Сказать, что Тимир и Федор уставали от жары — все равно, что не сказать ничего. Пот лил с них градом и застилал глаза, хилый ветерок не приносил облегчения, снять рубашку означало получить сильнейший солнечный ожог. Одежда была мокрая — хоть выжимай, на дне кокпита плескались морская вода и пролитый пот спортсменов. За три часа тренировок они теряли сил не меньше, а может и больше, чем тратит боксер за три раунда напряженного боя в ринге. Но все равно, ежедневно в полдень они начинали лавировку с нижней марки.
На второй день Федор скинул майку и шорты и остался в одних трусах.
— Хорошо тебе, — завидует Тимир, — вон ты какой лохматый, даже на спине шерсть растет.
— Естесная защита, — отшучивается Федор, — без ентава никак… Ента меня и в Муранске спасало… Тельнягу накинул, и тепло…
Как-то вечером, когда жара немного спала, Карло Роланди устроил Ти-миру и Федору пешеходную экскурсию по Неаполю.
Тихие респектабельные улочки, каменные дома, наглухо закрытые деревянными ставнями окна.
По улице Партенопе, мимо дорогих отелей и ресторанов вышли на набережную Борго Маринаро.
— А тама шо за крепость? — спрашивает Федор — Прямо замок Иф.
Тимир переводит на английский.
— Это древняя крепость «Кастель-дель-Ово», или «Замок яйца», — отвечает Карло. — Ее стены хранят память о Вергилии, который на берегу Неаполитанского залива писал свою «Энеиду». Вергилия считали не только поэтом, но и чародеем. По легенде он связал судьбу Неаполя с волшебным яйцом, которое сокрыто под фундаментом «Кастель-дель-Ово». Предание гласит, что яйцо спрятано в амфору, амфора — в железную клетку, а клетка замурована где-то в основании замка. И пока яйцо цело — стоит и замок, и весь город Неаполь.
— Прям наш Кощей Бессмертный, — усмехается Федор. — Видал, Тима? Ничего ж своего придумать не могуть. Все у нас тибрять…
Разговор всякий раз возвращался к предстоящей регате.
— Паркс приехал побеждать, — говорит Роланди. — А Марио Кина… — улыбка сошла с лица итальянца. — Будь с ним осторожней… У него прекрасная яхта и он сильный яхтсмен, но от него можно ожидать чего угодно… Поглядывай за ним… Он коварен…
— А как же параграф тридцать первый гоночных правил о честной спортивной борьбе?
— Он знает его не хуже тебя! — смеется Роланди. — Но знать и выполнять — разные вещи. Он так все подстроит, что ты же и окажешься виноватым…
Целую неделю дули слабые ветра.
И в первый день соревнований, 29 августа, погода не изменилась. Яркое слепящее солнце, ленивый ветерок, не больше двух баллов, на «Америго
Веспуччи» трепещут праздничные флаги, в заливе мелькают первые паруса, чуть поодаль виднеются пароходы, шхуны, глиссеры — словно плавучие трибуны выстроились вдоль дистанции, зрители приникли к бортам, крутят бинокли, настраивают подзорные трубы…
Тимир и Федор с рассветом были в гавани. Не глядя ни на кого вокруг, они готовились к гонке, проверяли все в последний раз перед стартом. Тимир чувствовал, как постепенно исчезали все тревоги прошедшей недели, словно стертые волной рисунки на песке. Появлялись азарт, жажда соперничества, уверенность в своих силах и предельное спокойствие.
«При таком ветре победа наверняка достанется тому, кто выиграет на первом круге, — думал он. — Значит, надо попробовать вырваться вперед на первой же лавировке. Самое главное — поймать две первых перемены ветра».
Одна за другой яхты покидали причалы. От яхт-клуба до старта четыре мили. «Летучие голландцы» и «Звездники» шли от Малосильо. Из бухты Санта-Лючия шли «Драконы», из порта Посиллипо — «Финны».
«Где-то там сейчас среди них на своем „Финне“ и Сашка, — подумал Тимир. — Попутного ветра тебе, Саша».
Все яхты смешались в заливе, лавина парусов двигалась к старту, постепенно расходясь по трем дистанциям, размеченным красными, синими и желтыми буями, навстречу своей судьбе.
Тимир поглядывал на соперников, невольно высматривая среди них «Ма Линдо» португальца.
«А разве Страулино менее опасен? — размышлял он. — Конечно, итальянец не пойдет на открытый навал, но здесь ему знакомы все течения. И потом, Роланди его шкотовый».
Все готово к началу регаты, все на своих местах, судьи — на судейских катерах, зрители — на судах и гидросамолетах, и, кажется, на всем, что способно держаться на море, словно весь Неаполь покинул берег, чтобы следить за гонкой; спортсмены на своих яхтах барражируют вблизи стартовой линии.
Первые две сигнальные ракеты уже выпущены.
Как и рассчитывал Тимир, никто не принимал «Торнадо» в расчет. Большинство «Звездников» собралось у левого края стартового поля, возле Страулино и Паркса. Там же виднелась и «Ма Линдо» португальца. Только француз Пизани на «Фрипе» маневрировал справа. К нему и направился «Торнадо», пристраиваясь с подветренной стороны. Идя круто против ветра, бейдевиндом, француз медленно приближался к линии старта.
«Пора», — решил Тимир и, обойдя француза, двинулся вдоль стартовой линии галфиндом, подставив ветру всю площадь парусов. Когда же в небо взметнулась третья ракета, «Торнадо» вернулся на прежний курс и на высокой скорости возглавил гонку.
— По лезвию ножа проскочили, — кричит Федор.
— Похоже, — отвечает Тимир, до боли в суставах сжимая рукоятку румпеля[15].
«Торнадо» несся вперед между двумя группами яхт, стремительно приближаясь к верхней марке.
«Мы первые, мы первые, — шепчет Тимир. — Пока все складывается удачно».
У верхнего знака «Торнадо» оказался раньше всех, за ним с отрывом в три корпуса пришел немец Сплит, а следом виднелись яхты Паркса и Карлсона… Остальных не различить, они шли очень плотно, сплошным белым комом.
Обогнули знак.
«Ну, теперь не подведи, ветер!» — молит Тимир.
Но ветер Неаполя не спешил помогать гонщикам. С тревогой следил Тимир за парусами. В жизни всякого парусника порой наступает это время унылого бездействия, когда корабль не бежит по волнам и ветер не наполняет опавших парусов, судном играют течения и морские чудовища, команда устраивает бунт. Надвигался штиль…
— Эх! — досадует Федор. — Стартанули знатна и усе зазря…
Яхты Марио Кина и Страулино все ближе… Они еще не попали в штилевую зону, а «Торнадо» уже покачивается на середине залива.
— Хыть бухсир кличь! — переживает Федор.
— Или проси помощи у повелителя морей, — кивает Тимир.
Словно в ответ на эти слова нехотя потянул легкий ветерок, и «Торнадо» двинулся, наконец, к боковой марке. Но теперь никакого преимущества перед соперниками у него не было. Все яхты шли вровень.
После третьего нижнего знака немец Сплит первым из всей кавалькады перешел на правый галс и, поймав ветер, стал заметно отрываться от остальных. Следом за ним повернули Паркс и Страулино. Федор вопросительно покосился на своего капитана. Ну, мол, давай!.. Чего ждешь? Но Тимир не спешил, пройдя за кормой Сплита, он вышел левее его яхты, переложился и, получив «чистый» ветер в паруса, на верхний знак пришел лидером. Но отрыв был очень мал. Сплит, Страулино и Кина находились в пятидесяти метрах, не больше. Теперь все решала гонка на попутном курсе.
«Вот сейчас мы и проверим, правду ли говорят, что американские „Звездники“ быстрее немецких и английских», — подумал Тимир.
Ветер усилился до трех баллов. Яхты рвались к финишу. Никто не хотел уступать. Начался спурт.
«Где Кина? — волнуется Тимир. — Вон он, позади, отстал корпуса на два… А Страулино?.. Еще дальше. Паркс и Сплит далеко — бьются друг с другом. А вон и Ноульс… Нет, и он не опасен… А ведь у них все яхты — примы. Вот и довелось прикинуться. Теперь ясно — идем вровень…»
На миг Тимиру показалось, что «Ма Линдо» португальца настигает «Торнадо». Будто черноволосый корсар усилием воли заставлял свою яхту двигаться быстрей и быстрей.
«Чертов португалец!» — Тимир весь сжался от напряжения.
На полном ходу яхты пролетели финишный створ.
— Первые! — кричит Федор и бросается обнимать своего рулевого.
Тимир проводит ладонью по лицу, мокрому от пота, соли и моря…
На берегу Страулино и Роланди пожимают им руки, Паркс дружески хлопает по плечам, а багамец Ноульс, пришедший одиннадцатым, высоко вскидывает брови и качает головой, всем своим видом демонстрируя, что никак не ожидал от «советских» такой прыти.
Ночью Тимир долго ворочался в постели, пытаясь заснуть. Но стоило ему прикрыть глаза, как в памяти снова и снова возникали картины прошедшей гонки: лавина белых парусов с красными звездами наверху…
«Угораздило ведь Гарднера придумать такую эмблему, — думал Тимир под мерное похрапывание Федора. — У него ведь тогда и мысли, наверное, не было, о том что у нас тут в семнадцатом году грянет… Налепил красную звезду, а, скажем, белую нельзя, парус и так белый, ну или синий… А вот алые паруса только в сказках бывают…