окраиной. Яков скоро озяб, торопясь, он забыл надеть шерстяные носки, и, чтобы согреться, добежал до переулка, а когда вернулся к проходной, то сразу повеселел. На противоположной стороне проспекта стоял высокий старик. На нем было драповое пальто с котиковым воротником, старомодная широкополая шляпа. В руке он держал тяжелую трость, похожую на обыкновенную кочергу. Старик пропустил трамвай, машины и, не торопясь, перешел мостовую. Еще мгновенье, и вновь нахлынувший людской поток увлек бы его в ворота. Яков шагнул ему навстречу:
— Дедушка!
— В счастливой сорочке я родился, еще отыскался внучек.
Старик остановился, разгладил густые усы, пожелтевшие от табачного дыма, и ждал, что скажет ремесленник в новенькой, еще не обношенной шинели.
— Ну-с, зачем тебе понадобился Федор Прокофьевич? — Голос у старика был звучный, мягкий, располагающий к откровенности. Глаза, светившиеся добрым огоньком, и улыбка, скрытая усами, окончательно расположили Якова к старейшему из кировцев.
— Можно задать один вопрос?
— Почему же нельзя? — удивился Федор Прокофьевич. — Можно и не один, если про дело будешь спрашивать.
— Вы на «Путиловце» до войны работали?
— До какой?
— Первой мировой, — Яков вспомнил, как на политических занятиях преподаватель потребовал от него точного ответа о причинах возникновения войн, и поспешил пояснить: — империалистической.
— И русско-японскую здесь застал. С тысяча восемьсот восемьдесят пятого года тружусь на Путиловском. Ты что — знакомых разыскиваешь?
Яков замялся. Всю ночь не спал, думал, наконец отыскал нужного человека, а сказать, зачем пришел, почему-то неловко.
— Не стесняйся, — приветливо, по-стариковски ободрял подростка Федор Прокофьевич. — Что знаю, то скажу! Ко мне даже московские ученые наведываются.
Заметив, что на фуражке ремесленника обмяты края, старик сказал:
— Придешь, парень, домой, непременно вырежь из картонки ободок и заложи, фуражка дольше прослужит и будет иметь приличный вид. Форма украшает человека, если ее берегут и носят как положено… Ну так зачем пожаловал? — заторопил Федор Прокофьевич, поглядывая на проходную.
— Правда ли, что Михаил Иванович работал токарем на Путиловце? — выпалил Яков.
— А тебе зачем?
— Хочу знать.
— Ишь, какой любопытный! — ухмыльнулся старик. Радовала старого путиловца любознательность ремесленника. Из старой гвардии на заводе остались немногие. Федора Прокофьевича часто поджидали у проходной, захаживали и на дом. Одному требуется подтвердить стаж, другому помочь выхлопотать пенсию, третьему — удостоверить пребывание в красногвардейском отряде. Неожиданный вопрос Якова вызвал воспоминания, приятные старику. Если бы не заступать в смену, сколько интересного мог бы он рассказать! Как Михаил Иванович учился токарному ремеслу, как рабочие оберегали его от полицейских, как любили слушать. Простые то были беседы. Хотелось ему, поговорить о Михаиле Ивановиче, да надо торопиться в цех. Однако нельзя было и от ремесленника отделаться казенным ответом: «Калинин работал в пушечной мастерской с 1896 по 1899 год».
Понимая, что Федор Прокофьевич спешит, Яков все же не хотел его отпускать, не успел еще спросить о самом важном.
— Верно, что сохранился станок Михаила Ивановича?
— Ты ленинградец? — сурово перебил его старик.
— Вологодский.
— Простительно, если вологодский, — примиряюще сказал Федор Прокофьевич. — Запомни, путиловские рабочие вошли в историю революции. В Кратком курсе отмечены заслуги завода. У нас, кировцев, свои обычаи — что дорого сердцу, в огне сбережем.
Яков еще более осмелел.
— Посмотреть бы своими глазами станок Михаила Ивановича.
— Токарить собираешься?
— Там будет видно, — уклончиво ответил Яков. Ему не хотелось, чтобы путиловец знал про его намерение уйти из токарной группы. — Одним глазком, хотя бы издали взглянуть на станок.
Разве мог Федор Прокофьевич отказать пареньку в такой просьбе?
— Похвальное желание, пойдем, покажу станок.
И Федор Прокофьевич вошел в проходную. Яков задержался у бюро пропусков.
— Со мной можно и без пропуска, — сказал старик.
С недоверием входил Яков в проходную следом за ним. Вахтер, до этого придирчиво проверявший пропуска, у старого путиловца не спросил документа, почтительно с ним поздоровался. Пропуская ремесленника вперед, Федор Прокофьевич коротко сказал:
— Со мной. Мой парень.
Вахтер послушно посторонился. Якову стало тепло от мысли, что пусть хоть ненадолго, его принимают за внука. Удивительный старик! Сам без пропуска проходит на завод и посторонних людей водит. Яков почтительно поинтересовался:
— Видать, дедушка, начальником служите?
— Самым большим начальником, — добродушно отозвался Федор Прокофьевич, то и дело отвечая на приветствия встречных. Он хитро поглядывал на ремесленника, вынужденного легонько бежать рядом с ним, чтобы от него не отстать.
— Поди мастером?
— Выше.
— Начальником цеха?
— Выше.
— Главным инженером?
— Выше.
— Директором?
— Выше.
До этой минуты Яков считал, что самый важный человек на заводе — директор. Ответы старика, в которых он не заметил шутливого тона, ввели его в крайнее смущение.
— Так кем же ты, дедушка, служишь? Если не секрет, то скажи.
— Токарь-лекальщик седьмого разряда. Чин не столько большой, зато очень нужный. Без токаря, малец, ни одну машину — ни большую, ни маленькую — не построишь.
В цехе, куда Федор Прокофьевич привел Якова, можно было разместить десять механических мастерских училища. Бесконечным рядам станков не было конца. Яков беспокойно поглядывал налево, направо, боялся пройти мимо рабочего места Михаила Ивановича. В глубине цеха он увидел огороженный канатами небольшой станок. На табличке стоял номер — 4037. Привод от общей трансмиссии… Громоздкая коробка скоростей, суппорт старой конструкции… Рядом — инструментальная тумбочка. Якову казалось, будто хозяин станка пучком ветоши смахнул со станины стружку, ненадолго отлучился поточить резцы, скоро вернется, зажмет в центрах деталь, выверит, бесшумно подведет суппорт, и вырвется из-под резца стружка, завьется, сама надломится и упадет в противень. И только памятная надпись: «На этом станке работал всесоюзный староста Михаил Иванович Калинин» говорила, что этот станок свой срок отслужил, и бережет его народ, как дорогую реликвию.
Долго стоял Яков у станка великого рабочего, задержался бы до вечера, да нужно уходить, — у Федора Прокофьевича срочная работа. Подходил мастер, спрашивал, когда он закончит обточку коленчатых валов к трелевочным тракторам. В знак начатой дружбы Федор Прокофьевич подарил ремесленнику два резца из кировской стали, проводил до проходной, пожал руку и просил наведываться.
Яков вернулся в училище после большой перемены, сдал в гардеробной шинель, незаметно встал к своему станку. Успел он произвести лишь черновую обдирку зажимного болта, как у станка очутился мастер.
— В самоволку ходил? — сурово начал Евгений Владимирович.
Утром, в поисках Якова, он даже заглянул в