Мощь Великая - Сергей Конышев

– Добрый вечер.

– Привет, Серег, как жизнь?

– Зашиваемся, все болеют, а мы втроём тут, да ещё девчонка неопытная. И это на весь зал. Ну, чего будешь?

– Давай мне бифштекс с картошкой фри, салат какой-нибудь, и пока это всё готовиться будет, давай мне коньячку грамм двести.

– Коньяк как обычно?

– Да.

Коврин вальяжно развалился и закурил. Сквозь табачный дым и полумрак он отвлечённо наблюдал, как к барной стойке подошёл крупный мужчина в длинном чёрном плаще и шляпе, глубоко посаженной на глаза. Николя налил ему водки, тот выпил. Они перекинулись парой фраз, после чего бармен коротко кивнул и снова наполнил рюмку, которую мужчина подхватил двумя пальцами и направился в зал. Коврин с неприятным удивлением отметил, что мужчина уверенно держит курс прямо на него. Подойдя вплотную к ковринскому столу, мужчина, не сказав ни слова, резко отодвинул стул, сел и опрокинул содержимое рюмки в себя, глубоко запрокинув голову назад. Коврин почувствовал себя неуютно.

– Коврин Алексей Павлович? – хриплый баритон прозвучал угрожающе.

– Положим… но… что вам… что вам нужно?

– Мне нужно, – баритон взял паузу, пока его хозяин достал трубку из кармана, набил её табаком и закурил, обдав Коврина приторным дымом, и только затем продолжил: – Мне нужно набить тебе бока, Ковёр дырявый!

В ту же секунду мужчина снял шляпу и громко раскатисто захохотал. Коврин застыл в испуге и недоумении.

– Ну что, не узнаешь друга детства?

Коврин ещё некоторое время с тревогой внимательно вглядывался в лицо гостя, а затем, наконец, просиял.

– Рома?! Рома Крылов! Птица! Ах ты, глупый пингвин! Где ж ты всё это время своё тело жирное прятал?

Да, это был Роман Крылов – многодавний друг Коврина. Как они оба любили рассказывать, познакомились будущие друзья ещё до рождения – их матери общались, будучи беременны ими.

Друзья тепло обнялись.

Замешательство Алексея объяснялось сильно изменившимся обликом Романа. Он значительно погрузнел, его круглый подбородок теперь украшала густая, чёрная, длинная борода, над тонкой верхней губой по-хозяйски устроились усы, тоже густые и чёрные. Вместо короткого «ёжика» – длинные, одноцветные с лицевой растительностью, волосы, разделённые на две равных части прямым пробором; они сходились сзади и свисали на спину толстым хвостом. Глаза… взгляд его серо-зелёных глаз, некогда колючий, жёсткий, бескомпромиссный, теперь приобрёл теплоту и плавность.

– А ты здорово изменился! Что с тобой произошло?

– Да много чего… А ты как?

– Да ничего интересного – работаю в одном таблоиде.

– Семья есть?

– Нет, не обзавёлся ещё. А у тебя как с этим?

– Сынишке четыре года, второй на подходе.

Тонкие губы Романа расплылись в счастливой улыбке.

– Что ж, молодец, – равнодушно сказал Коврин. Он никогда не разделял каких-то особенных чувств людей в отношении детей. – А что всё-таки за вид такой странный у тебя… Ты… ты на… на священника похож!

– Ха-ха, молодец! В десятку попал.

– Не шутишь?

– Да нет, всё серьёзно. Позвольте представиться – иерей, отец Тихон.

– О-о… хо-хо! Ну, ничего себе. Извини, никак не ожидал! Уж кто-кто, но чтобы Рома Птица – хулиган, гуляка и развратник… и – иерей, отец Тихон! Не могу поверить! Абсурд. Как же такое могло произойти?

– Да, ты прав. Но, воистину, пути Господни неисповедимы. А было всё так. Демобилизовавшись, вернулся домой. Ну, ты помнишь, мы тогда встречались, бухали. Ну, чего, побухал, погулял… Мать, оказалось, не особенно меня ждала. Она уже тогда здорово пила. Мужика-бухарика себе завела. Вот, пока у меня деньги были, они меня терпели – бухали вместе, а потом начали меня из дома выживать. Я этому уроду, конечно, морду бил несколько раз… Но что толку – мать за него заступается, плачет. Я от обиды и отчаяния ушёл служить по контракту… на войну. Три года отслужил. Когда подошёл срок контракт продлевать, мне боевой товарищ – Антоха Дроздов – предложил к нему в Томск махнуть, бизнесом заняться. Ну, я подумал, подумал – дома меня не ждут (мать ни одного письма за три года не прислала!) и рванул с ним. Сначала у Антохиной мамы жили, она нас всё откармливала – очень вкусно готовила. Отдохнули, отогрелись, в общем… Потихоньку бизнес замутили – обувной магазинчик соорудили. Всё удачно получилось. Начальный капитал был, – заработали как-никак! – у Антохи знакомства в городе кое-какие были… ну, и пошло поехало. Познакомился вскоре с Настей, с женой своей нынешней. Повстечались чуток, потом я квартиру нам снял. Стали вместе жить. Вскоре сынок родился, Лёшка. Здорово было: любовь, дружба, дети, дело – как в книжках. А потом, знаешь, началось со мной твориться что-то: страхи появились, кошмары снились, чувство вины, тревога беспричинная. Эхо войны. Я к врачам обратился, а они: не нервничать, режим, таблеток горы. Я таблетки пил, конечно, но всё впустую – иногда чуть отпустит, а потом снова. Ну, я и бросил эти лекарства – испугался подсесть на них. Пить стал. Запойно так. Понятно, что всё только усугубилось – кошмар стал наяву… вернее – явь стала сплошным комаром, а сон нормальный я вообще потерял. В общем, дело к дурдому шло… или к могиле. Как меня Настя тогда терпела – для меня загадка до сих пор, но она меня в итоге и спасла. Однажды с очередного дикого бодуна я не выдержал и исповедовался ей – рассказал, что со мной твориться… как на духу! Эмоционально так, в слезах. Другая бы и слушать не стала, а эта выслушала и поняла. Водки даже налила рюмку и сказала, чтобы я, мол, в тот день из дома не выходил, а она попробует мне помочь. На следующее утро отвела она меня… в церковь. Её мама была очень религиозным человеком, и у неё в Богоявленском соборе знакомый настоятель был – Отец Николай. И вот она с ним договорилась, и принял меня Отец Николай. Поговорили мы с ним по душам, решили, что мне обязательно надо крещение принять. Я же не крещёный был. И вот в ближайшую субботу окрестил меня сам Отец Николай. Потом исповедовался я, причастился. Естественно, веры тогда во мне особенной не было, но я, уцепившись за соломинку, начал книги читать, которые Отец Николай посоветовал, молиться понемногу начал, в церковь ходить. Смотрю я, через некоторое время Настя успокоилась, такая счастливая всё время, улыбается. Ну, и мне интересно стало – практически новая жизнь открылась! Всё лучше, чем бухать… да и на душе легче стало, спокойнее. Вот так и пошло-поехало. Появились вопросы, стал искать на них ответы, и вскоре мало-помалу во мне вера зарождаться стала. Огромное спасибо надо сказать здесь Отцу Николаю – очень он мне в этом помог. Дальше – больше, и решил я в итоге стать священнослужителем. Посоветовался с Отцом Николаем, и он дал принципиальное добро и помог мне подготовиться к вступительным экзаменам в Томскую семинарию. Отучился там пять лет и пришёл служить в Богоявленский собор к том же Отцу Николаю. Вот так вот…

Друзья некоторое время молчали.

– Да, ну и судьба! Роман можно писать!

– Ну, вот и напиши!

– Возможно… Ну, а сейчас зачем вернулся?

– Мать померла, может, слышал?

– Нет. А давно?

– Позавчера хоронили.

– А когда обратно?

– Пока не знаю, мне с наследством надо разобраться. Мать не оставила завещания, родственников у нас нет. В общем, унаследую я квартиру. Вернее, половину квартиры – половина-то и так моя. Будет у меня в собственности двухкомнатная квартира в Москве – целое богатство по нынешним временам. Я ещё не решил, – может, перееду теперь. Думаю пока. Вот так.

– А что ж ты со мной на связь не вышел сразу, как приехал?

– Я пытался. Звонил тебе на городской – никто не отвечает. Заходил к тебе пару раз – не открыл никто. Мобильного твоего я не знаю. Вот, узнал через знакомых, что ты здесь бываешь частенько, стал захаживать – так и встретились.

– Да уж… Хм, теперь было бы здорово, если б ты переехал сюда – начали б снова общаться!

– Может быть…

– Слушай, а как это вообще?

– Что?

– Ну, вера, церковь?

– Хм, если в двух словах – это очень красивый, гармоничный мир, сильно отличающийся от того, где живут неверующие люди.

– А можешь поподробнее как-нибудь?

– Ну, а что именно тебя интересует?

– Ну, объясни на примере на каком-нибудь… Вот, допустим, ты только что рассказывал о своём крещении, вот объясни: какой в этом смысл.

– Серьёзная тема. Ну, ладно, давай тогда закажем выпить и поговорим.

Друзья заказали водки и еды, Роман раскурил трубку и продолжил:

– Не знаю, смогу ли я тебе всё это понятно рассказать. Ну, уж как смогу – как сам понимаю – скажу. Ну, что ж… значит, так. Думаю, не открою тебе секрет, если скажу, что, рождаясь на свет, ребёнок испытывает чудовищный стресс, физические и ментальные страдания. Да что там, ему ужасно больно и страшно: из привычной комфортной атмосферы его выталкивает неведомая сила и волочет его, не особенно заботясь о безопасности, по родовому каналу и отрывает от тела матери, которое его кормило и оберегало всю его короткую жизнь. Для первого вдоха необходимо освободить лёгкие от жидкости и заполнить альвеолы воздухом. Как ты думаешь, насколько это просто для пятидесятисантиметрового человека, не обладающего жизненным опытом? В общем, при рождении человек получает психологическую и физическую травму, и её характер зачастую влияет на всю его жизнь. И после этого мы требуем от человека какого-то добра, сочувствия и подобного. Справедливо ли? Суть – рождаясь, ребёнок попадает в наш истинно прекрасный мир, но мир этот скрыт от новорожденного вселенскими силами, обрушавшимися на него. Силы искажают всё болью, страхом, холодом, голодом и прочими невзгодами. В восприятии человека мир предстаёт раздробленным, и его части бессистемно перемешаны. Перепутано всё: единый, упорядоченный мир представляется хаосом мириада бессмысленных вещей. Добро и зло, истина и ложь, порядок и хаос, хорошо и плохо – понять где что невозможно. Происходит обособление человека от самого себя и от мира, образуется некая оболочка. Я бы даже сказал лучше так: человек отделяется этой оболочкой от своей сущности и от Бога. Воля подавлена в самом зародыше, и могучие силы подхватывают человека и несут его неизвестно куда. Такое явление в христианстве называется «первородный грех». Какие же пути у человека дальше?