Он выставляет бокалы рядом с напиши тарелками, ставит на край стола початую бутылку и подносит мне цветы, устраивая их в вазу.
Его руки ложатся на прозрачное стекло рядом с моими. Задевая мои. Микроразряды тока ударяют по коже и струятся по венам. Меня кидает в жар и пробирает озноб. Сердце устремляется ввысь, к самому горлу, затрудняя дыхание, и я, кажется, так и раскрываю рот. Словно маленькая, глупая рыбка.
– Давай помогу, – улыбается мужчина, ловко выхватывая из моих рук вазу.
Он пристраивает её по краю стола, рядом с бутылкой, и поднимает на меня взгляд.
– Прошу, садитесь, – киваю ему, и мужчина выбирает себе одно из двух мест.
Я извлекаю из духовки блюдо, которое оставила в тепле до прихода гостя, и выставляю его в центр стола. И с волнением устраиваюсь напротив соседа.
– За прекрасный вечер? – поднимает он свой бокал.
Я легонько ударяю по его бокалу своим и делаю нервный глоток. Не представляю, как вынесу этот ужин, если от смущения мне хочется провалиться под землю и кусок не лезет в горло!..
После лёгкого овощного салата и брускетт, которые сделала на скорую руку из тёртого сыра, яиц, чеснока и помидоров, я подаю спагетти с томатным соусом и куриные рулетики с морковью и луком. Всё очень простое, совершенно не изысканные блюда, к каким, как мне кажется, привык Сергей Дмитрич.
Но лицо он не кривит, пробует с изрядной долей любопытства и предвкушения. Когда он отправляет в рот первую вилку макарон и надрезает ножом рулетик, я задерживаю дыхание.
Никогда прежде я не готовила для мужчины. Да и, в целом, за всю жизнь готовила всего для трёх человек, одним из которых была я сама, вторым – мама, третьим – Ленка. И никому из них до этого не приходило в голову критиковать мою готовку. Даже Ленке, привыкшей питаться ресторанной едой. Но сейчас я близка к панике.
Сергей Дмитрич медленно жуёт, отпивает глоток вина, вытирает рот салфеткой.
– Ничего вкуснее в жизни не пробовал, – говорит наконец.
Чувствуя облегчение, залпом осушаю остатки в бокале и говорю:
– Ой, да ладно вам! – с усмешкой закатываю глаза. – Уж наверняка в мишленовских ресторанах готовят куда лучше, но за комплимент спасибо. Очень мило с вашей стороны, Сергей Дмитриевич!
– Вот же маленькая язва! – по-доброму усмехается он в ответ. – Просто вынуждаешь меня… ну, ладно, сама напросилась.
– На что? – с любопытством спрашиваю у него.
– Ты великолепно готовишь, Юль. Просто пальчики оближешь. А знание, что такая хорошенькая девочка специально для меня расстаралась, чтобы вкусно и сытно накормить, добавляет ещё сто очков к твоим кулинарным талантам!
Слова Сергей Дмитрича меня смущают. И нравятся, что уж там!.. Губы предательски расползаются в улыбочку, а щёки покрываются густым румянцем.
– А ещё я сто лет не ел настоящей домашней еды, которую готовит кто-то другой, и я вполне доволен, что этот кто-то – такая красивая девушка. Просто загляденье! – подмигивает мне мужчина.
Взгляд карих глаз, таких тёмных, обжигающих и завлекающих, смотрит серьёзно, и я понимаю, что он и не думает насмехаться. Говорит, что думает. Сердце делает кульбит, устремляясь куда-то к самому горлу.
– Спасибо, – выдавливаю я с трудом.
Сергей Дмитрич сдержанно улыбается, разливает вино по бокалам и продолжает есть. А я приговариваю очередной бокал.
От волнения не могу заставить себя съесть хотя бы кусочек. Мне кажется, непременно подавлюсь или ещё чего похуже! Но мужчина уплетает за обе щеки, с таким аппетитом, что я отбрасываю страхи в сторону и медленно начинаю есть.
Постепенно я расслабляюсь и даже втягиваюсь: и в этот ужин, в этот вечер, и в осторожные гляделки между нами. Быстро стреляю глазами в сторону мужчины напротив и поспешно отвожу взгляд, стоит ему только посмотреть на меня в ответ. Раз, другой, третий… И вот уже он улыбаясь поджидает мой взгляд. И я улыбаюсь в ответ.
Когда с основными блюдами покончено, я загружаю посудомоечную машину и сажусь обратно за стол. Теперь, когда ужин съеден, мне нечем занять свои руки. Сергей Дмитрич доливает остатки вина в бокалы и придвигает в центр стола клубнику.
– Скушай ягодку, Юль, – говорит с лёгкой улыбкой.
Я качаю головой.
– Ещё рано для клубники. – Он удивлённо округляет глаза. – Для вкусной клубники.
Сергей Дмитрич отщипывает зелень с кончика и отправляет одну ягоду себе в рот.
– Вполне вкусно, – хмыкает он.
Подхватывает следующую и протягивает её прямо к моим губам. Отбирать у него клубнику, чтобы засунуть её в рот, глупо, и я аккуратно откусываю чуть ниже хвостика… у самых пальцев мужчины, невольно задевая самые кончики губами.
От этого крошечного прикосновения по телу словно проходит микроразряд тока. Я торопливо отстраняюсь и глотаю ягоду, практически не пережёвывая. И тут же закашливаюсь подавившись.
Сергей Дмитрич подрывается с места, несильно хлопая мне по спине несколько раз, и наклоняется, заглядывая в глаза.
– Нужно быть аккуратнее, Юль. Жива?
– Жива, – выдыхаю осиплым шёпотом.
Сергей Дмитрич так близко, что я чувствую на коже его дыхание. Оно горячее, шумное. От него кидает в жар, бегут мурашки.
Он медленно наклоняется чуть ближе, протягивает руку и проводит большим пальцем по моим губам.
– Испачкалась, – глухо поясняет он, не убирая руки.
Пульс частит в ушах. Кровь несётся по венам. Но я сижу, словно перед удавом, который хочет меня сожрать… Возможно, так и есть.
Сергей Дмитрич наклоняется ещё ближе.
– Вся испачкалась, Юль. – говорит одними губами. От грохота сердца в ушах я могу только читать по губам. Мне кажется, что он меня сейчас поцелует. Эта сцена слишком напоминает секунды до поцелуя. И я… хочу его получить…
Но сосед плавно отстраняется.
– Теперь чистая.
Что это, блин, сейчас было?
Я смотрю на мужчину во все глаза, а он не сводит взгляда с меня. Тёмного взгляда, полного таких желаний, о которых мне известно только в теории.
Но вот он на секунду прикрывает глаза, успокаивая шторм внутри, и говорит:
– Лопай клубнику, Юль, а я, пожалуй, пойду.
– Может, чаю? – лепечу я.
Глупая-глупая, зачем испытывать судьбу? Хочет человек уйти – не нужно останавливать. Да и зачем?..
– Чаю? – усмехается Сергей Дмитрич. – Чаю можно.
Я, испытывая одновременно облегчение и трепетное волнение, суетливо бросаюсь к плите, ставя чайник, выставляю на стол птичье молоко, чашки.
– Ты очень хозяйственная, – протягивает сосед.
По его тону непонятно, ставит ли он это в укор или же делает комплимент. Я сминаю в руках салфетку, не зная, что отвечать, не понимая, ждёт ли он ответа.
– Где научилась так готовить? – продолжает сосед. – Мама?.. Бабушка?..
– Сама, – пожимаю я плечами. – Сколько себя помню, приходилось самостоятельно готовить, вот и пришлось учиться методом проб и ошибок. Кому охота есть отвратительную пищу, верно?
Я посылаю мужчине улыбочку, но он не улыбается в ответ.
– Верно, – кивает он. – Родители были заняты работой? А бабушек, дедушек поблизости не было?
Я смущаюсь.
– У меня была… есть только мама, но ей было не до того.
– Понимаю, – быстро говорит мужчина. – Иногда родители вынуждены бросить все силы на то, чтобы обеспечить своих детей.
– Да, иногда – да. – усмехаюсь я. И неожиданно для самой себя говорю ему правду: – Но это не про меня. Моя мать сильно пьёт. Всегда пила. И ей никогда не было дела, что я ем и как существую. Лет с пяти я забочусь о себе сама, поэтому и научилась сносно готовить.
– Мне очень жаль, Юля, – тихо говорит Сергей Дмитрич. Он выглядит задумчивым, и я жалею, что не сдержалась. Никому не интересно слушать о чужих проблемах! – Есть ли кто-то в твоей жизни, кто заботится о тебе сейчас?
– Думаю, Лена, в какой-то степени. Ну, это моя подруга. Мне не приходится беспокоиться о крыше над головой, всегда полный холодильник. – Я пожимаю плечами. – Нет, если бы не она, я бы жила в общаге и обеспечивала себя сама. С этим нет проблем, но благодаря Лене я могу позволить себе откладывать деньги, покупать одежду, не ограничивая себя в питании.