нас не зря про имя говорят:Оно —Ни дать ни взять родимое пятно.Недавно изобретена машинка:Приставят к человеку, и – глядишь —Ушная мочка, малая морщинка,Ухмылка, крылышко ноздри, горбинка, —Пищит, как бы комарик или мышь:– Иван!– Семен!– Василий!Худо, братцы,Чужая кожа пристает к носам.Есть многое на свете, друг Горацио,Что и не снилось нашим мудрецам.
Арсений Тарковский † 1989
* * *
Я не могу постичь подвиг прп. Марии Египетской! Мой мозг не в состоянии понять, как она смогла совершить ею совершенное! 47 лет в пустыне, без еды и воды, на жгучем солнце и в холоде пустынной ночи, без единой твари рядом, с которой можно поговорить! Или только прикоснуться! Ну пусть не кошка, ящерка могла бы стать другом отшельнице! Но ящерки не дружат с людьми в пустыне! Каждая тварь в этом аду на земле живет только одним – прожить этот убийственный день! Найти каплю воды! Суметь проскочить мимо зубов, жаждущих твоей жизни и ярким днем! Закопаться в песок так глубоко, чтобы не смогли достать лучи все убивающего солнца! Сжаться на дне ямки в неприметный комочек, почти не дышать, чтобы не тратить безценную воду и дожить до спасительной ночной прохлады, когда огненный шар ляжет наскоро отдохнуть и даст ненадолго пожить другим. Но и в ночи пустыня убийственна: все живое выползает на остывающую поверхность песка, чтобы убивать. Убивать – это жить! Если ты болен и слаб, а враг хитрее тебя, ты сможешь своим тщедушным тельцем продлить жизнь другому. Правда, и твоего убийцу могут убить тогда, когда он убивает тебя. И только под утро, когда отдохнувшее солнце, потягиваясь со сна, начнет привычный обход раскаленной сковороды пустыни, лишь слабые царапины безчисленных битв за жизнь будут недолго безобразить ее песчаное морщинистое лицо. Поднимающийся жаркий ветерок наведет порядок, выровняет неровности, закроет мелкие могилки. А в глубоких, недоступных для врагов норах выжившая и притаившаяся тварь будет лизать сухим шершавым языком раны и ждать, ждать, ждать, ждать, когда с поверхности сольется уже не мертвяще-жаркий, а живительно-теплый воздух пустыни. Значит, впереди ночь!
Не постичь умом, не познать сердцем, как жила ты, Мария, в этом аду без питья и воды, без одежды, без собеседника и даже без мысли о возвращении! Вот же она, узкая полоска Иордана, граница жизни и смерти. Он неширок сейчас, и вряд ли он был широк в твое время. Сотвори усилие, ступи в его прохладные воды, омой свое покрытое коростой лицо и тело, выходи на другой берег, где протоптаны поколениями монахов водоносные тропки, и они приведут тебя прямо к людям.
47 лет ты не видела человеческого обличья, ты даже не знаешь, как выглядишь ты сама. 47 лет твой слух не услаждался голосом человека! Только звуки распутной музыки не давали тебе покоя ни ночью ни днем, только мерзкие твари нашептывали тебе искусительные блудные речи. Перейди реку, и ты еще сможешь наверстать упущенное. Мария остановилась в глубоком раздумье.
Враг был силен, искушения необоримее, веселая музыка звучала все громче, а разгорячившаяся кровь толкала и толкала – иди! Почти 50 лет ты провела здесь, моля Бога о прощении. Неужели Тебе этого мало, Господи? Разве может обычный человек из плоти и крови, разве может слабая женщина и дальше нести этот непомерный крест?
Мария сделала шаг к воде, но та сила, которая трижды выталкивала ее из Храма, вдруг напомнила о себе. Нет, она не мешала идти назад, но Мария вдруг с ужасом стыда приняла, за что Богородица не пустила ее в дом Божий. А приняв, Мария резко повернула назад. Длинные до пят волосы оставляли бороздки, словно вспахивая безплодный песок, от загара почернело тело, но Мария неотступно шла прямо на Восток, шла, уже не касаясь ногами земли, и поднимающееся солнце указывало ей правильный путь. Мертвая пустыня дала животворящий всход…
Мария Египетская
Ведь Марию ЕгиптянкуГрешной жизни пустотаПрикоснуться не пустилаЖивотворного креста.А когда пошла в пустыню,Блуд забыв, душой проста.Песни вольные звучалиСлавой новою Христа.Отыскал ее Зосима,Разделив свою милоть,Чтоб покрыла пред кончинойУготованную плоть.Не грехи, а Спаса сила,Тайной жизни чистотаПусть соделаетВам легкойНошу вольного креста.А забота жизни тесной,Незаметна и проста,Вам зачтется, как молитва,У воскресшего Христа,И отыщет не Зосима,Разделив свою милоть:Сам Христос, придя, прикроетУготованную плоть.Михаил Кузмин † 1936
Не правь эту трудную строчку
Давно хотел поразмышлять я о современном еврействе, но то ли недоставало смелости, то ли антисемитизма. Всю жизнь в России бьются над проклятым еврейским вопросом. Поразительно, однако, ни в одной стране мира нет такой неприязни к другой нации, а порой и ненависти, как к евреям. И если все то, что я скажу здесь, вы назовете антисемитизмом, то я отвечу словами великого православного святого, святителя Кирилла Александрийского † 444: «Жиды – суть видимые бесы».
Мое детство я провел с отцом-офицером в разных странах бывшего соцлагеря. Мы квартировали в городах, в обычных польских, мадьярских, львовских квартирах, и большинство соседей наших были почему-то евреи-переселенцы из Франции, России, Греции, Голландии – со всего света. Мы вместе играли, дрались, менялись подарками, влюблялись в сестер, лазали в чужие сады за незрелыми яблоками – словом, вели себя так, как ведут себя обычные подростки любой национальности. Но как-то незаметно я стал замечать, что новый друг Мойша правдами и неправдами жаждет заполучить мою коллекцию ценных колониальных марок. И, когда обменяться ему со мной не удалось, он попросил ее на время – и коллекция пропала навсегда. Мальчишечьи слезы – огонек на ветру: дунь – и потухнет. Но скоро пропал и новенький велосипед «Орленок», только подаренный родителями, Вся улица каталась на нем, отказа не было никому, Столкнувшись с воровством, я спросил отца: «Как же мне быть, папа?» «Надо уметь выбирать друзей, сынок»,
Однажды еврей-приятель попросил меня сказать его матери, что лежащий у нее кляссер с марками принадлежит мне, «Ты только скажи – она и отдаст», Я попытался выполнить просьбу, но при первых лживых словах слезы потекли из глаз и я бросился наутек; мама отучила меня врать сызмальства,
Мы были мальчишками, озорниками, чуть хулиганами, но никогда не искали для себя выгоды, разве что для голодного брюха, Подарить любимый перочинный ножик, отломить кусок бутерброда, дать почитать книжку считалось делом чести, А они выгодой оправдывали все, Одурачить младшего, сделать мелкий «гешефт», обмануть при обмене, не вернуть долга было для моих друзей-евреев делом обычным. Что-то отталкивающее сидело в их нутре, хотя внешне еврейский народ очень красив. Их семьи часто меняли города и страны в поисках лучшей доли, хотя не было заметно, чтобы они голодали. Отцы-евреи постоянно то открывали, то закрывали лавочки, пускались в рискованные дела и то