Читать интересную книгу Мой любимый клоун - Василий Ливанов

— Ванька, Ванька! — позвал Синицын.

— Папа, — неожиданно страшным хриплым басом произнес Ванька и опять залаял прямо в лицо Синицыну. Схватив Ваньку и укутав его одеялом, Синицын, как был босой, в одних трусах, бормоча: «Ванечка, ну что ты, что ты…», выбежал на лестничную площадку и прилепился пальцем к белой кнопке соседского звонка.

— Кто там? — спросил из-за двери испуганный женский голос.

— Это я, ваш сосед, Синицын. У меня очень плохо с ребенком. Откройте, пожалуйста. — Синицын никак не мог вспомнить, как зовут соседку. Они иногда встречались в подъезде, познакомились, здоровались, но на этом общение кончалось.

За дверью зашуршало. Дверь приоткрылась. Соседка, пожилая растрепанная женщина, с испугом оглядела Синицына через дверную цепочку.

— Что случилось?

Ванька опять закашлялся.

Дверь захлопнулась, цепочка с грохотом слетела, и соседка, распахнув дверь, вышла к Синицыну.

— Мальчик у вас? Какой славный…

Ванька почему-то испугался, махнул на нее рукой, собрался зареветь и весь затрясся в кашле.

— Неотложку надо, — сказала соседка. — Я сейчас, только возьму монетку.

Она скрылась в глубине темной квартиры и скоро появилась в наброшенной на халат шубе. Телефон-автомат был в подъезде рядом.

— Ничего. — Соседка запирала дверь на ключ. — Вы не пугайтесь. Идите к себе.

И она затрусила к лифту, шлепая стоптанными задниками туфель. До Синицына донеслись ее вздохи: «Господи, господи…»

Синицын, оставив свою дверь открытой, прохаживался с Ванькой на руках из комнаты в кухню, из кухни в комнату. Если бы не кошачьи глаза ходиков, он бы уверился, что время остановилось. Наконец лифт загудел, и вошла соседка, а за ней румяный врач — белый халат, шапочка, на шее стетоскоп, в руке черный чемоданчик.

— Я их внизу подождала, — пояснила соседка. — Молодцы — как скоро приехали.

Только взглянув на Ваньку и услышав его лающий кашель, врач определил.

— Ложный круп.

Потребовал кипятку, много кипятку и соды. Сода у соседки нашлась. Она принесла свой чайник и вскипятила на кухне два чайника и две полные большие кастрюли.

— Откройте горячий кран в ванной, — распоряжался врач.

Синицын до отказа вывернул вентиль.

— Ничего, сойдет, — констатировал врач, сунув палец под струю.

Заткнули в ванне пробку, всыпали соду и вылили две кастрюли кипятку. Зеркало над умывальником сразу запотело.

— Давайте больного.

Заперлись в тесной ванной комнате — Синицын с Ванькой на руках, врач и соседка с двумя чайниками. Синицын, по требованию врача, держал Ваньку над самой водой. Соседка лила в ванну кипяток из чайников, а врач, набросив на себя и на Ваньку мохнатую простыню, заставлял его дышать содовым паром.

— А в солнечной Бразилии, Бразилии моей, такое изобилие невиданных зверей, — приятным тенорком напевал под простыней врач.

Больному врач очень понравился. Ванька с готовностью проглотил таблетки и продемонстрировал, как умеет показывать горло без помощи чайной ложки.

— Браво! Артист! — оценил Ванькины способности врач и обратился к соседке: — Запомните, бабушка…

Соседка смутилась.

— Я ихняя соседка, — сказала она, указывая на Синицына.

— Тогда проинформируем отца, — бодро исправил свою оплошность врач.

Синицын все внимательно выслушал: ОРЗ — значит острое респираторное заболевание. Ложный круп — это отек в горле. Форма легкая. Но может усложниться. Если опять повторятся хрипы — содовый пар и немедленно вызвать неотложку. Тогда Ваньку заберут в больницу. Вот рецепты на лекарства. Синицыну, очевидно, нужен бюллетень? Или мать будет сидеть с мальчиком?

— Моя мама скоро приедет, — обнадежил Ванька врача.

— И прекрасно. Значит, все-таки бюллетень?

Синицын и соседка провожали врача до дверей.

— Я ему дал димедрол, он должен хорошо заснуть. Прислушивайтесь к нему внимательно. — Врач остановился в дверях и задумался. — Да, лекарств у вас сейчас, конечно, нет. Я вам оставлю немного олететрина. — Он открыл чемоданчик и сунул Синицыну облатки. Щелкнув замками, признался, улыбаясь: — Вы ведь клоун, верно? Я вас смотрел. Обоих. Здорово!

И, тряхнув Синицыну руку, исчез.

Соседка пошла к себе, поставив Синицыну условие, чтоб он ее позвал, если понадобится. Синицын поблагодарил.

— Простите, я забыл ваше имя-отчество.

— Зовите просто Мария. У меня отчество трудное: Евтихиановна.

Выход девятый

До утра Синицын почти не смыкал глаз. Временами тонул в гулкой бездонной черноте и, успев ужаснуться тому, что засыпает, выныривал, приподнимался на локте и напряженно вглядывался в щекастое белобровое лицо рядом с собой на подушках. Ванька дышал шумно, но без хрипоты. Синицын смотрел на него и думал о себе как-то отвлеченно, как о постороннем человеке. Ему сейчас многое надо было решить за этого человека. Постепенно комната наполнилась серым светом зимнего утра. Застучал скребок дворника. Щелкнули замки, и хлопнула дверь соседней квартиры. Синицын слышал, как соседка подошла к его дверям, постояла и ушла. Загудел лифт. Потом привычный этот гул стали забивать голоса, доносившиеся снаружи, шум уличного движения. Откуда-то долетела музыка — то ли марш, то ли фокстрот — не разберешь.

И Синицын незаметно для себя заснул. Его разбудил настойчиво дребезжащий звонок. Кто-то топтался на лестничной площадке, слышались чьи-то голоса.

Синицын нашарил туфли, накинул халат и открыл дверь.

Димдимыч и Ромашка.

— Что стряслось, Птица? Ты почему не был на репетиции?

— Тише…

На кухне коротко рассказал о Ванькиной болезни и — как под ледяной душ ступил — объявил Ромашке:

— Если Ванька скоро не выздоровеет, поедешь в Канаду один. — Волнуясь, стал втолковывать: — Начинайте репетировать с Димдимычем, не теряйте ни минуты. Димдимыч, милый, вы же можете подавать Ромашке мои реплики. Все прекрасно получится. Репризы от этого мало проиграют, тем более для тех, кто не видел наше антре. В конце концов, Рыжий в старом цирке обычно выходил под шпрехшталмейстера. Это нормально.

— Кого ты стараешься убедить, Сергей? — спросил Димдимыч. — Нас или себя?

Ромашка, так и не сняв шапку, сидел на табуретке, курил и смотрел в пол.

— Сними шапку, — сказал Синицын.

— Оставь меня в покое! — огрызнулся Роман. — Есть какой-нибудь Айболит, который его быстро подымет на ноги? — спросил Ромашка после тяжелого молчания. — Из-под земли достану.

Вступил Димдимыч. Он знает по опыту — родительскому, конечно, — что при Ванькином заболевании Айболит бесполезен. Форсировать здесь нельзя. Все пройдет, он не сомневается, но не сегодня и не завтра. И даже не послезавтра. А до отъезда остается три дня.

— Мы с Романом, конечно, попробуем порепетировать. Посмотрим, что получится. Ведь верно, Роман? — Ромашка выпустил дымное колечко. — Но ты, Сергей, должен нам пообещать, что, если твой сын через два дня наладится, ты поедешь, а Алиса Польди, она…

— Да Алиса будет беречь Ваньку пуще глаза своего. И Айболита никакого не нужно. — Роман наконец снял шайку.

Димдимыч, уходя, столкнулся в дверях с врачом из районной поликлиники. Роман решил задержаться, послушать врачебный прогноз.

Врач, полная одышливая женщина, долго мыла руки, а Ромашка прислуживал ей, вертя краны, подавая чистое полотенце и распахивая перед ней двери. Может быть, ему казалось, что, если задобрить врачиху, Ванька быстрее поправится?

— Какая температура?

Врач, хоть и была информирована неотложкой, подробно расспросила обо всем Синицына. Потом ласково растолкала Ваньку. Он пробудился в мрачном настроении и с величавой надменностью позволил себя прослушать и прощупать.

Болезнь протекает в легкой форме. Нет, температуру ему лекарством сбили. К вечеру опять должна подняться. Давать теплое питье, как можно больше. Хорошо молоко с боржоми или чай с лимоном. Дня через три-четыре, если все будет идти как положено, мальчик поправится.

И утвердила те же лекарства, что и неотложка.

Роман вызвался сходить в аптеку и обещал позвонить Алисе, чтобы немедленно привезла лимоны и боржоми. Он пританцовывал на ходу от радости. Громко восхищался советской медициной вообще и толстой врачихой в частности.

— Птица, какая она милая, правда? Внимательная такая. Уж она знает…

— Быстро же ты своего Айболита забыл…

А Ромашка:

— Тита-дрита, тита-дрита, ширвандиза-ширванда. Мы родного Айболита не забудем никогда! — Пропел и упрыгал, размахивая потрепанной хозяйственной сумкой.

Алиса приехала раньше, чем вернулся Роман. Привезла молоко, лимоны. Боржоми не достала. Роман тоже натащил молока.

— Теперь у тебя, Птица, только кисельных берегов не хватает.