и плеткой по голеням вдарил. А ворон уж было задремавший встрепенулся, перышки почистил, оглянулся и послал Дуная на площадь:
— Иди-иди, скоморошье сословие скажет с кем Варварушка ляжет…
— Ох, сваха из тебя никудышная! Мне нужна баба столичная, а не всяка мордва непонятная. У Варвары же рожа отвратная!
— Зато отец её ходит в почете.
— Вот вы, ворон, дочь и возьмете!
— Ну ладно, — черно крыло успокоился. — Лишь два пути у тебя. Первый путь: беспокоиться и бегать по свету долго. Второй путь: жениться и плыть по Волге… Шучу! Вволю кушать, веселиться да франтом ездить в столицу.
Но Дунай Иванович легких путей не ищет. Он пускается в путь и ищет, где скаредность наша зарыта да скупость в бронзе отлита, чтоб порубить их проклятущих на месте!
Ищет, значит, но мысли то все о невесте. А Варвара у тятечки плачет, в исподнем ходит, косою машет, заколочка звякает звонко, камушку изумрудному больно об пол деревянный падать.
Будет Варвара до самой старости плакать и глаголить великие тайны: о добре, о зле и о том, как СИЛЬНЫЕ РУССКИЕ БОГАТЫРИ ИЗ-ЗА ГЛУПОСТИ СВОЕЙ ПОЛЕГЛИ!
А небо дождичком плачет,
ты Егорушка, маленький мальчик,
поэтому спи беспробудно
до самого ясного утра,
а как проснешься, беги жениться.
На пороки ж людски материться
будет солнышко с неба
да те, кому мало хлеба!
Надобь
Жила-была Поляница удалая. Вот крутится она у печи — хочется ей калачи, а как испечь их — не знает. Надобь девку-чернавку звать на помощь. Звала, звала, а дека то и нейдёт. А в животе урчит — брюхо жрать просит.
— Сперва надобь за водицей сходить, — слышится голос из-за печки.
— Ну надобь так надобь, — соглашается Поляница и берет коромысло.
Вода нанесена.
— Теперь надобь за мукой к Лешему идти, — слышится голос из-за печки.
— Ну надобь так надобь, — соглашается Поляница, хватает котомку и прется к Лешему.
А Леший то недурен, погнал он бабу русскую в лес за хворостом — в обмен на муку.
Хворост собран, а мука до дому едет в котомке у девки-воина.
— Надобь к бабе Яге идти за дрожжами, — слышится голос из-за печки.
А баба Яга то недурна, погнала она бабу русскую за русским духом. Принесла Поляница бабе Яге Ивашку-дурака, кинула на пол, дрожжей требует. Ну вот и дрожжи есть.
— А воды тёплой нету, надобь печь топить, — слышится голос из-за печки.
— Ну надобь так надобь, — соглашается Поляница, встаёт, идёт за дровами.
Дров нет, надобь берёзу валить, на дрова её пилить. Но дурное дело не хитрое! Берёза завалена, чурки напилены, дрова нарублены, печка жаром горит — играется, воду в котелке греет. А как вода согрелась, так дрожжи в чашке распарились. Пора печь кренделя!
— Тесто пресно невкусно! Надобь яичко из-под курочки достать да маслица справить у бабы Нюры, — слышится голос из-за печки.
— Ну надобь так надобь, — соглашается Поляница, берёт палицу стопудовую и шагает до бабы Нюры.
Нюрка как увидела вдалеке красавицу, то наперёд для ей и выставила молока парного да корзинку яиц, а еще и маслица коровьего. Захапала Поляница оброк, поклонилась низко-низко и бегом к себе — сдобу стряпать. Тесто замесила, села, ждёт.
— Надобь чтоб тесто поднялось у тепле, — слышится голос из-за печки.
— Ну надобь так надобь, — соглашается Поляница, ставит тесто в тёплое место на печи, села, ждёт.
Час ждёт, другой ждёт, третий… А желудок пуще прежнего буянит, житья хозяйке не дает! Но тут и тесто подошло.
— Надобь кренделя лепить, да восьмёркой — на их французский манер, — слышится голос из-за печки.
— Ну надобь так надобь, — соглашается Поляница, встала у стола, лепит кренделя восьмёркой — на их французский манер.
Налепила, на противень выложила и противень в печь кидает. А как кренделя зарумянились, так достала их да в рот несёт.
И тут из-за печи выходит девка-чернавка, лыбится и моргает загадочно:
— Ну вот, госпожа, нынче ты не только копьем метать можешь, а и сама себя прокормить научена, — и низко кланяется.
Взбеленилась Поляница удалая:
— Моё дело, — говорит. — Копьём махать, а не на брюхо младые годы тратить!
Достала баба-воин меч булатный. Хрясь! Ан нет, передумала. Хвать девку-чернавку за волосы и давай её по полу тягать.
Ай люли, люли, люли,
надоели нам черви,
что в животике сидят,
есть да питеньки хотят.
Ильмень-река и поляница удалая
Затеяла поляница удалая битву тяжкую, порубала она змея лихого, да и домой отправилась. А дом недалече — за шестою горкой. Два шага, три шага и вон она — деревенька малая. А та избушка, что ветшее всех — отчий кров. А в избе отец с матушкой ждут не дождутся свою дочь Былинушку! Ан нет, дождались. Влезла она кое-как в перекосившуюся дверь, поклонилась родителям до самого пола и говорит:
— Здравствуйте, отец мой да матушка! Красна ль пирогами хатушка? Зарубила я чудище злое, завалила змея дурного о семи головах, о семи языках, о семи жар со рта, два великих крыла. Отлеталась гадина, пахнет уже падалью.
А матушка ей отвечает:
— Не красна изба углами, не красна и пирогами, а вся рассохлась да на бок.
— За наскоком наскок! — не слушает её дочушка. — То монголы прут, то татары, а хату скоро поправим. Ты прости меня, мать, что пошла я воевать; ты прости меня, отец, что у вас не пострелец, а сила, сила, силушка у дочери Былинушки!
Зарыдала тут мать, зарыдал отец.
Старый, старый ты козел,
сам Былиной дочь нарёк.
Как назвал, так повелось:
она дерётся, ты ревешь.
Сейчас помолится,
за меч и в конницу!
Эх, поела поляница прямо из горшка деревянной ложкой, поклонилась родным и вышла из хаты — новые подвиги выискивать. Так шлялась она, металась всё по войнам, да по битвам и поединкам с могучими, сильными, русскими богатырями. А к сорока годам притомилась от походов великих, от боев тяжких. Села у Ильмень-реки, пригорюнилась, плачет:
— Гой еси, река Ильмень прекрасная! Ой устала я бегать, шляться с палицей тяжелой по горам, по долам, по лесам дремучим. Надоело мне, деве красной, с Ильёй Муромцем битися, махатися. Болит головушка моя от татарина, а от монгола ноет сердечушко. Нунь отдохнуть мне приспичило. Не видала я, поляница, ни разу поля чистого, не нюхала я травушки-муравушки, не плела веночков деревенских, не пела песен задушевных. Подскажи мне, речка буйная, дорожку прямоезжую к полю чистому, мураве колючей, ромашкам белым!
Зашипела, забурлила река шумная, всколыхнулась у