Сергей Дмитрич морщится, и я торопливо исправляюсь:
– Звучит-то как отвратно! Я не голодаю, вы не думайте. Очевидно, что приоритетом была бы еда. Просто остальные необходимые покупки делать было бы сложнее.
– Понимаю, – протягивает он. – Рад, что у тебя есть Лена и возможность немного облегчить свою жизнь.
– Слушайте, это просто жизнь, – улыбаюсь я. – А Лена… Я же с ней дружу и живу не из-за денег. Это облегчает мою жизнь, но если бы Ленка предложила просто снимать напополам квартиру, я бы поддержала подругу, не бросила. Подумаешь, чуть больше работать бы пришлось… Зато вместе не так одиноко.
Я осекаюсь на соседа. От этого разговора мне не по себе. Слишком откровенничать я не привыкла, а тут болтаю и болтаю. А он слушает, словно ему действительно интересно.
– Удивительно, что, несмотря на тяжёлые жизненные обстоятельства, ты выросла такой замечательной девушкой.
– Да я обычная, Сергей Дмитриевич, – смущаюсь я.
– Многие могли бы озлобиться, пользоваться людьми, а ты совсем не такая. Это большая редкость.
– Бросьте, – отмахиваюсь я. – Не такая уж и редкость.
– Твоя подруга такая же? – с кривоватой усмешкой спрашивает он.
Я на секунду мешкаюсь, но выдаю без запинки.
– Конечно.
Сергей Дмитрич смотрит понимающим взглядом. Словно правда понимает, что Ленка не такая, но я не могу воспринимать её иначе. Она хорошая. Чуть взбалмошная, но очень хорошая. Избалованная немного, но это не делает её плохим человеком. Меня иногда коробит её потребительское отношение к родителям, но… Кто я такая, чтобы её осуждать? Будь я на её месте, ещё неизвестно, как вела бы себя…
– Ты хорошая, Юль, светлая девочка. Сбереги это в себе. – Говоря это, мужчина поднимается. – Уже очень поздно. Спасибо за ужин и приятную компанию.
– Так уж и приятную! – смеюсь я. – Весь вечер только жаловалась вам на жизнь.
– Мне нравится открывать в тебе прекрасную личность, – хмыкает он.
Он идёт к выходу, и я провожаю его. Стою в дверях, глядя на мужчину.
– Спокойной ночи, Юля. – Сосед берёт меня за руку, слабо сжимая.
– И вам спокойной ночи, Сергей Дмитрич, – отзываюсь я, заворожённо глядя на руку, зажатую в крупной мужской руке. Это длится мгновение, другое, а потом он уходит в ночь.
И, лишь вернувшись в кухню, я понимаю, что так и не напоила его чаем.
Глава 6.
Ночью мне не спится. В огромном доме слишком страшно. Все посторонние звуки вгоняют меня в панику, и я забираюсь с головой под одеяло и трясусь как мышка-трусишка сама не знаю почему. Чтобы хоть как-то отвлечься от пугающих меня мыслей, я начинаю вспоминать прошедший день да так и засыпаю.
Всю ночь меня мучают кошмары. Сергей Дмитрич всё везёт и везёт меня куда-то, и этому горному серпантину нет конца и края. А потом дорога заканчивается резким обрывом, и мы срываемся на полной скорости в пропасть. Мне хочется заорать от ужаса, но рот мой зашит грубыми стежками толстой нити. Кажется, глаза просто лопнут от напряжения в голове, а сердце разорвёт от страха. Но всё это перестаёт иметь значение, когда мужчина берёт мою руку в свою, крепко сжимая. Словно обещает, что всё, в конечном итоге, будет хорошо. В момент соприкосновения с крутыми склонами скал я не чувствую ничего, даже страха, зато резко перемещаюсь в одну из аудиторий вуза. Напротив меня стоит Лена, которая горько плачет, а когда я пытаюсь её успокоить, отталкивает меня, ударяя ладонями в грудь, и я лечу на пол, но падаю на голые скалы. И только тогда расшибаюсь в лепёшку, мгновенно просыпаясь.
Странно, но первым делом я провожу пальцами по губам. Внутри меня зреет тревожное чувство, но я никак не могу понять, с чем именно оно связано. Мысли о том, что снилось, причиняют дискомфорт, и я стараюсь поскорее выбросить их из головы. Долго намываюсь в ванной, готовлю завтрак и завариваю чай. Завтракать сажусь перед телевизором, попутно написывая сообщения Ленке, которая наконец-то появилась в сети.
Мы обмениваемся фотками, она подробно рассказывает о своих романтических приключениях. Я не хочу грузить подругу мелкими недоразумениями, потому молчу. Ни словечка о соседе, забытых ключах и ужине в доме её родителей. Ни словечка о моих волнениях по поводу такого соседства. Только делюсь планами: сегодня я буду отдыхать в доме, а завтра планирую поехать в город.
Но когда Ленка убегает радоваться своему счастью, я снова предоставлена сама себе. И даже шум телевизора не отвлекает от этого. Громко топая, я беру из чемодана скетчбук и пенал, накидываю толстовку и выхожу во двор.
После непродолжительных поисков устраиваюсь в шезлонге, выбираю лучший вид и погружаюсь в рисование. Пожалуй, ничего больше я так сильно не люблю, чем рисовать. С самого детства, на любом клочке бумаги и любым огрызком карандаша, старыми засохшими красками, найденными у школьной помойки, когда освобождали на ремонт кабинеты, на обрывках бесплатных газет… Неважно где, на чём и как, но я рисовала то, что меня окружает.
Сначала выходило неважно, но если что-то и было подвластно маленькой Юле, так это отточить навык. И я оттачивала. Мне так хотелось научиться красиво рисовать, что я крала деньги из сумочки пьяной матери, покупала батон и пакет молока, и, непременно, карандаши, краски или альбомы. Мать долго не замечала, но везение не могло длиться вечно. Однажды я попалась: думала, что она уже спит, но мать застала меня у сумки и поколотила в первый раз. Мне не было обидно за тумаки – лишь за пару голодных дней и карманных денег на своё увлечение.
Лет с десяти я начала драить полы в подъездах, выносить чужой мусор и выгуливать собак. Думаю, люди просто жалели меня, но у меня стали появляться собственные деньги, питание стало разнообразнее, а карандаши и краски не переводились. Я рисовала прекрасный мир, вокруг вместо того чтобы оплакивать свою жалкую жизнь.
Возможно, рисование успокаивало, дарило чувство защищённости, не знаю. Но я рисовала и продолжаю рисовать.
Так и сейчас. Мелкими штрихами простого карандаша передаю тени, объемы, размеры. От усердия даже высовываю кончик языка и щурюсь, разглядывая получившуюся картинку.
Передо мной горы, покрытые лесом, крыши домов на соседней улице коттеджного посёлка, идеальная лужайка газона, бортик бассейна, кромка воды и отражающееся в ней небо. То, что я вижу перед собой сейчас, прямо в это мгновение.
Я делаю снимок рисунка на фоне воссозданного пейзажа, чтобы позже загрузить его на страничку социальной сети, и закрываю альбом. Можно сделать пару набросков и попытаться отрисовать красками по памяти, но я просто делаю ещё несколько снимков, откидываюсь на спинку шезлонга и прикрываю глаза от яркого солнца. Лёгкий ветер едва касается открытых участков кожи. Воздух здесь пахнет удивительно приятно, совсем не так, как в загазованной Москве. Все тревоги постепенно уходят прочь, и я окончательно расслабляюсь.
Мне больше не пять и не десять, я могу позаботиться о себе сама, я могу купить себе продукты и даже краски – какие пожелаю. И мать больше не будет меня колотить. Я выросла. Выжила. Всё хорошо. И обязательно станет ещё лучше.
Прошлое давно не беспокоило меня, и вот, поглядите-ка: стоило лишь обронить в беседе с Сергей Дмитричем пару фраз, как снова начало накатывать волнами дурных мыслей и воспоминаний.
Мысленно воспроизвожу в памяти штрих за штрихом сегодняшнего рисунка и, кажется, засыпаю. Сон лучше слёз, это кто угодно знает. Вот и я предпочитаю сон в борьбе со стрессами.
Сон мой некрепкий, поверхностный. Поэтому, почувствовав, как на ноги ложится плед, я моментально возвращаюсь в реальность, но не тороплюсь открывать глаза, с любопытством прислушиваясь.
Сергей Дмитрич – а кто же ещё?! – некоторое время возвышается надо мной, а потом берёт в руки блокнот для рисования и начинает медленно шуршать страницами, задерживаясь на каждом рисунке достаточное для самого внимательного рассмотрения количество времени.
Я открываю глаза. Мне интересно, нравятся ли ему мои рисунки, потому что он первый человек, который на самом деле разглядывает их. Но по виду мужчины нельзя сделать каких-либо выводов.