собрать мысли и понять что же произошло. Выходя из вагона он поскользнулся и упал, об этом свидетельствовала и боль в голове. Женька хотел подняться, но заключил что, очевидно, боль может усилиться, поэтому и продолжал лежать. Что дальше? Вероятно его отнесли и положили на траву. Тогда где же люди? Где мама? Сейчас должна быть истерика и обвинения и в адрес электрички, и в адрес дождя или ещё чего-нибудь или кого-нибудь. Женька прислушался. Он не услышал стук колёс от железной дороги, значит электричка уже отъехала. Никаких голосов, впрочем чирикали птицы и гудели насекомые, обычные звуки, которые всегда можно услышать за городом летом. Женька снова пошевелил руками и ногами, уже более уверенно. Он убедился что они целы, это успокоило ещё больше, но тут же и огорчило. Если бы он сломал какую-нибудь конечность, то наверняка о лагере можно было бы забыть. Пронеслась дерзкая мысль симулировать травму. Женька умел это делать, когда, например не хотел идти в школу. Эта идея казалась годной и он быстро сообразил, что будет делать дальше. Встав на ноги он начнёт хромать, жаловаться на боль в ноге, ныть и стонать. Здесь главное не переигрывать и все поверят. Воодушевлённый такой идеей, он принял страдальческий вид и медленно сел. Потом, не глядя по сторонам встал на ноги и тут же пошатнулся, демонстрируя беспомощность. Сделав для верности ещё один неловкий шаг, он присел, издав при этом негромкий стон. Решив что для начала хватит, он огляделся по сторонам: зрителей не было. На поляне был только он, рыжая девочка с косичками и рыжий толстяк из электрички. Присутствие взрослых не наблюдалось, так же как и железнодорожной станции, каких-либо коммуникаций и прочего. Толстый обратился к Женьке: “Очухался?” Произнёс он это грубовато но дружелюбно. Его тон расположил Женьку и он подошёл к нему и протянул руку: “Евгений”. “Себастьян”,— ответил тот и пожал руку. “А я Изабелла”,— подошла сзади девочка с косичками и первая протянула руку. Женька ответил рукопожатием, соображая, что это за странные имена у этих странных детей. К тому же одеты они были не так как в вагоне. Женька отметил что они уже успели переодеться в пионерскую форму. Бросался в глаза красный галстук, повязанный поверх белой футболки. Узел галстука был особый, ровный, в форме квадрата. У Себастьяна футболка заправлена в синие шорты, а у Изабеллы в синюю юбку. Они были очень похожи, как брат и сестра. Оба рыжие и в одинаковой одежде. Женька отметил что ребята никуда не спешили, но в то же время, в отличие от него, были хозяевами положения. Их, очевидно, ничто не беспокоило, как будто бы они точно знают зачем они здесь и что делать дальше. Ни каких вещей при них не было. Держались они дружелюбно, но в душу не лезли. Итак, Женька начал делать первые выводы: “выходя из электрички я оступился и упал. Об этом свидетельствовала боль в затылке. Сначала я лежал на тротуаре, потом меня перенесли сюда, на лужайку и положили на траву. Себастьян и Изабелла в это время переоделись и зачем-то пришли за мной ждать, когда я приду в сознание, а взрослые с вещами пошли в лагерь, очевидно, оформлять документы. Такая нелепость может только присниться. Может я сплю? подумал Женька. Он не раз во сне осознавал себя, то есть то что он спит. Но во сне не может болеть голова, это Женька знал точно. Может я попал в прошлое или будущее, — его интересовала тема перемещения во времени.
— А какой сегодня день? обратился он к своим новым знакомым.
— Тринадцатое июня, — ответил Себастьян и добавил — понедельник.
— А год? — пронзительно посмотрел он на Изабеллу, пытаясь определить не в сговоре ли они.
— Две тысячи двадцать второй.
— Да, — согласился Женька раздосадованный что такая фантастическая версия провалилась.
— Есть телефон? Я позвоню маме.
— Телефон нам нельзя. — ответила Изабелла, не уточняя обстоятельств и продолжила, — нам пора. Эти слова показались Женьке, одновременно, и прощанием и приглашением, и он предпочел понять их как приглашение. Все трое повернувшись спиной к солнцу зашагали. Шли молча. Женька чуть позади. У него было много вопросов, но он не спешил их задавать, а предпочёл подождать, не встанет ли всё само собой на свои места. Он смотрел вслед своих новых попутчиков. Себастьян. Что за имя такое. Он что иностранец? Вряд ли. Не похож. Разговаривает без акцента, использует обычные слова. Изабелла. Вот ещё имя. Язык не повернётся произнести.
— Изабелла, — позвал он как бы пробуя на язык незнакомый фрукт. Она обернулась. Во взгляде читался вопрос. Нужно было что-то спросить, не зря же окликнул. — Сколько тебе лет? — спросил Женька первое что пришло в голову.
— Девять, — просто ответила она.
— А мне десять, — сказал Женька. Та продемонстрировала безразличие к этой информации и отвернулась. Женька понял что получить от неё какие-либо сведения не удастся.
— А тебе сколько? обратился он к Толстому, не рискнув произнести его имя.
— Мне одинадцать, — ответил Себастьян.
“Я бы дал больше”,— подумал Женька.
— А где вы живёте? — продолжил он.
— В городе. — ответил Себастьян. Женька попробовал задать ещё несколько вопросов, чтобы хоть как-то вникнуть в ситуацию, но ответы исходившие от ребят всегда были сухие и односложные. Составить по ним картину происходящего было совсем невозможно, впрочем не было и грубости. Женька ни разу не услышал в свой адрес заткнись или отстань. Никаких ноток раздражения или агрессии. Все его вербальные способности сводились на “нет” такой неинформативностью речи.
— В каком городе? — уточняющее спросил Женька.
— В нашем.
— А в школе какой учитесь?
— В обычной средней школе.
— А где родители?
— Ушли.
— Куда?
— Вперёд.
После каждого вопроса Женька делал паузу, чтобы как-то обдумать ответ. Но что тут обдумывать. Тогда он попробовал рассказать о себе: “в прошлом году, летом я был в деревне”. Женька выждал несколько секунд ожидая реакции. Её не было. Тогда он продолжил: “там у меня есть собака- Пират. Раньше она сидела на цепи и все думали что она злая, а потом её отвязали, соврал Женька, оказалось что она добрая”.
— А у тебя есть собака?”,— обратился он к Себастьяну.
— Да мало ли собак? брезгливо и даже насмешливо, через губу фыркнул тот. Это просто взбесило Женьку: “как это мало ли собак. Я ему о самом сокровенном, о своём друге, который мне снится. Я бы всё отдал чтобы сейчас погладить его или услышать его лай, а он: — “мало ли собак”. К горлу подступил комок. Женька перестал владеть