Таня не думала, что разговор может начаться с ее “дяди”, и была застигнута врасплох: тоненькие ноздри ее красивого носа чуть заметно побледнели, ресницы дрогнули. Но она быстро овладела собой и улыбнулась, несколько кокетливо глянув на барона снизу вверх.
— Мне очень приятно слышать это, но я ничего не знаю о намерении моего любимого дяди.
— Как? Вы не знаете, что барон Шлемер прислал письмо? — спросил фон Швайгерт.
Таня ничего не знала о письме и сейчас боялась, как бы не сказать чего лишнего.
— Я не знала о письме моего дяди Густава. Почему же мне не дали его? Я так давно хочу переписываться с ним.
— Нет ничего удивительного, что вы не знали об этом письме. Оно адресовано не вам.
— Очень жаль, — искренне возразила Таня.
— И хотя оно адресовано не вам, — продолжал генерал, — но оно — о вас. Барон Шлемер очень хочет встретиться с вами. Он пишет, что вы единственная его наследница, так как у него нет детей.
“Ого, я — наследница барона!” — подумала Таня.
— Мне очень хотелось бы встретиться с дядей Густавом, — взволнованно сказала Таня. — Не покажете ли вы мне его письмо, господин генерал.
— Нет, славная фрейлен, этого, к сожалению, я сделать не могу. Я не имею этого письма. Я его только читал.
Таня поняла, что была проведена более тщательная проверка ее личности и, кажется, ничто не вызвало у фашистов подозрений. Но все-таки встреча с “дядей” не входила в ее планы.
— Но я не за этим пригласил вас, фрейлен Берта, — продолжал генерал. — Я хотел, чтобы вы работали у меня в штабе. Биографию вашу, как вы, вероятно, заметили, я знаю — меня информировали. Кроме того, я лично знаком с вашим дядей бароном Шлемером. — Фон Швайгерт помолчал. — Вы не возражаете у меня работать?
— Если буду вам полезна, — чуть улыбнулась Таня и положила ногу на ногу, обнажив круглое колено, обтянутое тонким чулком. Но тут же машинально оправила платье и глянула на генерала вопросительно…
— Хорошо. Значит, решено.
Барон задумался: “Черт возьми, а она недурна! Прекрасная переводчица, богатая невеста”.
— Вы живете у Луизы Музиль? — спросил он.
— Да.
— Знаю. Это очень далеко отсюда. Нехорошо. Завтра будет вам квартира поближе к управлению. А сейчас вас познакомят с вашими обязанностями.
Барон нажал кнопку. Вошел адъютант.
— Проводите фрейлен Берту к лейтенанту Бушу. Да скажите, чтобы зашел ко мне майор Вейстер.
Таня вышла. Тотчас в кабинет генерала зашел майор с черными усиками.
— Знаете, Вейстер, сегодня мне сообщили, что перехвачены радиограммы русских, из которых видно, что они ведут поиски какого-то азариса. Что это может быть, Вейстер? Что это за слово — азарис? Это что-нибудь из минералогии? — спросил генерал.
— А мне доложили — Озирис. Так это, господин генерал, из мифологии, — ответил майор.
— А что это означает?
— Озирис в древнеегипетской религии значится богом воды и растительности. В незапамятные времена, будучи царем на земле, он научил людей земледелию, но был убит своим завистливым братом Сетом и погребен своей женой Исидой.
— Забавно. Откуда вы знаете все это, Вейстер? О да, вы же историк!
— Можно продолжать, господин генерал?
— Продолжайте, забавно.
— Сын Озириса — Гор, рожденный после смерти отца, отомстил за него и овладел отцовским троном, а сам Озирис после своего “воскресения” стал царем загробного мира и судьей душ умерших.
— Забавно. Но почему это вдруг русские решили пустить этого бога в эфир?
— Трудно сейчас сказать…
Зазвонил телефон. Генерал взял трубку.
— Алло. Слушаю. Да. Озокерит? Озирис — неправильный перехват? Да. Надо следить. — Генерал положил трубку. — Напрасны наши с вами изыскания в области мифологии, Вейстер. Оказывается, наши радисты и переводчики перепутали. Русские ведут поиски не Озириса, а озокерита. Что это такое, Вейстер? В этом надо разобраться.
— Вот это, пожалуй, из области минералогии. Насколько мне известно, это — горный воск.
— Странно. Для чего потребовался им горный воск? Запросите гражданское управление. Пусть сообщат все, что известно им о горном воске. Потом доложите мне.
— Будет сделано, господин генерал. — Майор вышел из кабинета…
Таня, сопровождаемая адъютантом барона, вошла в комнату, откуда доносился стук пишущей машинки. Там оказалась еще одна обитая клеенкой дверь. Адъютант постучал, дверь открылась, оттуда показался худощавый лейтенант с маленькими близорукими глазами в пенсне.
— Фрейлен Берта Шлемер, — отрекомендовал адъютант. — Знакомьтесь, лейтенант Буш, фрейлен Берта Шлемер будет работать здесь, с вами.
— Очень хорошо, — отрывисто сказал лейтенант Буш. — Вы умеете печатать на машинке?
— Да.
— Отлично. Работы много. С тех пор, как заболел мой коллега Дойшле, я остался один и целыми ночами просиживаю за машинкой. Очень тяжело одному.
Таня осмотрела комнату. В ней стояло три несгораемых шкафа, два стола с ящиками. Как хотелось Тане сейчас же, немедленно, осмотреть эти шкафы, перерыть каждый ящик стола. “Может, здесь уже появился “Озокерит”? — думала Таня. — Интересно, что представляет собою этот лейтенант Буш? На первый взгляд он типичный службист, канцелярист. С ним мне придется, видимо, доставать “Озокерит”? Но как все это получится?”
Через два дня Таня переселилась на другую квартиру, недалеко от штаба, на той же улице. В этот дом привел Таню адъютант барона.
— Здесь жили наши офицеры, но мы их убрали, освободили комнаты специально для вас, — пояснил он.
Хозяйка дома, высокая сухощавая Женщина с крупными чертами очень бледного лица, назвала себя Александрой Богдановной. Она показала Тане две хорошо меблированные комнаты.
Таня удобно устроилась в этой квартире. Она рано поднималась, умывалась, старательно укладывала свои волосы, завтракала и шла на работу.
Однажды утром, когда Таня умывалась на кухне, хозяйка стояла около своей кровати, сложив руки на груди. Она внимательно смотрела на девушку своими большими печальными глазами.
— Знаете что… — вдруг сказала она.
— Что?
— Вы все-таки не немка.
Спокойно продолжая умываться, Таня спросила:
— А кто же я, по-вашему?
— Вы?
— Да.
— Вы самая настоящая русская, — тихим и, как подумалось Тане, вкрадчивым голосом проговорила хозяйка.
Обтираясь полотенцем, Таня посмотрела на женщину. Ей показалось, что синеватые круги под глазами хозяйки потемнели, и от этого лицо ее как будто стало еще бледнее.
— Вы думаете, что я русская?
— Я не думаю. Я это чувствую.