Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Всех? – удивился Титок.
– Всех! – подтвердил приятель. – Мужчин, женщин, детей. Полдня через город гнали. За городом выкопали ров, загнали туда… Никто не убежал!
«Нудельман-то успел! – подумал Титок, – Забрал семью и уехал». Но приятелю Титок ничего не сказал. Он сидел у окна и внезапно увидел мальчика с девочкой лет четырех-пяти. Оборванные, чумазые, они подошли к забору и стали просительно заглядывать в окно.
– Кто это?
Приятель приподнялся на стуле и трясущейся рукой потянулся к занавеске.
– Еврейчики! Родители перед расстрелом их спрятали, сами погибли, дети вылезли и побираются. Кое-кто подает… Люди боятся: немцы за помощь евреям расстреливают. Никто не берет их к себе, дети ночуют в стогах. Сил нет смотреть, как мучаются, но как помочь?
Титок взял со стола два ломтя хлеба и встал.
– Ты что?! – испугался приятель. – Только не здесь! Увидят – смерть!
– Спасибо за хлеб-соль! – сказал Титок и вышел.
За воротами он отдал хлеб детям. Те жадно схватили ломти и, давясь, стали жевать. Титок отвязал повод лошади от забора и показал детям на телегу. Те радостно забрались. Титок сел сам и стегнул коня вожжой.
У здания бывшего райкома партии, теперь немецкой комендатуры, стоял часовой.
– Мне нужно видеть господина коменданта! – сказал Титок по-немецки. – Очень важное дело.
Часовой окликнул пробегавшего мимо солдата, тот шмыгнул в здание, спустя некоторое время на улицу вышел высокий, грузный офицер в мундире мышиного цвета. В правой руке он держал зубочистку, которой энергично ковырялся во рту.
– У кого тут важное дело?
– У меня, господин комендант! – подобострастно поклонился Титок. Он снял с телеги мальчика с девочкой и поставил их перед немцем. – Это еврейские дети, прятались от властей.
– Хорошо говорите по-немецки! – сказал комендант, выплевывая зубочистку. – Фольксдойч?
– Русский, учитель немецкого.
– Уверены, что это еврейчики?
– Абсолютно!
Немец достал из кобуры пистолет и выстрелил в девочку. Она легла на землю, как ворох тряпья. Мальчик, прежде чем упасть, недоуменно посмотрел на Титка.
– Заходите! – сказал комендант, пряча пистолет в кобуру. – Часовой присмотрит за конем…
– Вы слишком медлили! – сказал комендант после того, как Титок изложил просьбу. – У меня есть бургомистр и начальник полиции, сформирована управа. Это не означает, что рейх отказывается от ваших услуг, – усмехнулся немец, заметив, как вытянулось лицо просителя. – Населенный пункт, где вы проживаете, представляет интерес. Нужно в ближайшие дни возобновить работу торфяного завода, а прежде – утвердить в поселке и вокруг него новый порядок. Для начала – создать полицию. Найдите преданных и решительных людей, они принесут присягу фюреру, после чего получат оружие и полномочия. Возьметесь?
– Что я могу обещать людям? – спросил Титок.
– Все, что угодно! Они будут получать жалованье, форму, продукты, лекарства. Мы не большевики! Рейх щедро вознаграждает тех, кто служит ему…
Обратной дорогой Титок обдумывал предложение коменданта и ко времени приезда в поселок все решил. Достав из погреба четверть самогона, он направился по намеченному адресу. В Торфяном Заводе и окрестных селах хорошо знали семейство Коновальчуков. Это был целый клан: три брата, их подросшие дети – десяток наглых и решительных мужиков. Коновальчуки не работали на заводе. По их мнению, горбатиться на советскую власть за нищенскую плату пристало лишь трусам и недоумкам. Чтоб не попасть под статью о тунеядстве, Коновальчуки где-то числились: кто сторожем, кто возчиком, но основным занятием клана было браконьерство. Лес, росший вокруг поселка, Коновальчуки знали как родной дом. Добываемая в нем дичь, как и рыба, выловленная сетями в прилегающих озерах, шла на пропитание семьи, излишки продавались. Лес Коновальчуки считали своей вотчиной, конкурентов, вздумавших посягнуть на доход клана, жестоко избивали. Об этом знали, охотников связываться с лихой семейкой находилось мало. Коновальчуки были головной болью милиции, время от времени кого-нибудь из них ловили с поличным, но советская власть, беспощадно уничтожавшая врагов народа, был гуманна к браконьерам: очередной Коновальчук получал год-два отсидки и по возвращении домой принимался за старое. Дома Коновальчуков стояли на окраине, рядышком, похожие, как близнецы: рубленые пятистенки за высокими заборами.
Старший из Коновальчуков, выслушав Титка, позвал братьев и попросил повторить для них.
– Словом, станем здесь хозяевами! – сказал он, когда Титок умолк.
– Начальником буду я! – напомнил Титок.
– Это пожалуйста! – согласился Коновальчук. – Ты, Тит Игнатьевич, человек правильный, кому, как не тебе, начальником? Ученый, по-немецки знаешь. Давай свой самогон!..
Назавтра Титок отвел Коновальчуков в район. Клан дружно произнес присягу фюреру, получил оружие (винтовки Коновальчуки выбирали тщательно), после чего отправился служить рейху.
– Первым делом очистить территорию от большевиков и евреев! – напутствовал Титка комендант.
У Коновальчуков было другое представление о начале. По приезде в поселок они направились к дому Глашки. При советской власти та заведовала поселковым магазином. Услыхав о войне, люди кинулись скупать керосин, мыло, соль и спички, Глашка мигом продала товар, но, как скоро выяснилось, не весь. Большую часть припрятала в сарае и теперь ломила за дефицит несусветную цену. Коновальчуки деловито сбили с сарая замок и принялись грузить на телеги коробки и бидоны.
– Что вы делаете? – завопила Глашка, выскакивая из дому. – Бандиты! Воры! Креста на вас нет! Жаловаться буду!
Старший Коновальчук двинул Глашку прикладом в живот, та задохнулась и упала.
– Утихни, спекулянтка! – сказал Коновальчук, вешая винтовку на плечо. – Жаловаться она будет! Кому? Мы теперь власть! Вздумаешь дальше орать – расстреляем!
Конфискованное у Глашки добро Коновальчуки честно поделили, выделив солидный кусок начальнику.
– Немцы требуют ловить большевиков! – напомнил Титок, принимая мешок.
– Не беспокойся, Игнатьич! – сказал старший Коновальчук. – В лесу неделю красноармейцы живут, пятеро. Окруженцы, с винтовками. Мы их не трогали, поскольку оружие у них. Теперь наша сила. В Заболотье учительница жидка прячет… Завтра утречком всех приведем…
Коновальчук оказался человеком слова. Когда понурые задержанные предстали перед Титком, среди них он с радостью узнал Абрамсона.
– Похвально! – сказал комендант, рассмотрев задержанных. – Быстро работаете, Фролов! Заслуживаете награды.
– Можно я расстреляю этого? – спросил Титок, указывая на Абрамсона.
– Пожалуйста! – улыбнулся комендант. – Впредь не спрашивайте! Это ваш долг…
Пленных красноармейцев немцы забрали в лагерь, Абрамсона и учительницу отвели за город. Вскинув винтовку, Титок с наслаждением смотрел, как бледнеет лицо ранее грозного заведующего районо.
– Что, жидок? – сказал Титок. – Будешь теперь говорить о произношении?
– Можно подумать, вы б не устраивали своих! – ответил Абрамсон.
– Ты это ты, а я это я! – сказал Титок, спуская курок…
Обратно в поселок Титок вернулся с большим чемоданом. Комендант позволил ему выбрать среди вороха изъятых у евреев вещей что пожелает. Однако к Марусе Титок не пошел, отправился к Ане.
– У тебя ключи от дома Нудельмана? – спросил с порога.
Аня испуганно кивнула. В поселке знали о подвигах подчиненных Титка.
– Идем, откроешь!
Семейство Нудельманов убегало в спешке. Титок нашел в буфете посуду, в шкафу – одежду. Титок никогда ранее не бывал в доме директора и был поражен богатством обстановки: кожаный диван, резные шкафы, двуспальная железная кровать с никелированными шарами. В доме не заметно было следов поспешного бегства: везде чисто, аккуратно.
– Ты прибирала? – спросил Титок.
Аня кивнула.
– Не надоело работать на жидов?
Аня смотрела недоуменно. Титок бросил чемодан на диван, открыл и стал развешивать на спинке шелковые платья, юбки, блузки, поверх всего выложил шубку из песца.
- Витой посох. Пробуждение - Иар Эльтеррус - Историческая фантастика