Читать интересную книгу Охота на Быкова. Расследование Эдуарда Лимонова - Эдуард Лимонов

«Здесь лошади у Анатолия Петровича. Конюшня. Три лошади. А рядом ещё сарайчик — это домик для конюха, он присматривает за лошадьми».

Впоследствии, уже вернувшись в Назарово, я узнаю, что невзрачное строение, воздвигнутое наспех для конюха послужило причиной для снятия кандидатуры Быкова в Госдуму по Ачинскому округу. Так как он якобы не продекларировал эту собственность в документах, которые сдал. По Ачинскому округу Быков решил баллотироваться после того, как Центризбирком завалил федеральный список ЛДПР, вторым номером в котором, за Жириновским, значился Быков. Вешняков психопатом орал на Жириновского, Жириновский на Вешнякова. Избиркомовцы легли костьми, но не пропустили. Говорят, Быков сам пришёл к Жирику. Если бы я знал историческое значение этого служебного помещения на краю бедного села, я бы попросил хотя бы сфотографировать его. Чтобы сразу покончить с этим строением скажу, что сарайчик был записан на некоего Олега Ставера, жителя города Назарова. Он был кем-то вроде старшего охраны быковского коттеджа в момент, когда туда заявились полсотни ментов и омоновцев, а именно 11 октября 1997 года. В ноябре 1999 года Ставер стал давать показания против своего бывшего босса. Среди прочего он сообщил, что Быков приказывал ему перевозить сумки с оружием. От сумок с оружием он впоследствии отказался, сказал, что не знал на самом деле, что в них находилось. Но показания Ставера, о том, что это не его сарайчик, что построил его Быков, послужили основанием для решения Ачинского избиркома исключить Быкова из числа кандидатов. Против этого решения протестовал тогда заместитель начальника налоговой инспекции Юрий Валентинович Акимочкин. Протестующего уволили. Сегодня, обиженный, он молча работает где-то в администрации. Ясно, что при давлении на них, много и много раз оказанном, а все знают на какие пытки способна наша милиция (вспомним брошенное депутату Госдумы Демину: «…висел бы ты у меня на одной руке, а другой признания подписывал»), Быкова предали Олег Ставер и его брат, предал как говорят, ещё один охранник — Никитин… Ставер с тех пор ходит с омоновской охраной. Брату Литвяка, мастеру спорта Николаю, 11 октября сломали пару рёбер. И до сегодняшнего дня тягают на допросы.

Коттедж окружён забором. Среди нескольких псов главный — чёрный крепкоголовый пёс, злобно оравший нам на собачьем языке всевозможные собачьи ругательства до тех пор, пока мы с крошечной Настей и шофёром не убрались оттуда. Я видел ещё двух собак. Один, бедняга, сидит на цепи на задворках, охраняя выход к речке Чулым, другой рычит на цепи вместе с черноголовым. Быков или не Быков владелец, но без собак и сторожей дом был бы разграблен. Сомнений быть не может. Когда мы пришвартовались к воротам, нас встретил один-единственный сторож: парнишка в потрёпанном камуфляжном ватнике и простых штанах, заправленных в кроссовки. Больше никаких сторожей не обнаружилось.

В цокольном этаже дворца пусто, лестница ведёт вверх на жилые этажи. Слева — помещение, где находится котельная и какие-то службы по управлению домом. Рядом — тренажёрный зал, металлическим уютным снарядам которого я, честно, позавидовал. Яркие, удобные, они возможно компенсировали Быкову ржавое железо и рваные мешки его спортивного детства и юности. В цокольном этаже мы сняли обувь, а на первом этаже получили тапочки, как в музее. И пошли разглядывать дворец. Мне в 1979—80 годах в Нью-Йорке пришлось служить «хранителем дома» у мультимиллионера Питера Спрэга, посему я знаю, как устроены дворцы, и мне было с чем сравнить дом Быкова на речке Чулым. Я сравнил его с домом Спрэга на реке Ист-Ривер.

Вот столовая со столом и двенадцатью стульями. Имеет нежилой вид, стулья ножками вверх покоятся на столе. Пищей не пахнет и скорее всего никогда её здесь не принимали. Возможно, Быков собирался жить здесь в глубокой старости.

В гостиной два кожаных дивана, четыре кресла, чуть в стороне стол с пятью стульями, круглый. У самого входа неуютно как-то высокий, в рост человека, — нелепый камин. На камине антикварные пистолеты, бронзовый зубр и всадник, тоже тёмной бронзы. Словно налоговый инспектор, я записал в тетрадь: узкие напольные часы, ковёр, большой телевизор, один цветок напольный, четыре картины, зеркало высотой в 2,5 метра, стены бежевые.

На лестничной площадке второго этажа стоял рыцарь, вызвавший восторг крошечной Насти. Меч, латы, какая-то стыдливая красная кольчужка прикрывает чресла. Парнишка в потрёпанном камуфляже объяснил, что рыцарь вызвал столпотворение и дичайший восторг среди ачинских ментов, они скребли латы, те из них, которые были из жёлтого металла, очевидно надеясь, что латы окажутся золотыми. Рядом с рыцарем есть два серых мягких дивана, такое же кресло (обивка в белых цветах на сером фоне) и журнальный столик. Возможно, тут, по замыслу Быкова, идя из тренажёрного зала к себе в спальни, его гости или родственники могли присесть, перелистать какой-нибудь «Коммерсантъ-Власть» или «Профиль».

В гостевой спальне — почему-то две деревянные двуспальные кровати. Как и за камин (слишком выглядит новостроем) за две двуспальные в одном помещении я поставил Быкову или его дизайнерам двойку. Еще в гостевой были, как и требовалось: столы, шкаф, кресла, стулья. В окно была видна заснеженная речка Чулым, пустой и морозный теннисный корт, а за речкой — уазик.

«Слушают», — сказал паренёк в камуфляже и фаталистически спокойно вздохнул. Вздохнул и я, спокойно и фаталистически, так как меня самого слушают, наблюдают, встречают и провожают и даже обыскивают. Ведь помимо написания книги о Быкове я ещё руковожу Национал-большевистской партией.

Master-bedroom я одобрил. За сдержанность. Только двуспальная кровать. Шкаф. Две лампы по обе стороны кровати — для супругов. Одна картина с васильками. На быковской стороне кровати на столике фото — в сердечке Быков и жена Марина, очень весёлые. Так как Быков сидел в тюрьме, в далёкой Москве, я им от всего сердца посочувствовал. Вообще, подумал я, разглядывая фото, Быкова всегда легко найти на любой фотографии: он всегда самый широко улыбающийся. На самом верху, там где на фасаде три верхних окна: помещается бильярдная. Она обшита деревом и вдоль стен тесно уставлена по периметру диванами. Здесь Быков должен был играть в бильярд с партнёрами по бизнесу и друзьями. Возможно, и сыграл пару партий. Но гнезда для отдыха не получилось. Сюда приезжают, в основном, менты и журналисты. И те и другие с ненавистью разглядывают этот образцово-показательный загородный дом богатого человека. Я разглядел с интересом. Наследственный нью-йоркский brown-stone дом Питера Спрэга, разумеется, был аутентичным образцом, а быковский лишь копией. Но это была хорошая копия, и помимо нелепого камина да двух двуспальных кроватей в одной гостевой комнате ошибок было немного.

Еще чувствовалась, и это я уже понял на обратном пути, проезжая мимо конюшни и судьбоносного домика при конюшне, мимо гидролизного водоёма, мимо назаровской ГРЭС, где с шумом опорожняли угольные вагоны, мимо железных и каменных обломков назаровских заводов… Еще чувствовалось, что вот из общей этой мёрзлой каши жизни появился другой человек — энергичный, с порывами, с желанием построить себе, а частично и другим, иную реальность. А его тотчас же скрутили, закрутили, запутали, обвили верёвками закона и беззакония. Он подражает на самом деле стандарту Питера Спрэга — наследственного мультимиллионера, богача, чей дед Фрэнк придумал и построил Нью-йоркский сабвэй и был лауреатом премии Эдисона в 1913 году. Если бы Быков подражал стандартам синих, татуированных, знал бы своё место, возможно репрессивная машина была бы к нему не так сурова. Я вспомнил рассказ Лескова об энергичном немце, приехавшем в русскую глубинку, привёзшем всякие умные машины, и как эта глубинка его ухайдакала, немца этого, как немец запил.

Дом Быкова — мечта о шикарной жизни. Когда-то в Нью-Йорке я, безработным, купил себе, помню, белое пальто. Я надел его тогда пару раз и потерял к нему интерес, позднее возил в багаже, переселяясь из страны в страну. Однако я удовлетворил свою жажду, осуществил мечту. Очевидно, для Быкова этот дом был как белое пальто для меня. А вокруг стояли болотом пятидесятые годы…

Расследование продолжается

Из Назарова мы уехали на машине Литвяка, оставляя город детства и отрочества Быкова позади. Мела пурга. То, что Литвяк является доверенным лицом Быкова в Назарове, что он унаследовал должность директора ОАО «Мукомол» от отбывающего 10-летнее наказание прежнего доверенного лица Быкова, Сергея Васильева, вовсе не было для меня секретом. И Литвяк не скрывал этого. Он ехал в Красноярск по своим делам. Оделся для этого в синие джинсы, кожаную куртку на меху и новую шапку, и сменил машину — на «тойоту», нам было по пути, мы и поехали с ним. Вообще первые 17 дней моего пребывания в Красноярском крае «быковцы» со мной осторожно дружили, а потом дружить перестали. Не все, но кое-кто. По этому поводу у меня есть факты, догадки и объяснения. Их я изложу позднее, потому что и люди Быкова — это Быков. Так я нахожу абсолютно симптоматичным, что «самое большое влияние на Быкова имеет сейчас Георгий Рогаченко» (заключение принадлежит наблюдательному Комарицыну, главреду «Вечернего Красноярска»). Поскольку Рогаченко и его историческая натурфилософия соответствуют сегодняшнему мировоззрению Быкова, который видит себя орудием Бога. Об этом тоже далее. Мы ехали и разговаривали с Литвяком. Накануне, побывав у него на мельнице, я вместе с ним растирал там пальцами муку, в начале процесса мукомеления, и в конце. Итальянские машины, купленные Быковым, делали свою работу отлично. Я, честно говоря, сначала не знал, как должно жить доверенное лицо Быкова в Назарове, и, увидев его на мельнице, в кабинете без окон, с этой мукой, блин, всё в муке, и холодно, проникся к нему уважением. Потому сегодня мне с ним было легко. Может, и ему со мной? Он рассказал больше за эти два часа о себе, чем хотел, думаю.