Натали содрогнулась и перекрестилась.
— Господи, не оставь его…
— Главное, что вы живы и здоровы, сударыня.
Натали бросила на него благодарный взгляд.
— Да наградит вас Господь! Мой брат тоже будет молиться за вас.
— Насколько мне известно, княжна, — помолчав, заметил Бакланов, — ваш брат находится на гарнизонной гауптвахте.
Бледное лицо Натали залилось краской.
— Увы, это правда. Но, надеюсь, что его скоро освободят… Ведь он не сделал ничего дурного!
— Я тоже надеюсь, — кивнул Бакланов, качнув острым носом.
И снова наступило тягостное молчание. Она хотела сказать что-то еще, но не решалась. В памяти вдруг явственно прозвучали слова арестованного брата: «Бакланов — правая рука великого князя!» Превозмогая себя, она робко обратилась к суровому офицеру:
— Господин Бакланов, брата могут отправить на Кавказ. Нельзя ли ему помочь?
Грубое лицо полковника стало непроницаемым.
— Соблаговолите выразиться ясней, сударыня!
Натали опустила глаза.
— Вы избавили меня от неминуемой гибели, и моя благодарность безгранична. Но я прошу… Умоляю вас снова проявить великодушие! Господин Бакланов! Спасите моего брата!
— Каким образом?
— Заступитесь за него перед Николаем Павловичем! Попросите его освободить Володю! Ей-богу, он ни в чем не виноват.
Не ответив, Бакланов встал и задумчиво прошелся по зеленому ковру гостиной. Потом остановился перед Натали, пристально взглянув на нее.
— Сударыня, боюсь, что вы преувеличиваете мои возможности. Тем не менее обещаю сделать для вашего брата всё, что в моих силах.
Слезы благодарности потекли по щекам Натали.
— Спасибо вам! Вы — благородный человек! Бог не забудет вас…
Но тот жестом прервал излияния благодарности.
— Постараюсь помочь чем смогу. Но человек часто становится бессильным перед Промыслом Божьим.
Натали побледнела.
— Почему вы так сказали?
Она глядела на него в недоумении, пытаясь по выражению лица понять, что он имел в виду.
Подойдя к занавешенному окну, Бакланов поманил девушку рукой. Когда она подошла, он отодвинул тяжелую оконную штору. Натали взглянула в окно, сдавленно вскрикнула и отшатнулась, прижав руки к груди.
Всюду, куда хватал взгляд, разлилось море. Вода плескалась возле окон второго этажа. Вдали виднелись лодки и наспех сколоченные плоты, перегруженные людьми…
— Какой ужас! — сдавленно выдохнула Натали. — Наводнение!
— Да, наводнение. Но вы в безопасности, княжна. Дом выдержал натиск стихии.
— Боже мой! Володя… Он заперт в подвале!
Натали бросила на Бакланова отчаянный взгляд. Тот взял ее руку и сжал до боли.
— Придите в себя, княжна! О вашем брате должна позаботиться охрана. А вы здесь под моей защитой. Пусть я не князь Репнин… Но поверьте, я ни в чем ему не уступлю!
И вдруг, не дав девушке опомниться, он сорвал с неё муслиновый шарф и впился губами в полуобнаженную грудь.
— Оставьте меня! — в ужасе вскрикнула она, но его сухощавая холодная ладонь зажала ей рот.
Недобрый взгляд желтых глаз гипнотически устремился на нее. Еще несколько тщетных попыток вырваться, и она почувствовала, что теряет сознание.
* * *
Ветер продолжал дуть, и гребцы изо всех сил налегали на весла, борясь с волнами. Кругом, куда ни глянь, — бурлила вода без конца и края.
— А где же дома? — спросил Репнин, оглядываясь, и в тот же момент понял, что они затоплены.
Навстречу шлюпке неслись по волнам обломки кровель, доски и бревна.
— Господин полковник! — откликнулся Бестужев, придерживая от ветра синюю фуражку. — Вон, глядите!
Репнин взглянул в указанном направлении. Сердце его сжалось. Прямо по курсу высилась небольшая роща. Стволы деревьев были скрыты под водой, а голые кроны облеплены людьми. Они сидели на ветках, прижавшись друг к другу, как воробьи, мокрые, жалкие.
Молодая женщина с младенцем на руках, заметив подходящую шлюпку, вскрикнула и, сорвав с головы косынку, стала размахивать ею, словно белым флагом. Увидев, что к ним идет помощь, люди зашевелились, послышались раздирающие душу вопли.
Когда Бестужев подвел вельбот к терпящим бедствие жителям, на деревьях началась настоящая давка. Дородные мужики, оттеснив более слабых товарищей по несчастью, прыгали с деревьев в воду, отталкивая друг друга, хватались за борт, орали, дрались за место в шлюпке, которая качалась и грозила перевернуться.
Репнин выхватил саблю.
— Назад! — крикнул он. — Зарублю первого, кто прикоснется к борту! Слушайте мой приказ. Сначала сядут дети, женщины и старики. Посмейте только ослушаться! Снесу башку каждому, кто самовольно полезет в шлюпку!
Услыхав его властный голос, паникеры притихли и, держась за ветки, стали ждать дальнейших распоряжений. Репнин оглядел несчастных людей. Его взгляд упал на женщину с грудным ребенком.
— Сударыня, вы сядете первой!
Постепенно воцарился порядок. Никто больше не толкался, не лез без очереди, напротив, мужчины переносили ребятишек, помогали женщинам, поддерживали стариков и старух. Репнин, Бестужев и матросы размещали, успокаивали и ободряли обессилевших, отчаявшихся людей. Перегруженный вельбот вскоре заметно осел, и князь обратился к оставшимся без места людям:
— Всем сохранять спокойствие. Мы доставим пострадавших в безопасное место, а потом вернемся за остальными.
— Как же! Так они и вернутся… — заворчал кто-то.
Тут же с деревьев послышались плач и причитания.
— Кто сомневается в моем слове? — повысил голос Репнин, а потом уже мягче добавил: — Терпеливо ждите, держитесь стойко. Все будут спасены.
Князь сдержал обещание.
Несколько раз уходил и вновь возвращался вельбот. Пострадавших размещали в ближайших военных казармах, богадельнях, церквях и монастырях. Среди спасенных было много раненых, но лишь немногие могли получить помощь. Мокрые, грязные люди лежали вповалку на голом полу.
Глядя на них, Репнин невольно вспомнил лето 1812 года, военный госпиталь в Смоленске. Стонущий муравейник человеческих тел… Но тогда была война. А теперь? За что кара Господня?
* * *
Часть спасенных горожан на шлюпке доставили в храм Покрова, возвышавшийся посреди коломенской площади, которая сейчас представляла собой бурлящее море. Облаченный в черную мантию протоиерей медленно шел по коридору в окружении священников, крестясь и раздавая благословения обессилевшим людям. Один из дьяконов его свиты охнул, встретившись взглядом с бледным окровавленным лицом, продрогшего мужчины.