Москвич, сорвавшись с места, лихо бросился вниз по склону. Он бежал так быстро, что вскоре приблизился к воротам.
– Ворота закрыты! – заорал москвич, несколько раз стукнув кулаком в тяжелые деревянные створки, – они закрыты! Черт возьми, я подам на них в суд!
– На кого? На монахов? – в его голосу звучала ирония, и он не собирался ее скрывать.
– Заткнись! Все заткнитесь! – завопив, москвич с размаху двинул по воротам ногой. Он ударил ногу о кованное железо внизу и взвыл от боли. Ворота были сделаны из темного дерева и по бокам оббиты железом.
Он подошел совсем близко к стене, и прикоснулся рукой. Камень был на ощупь холодным. На воротах, на уровне человеческого роста, виднелась калитка с зарешеченным окошком, врезанная в массивное дерево. Все было заперто очень прочно. Ни щели. Ни признака живой души. Тишина была такой же плотной, как в лесу, только здесь она не пугала. Наоборот. Он вдруг почувствовал, что тишина может быть союзником.
– Там буквы наверху, – вновь раздался голос москвича, – прямо над воротами.
Витиеватая средневековая надпись венчала ворота. Буквы были на самом верху. Вырезанные в камне и раскрашенные краской какого-то странного черного оттенка, который постепенно переходил в золотой. Но позолота по краям потемнела от времени, и оттого буквы производили какое-то тревожное впечатление. Он вдруг почувствовал себя так, словно кто-то вдоль его позвоночника провел ледяным пальцем. Это было так неестественно и странно. Что могло быть в буквах? Сосредоточившись, он попытался внимательнее их разглядеть. Это был очень странный язык. Он никогда такого не видел. Не латинские, не романские, не славянские буквы, и даже не иероглифы. По форме они напоминали очертания человеческих фигур. И, если уж сравнивать грубо, ему пришло в голову, что каждая буква напоминает фигурку человека.
Он не хотел стоять рядом с воротами, словно именно они вызывали в его душе надсадную, щемящую тоску. И, повинуясь какому-то древнему инстинкту предчувствий, он медленно пошел вдоль стены, аккуратно ступая по густой траве, росшей в выбоинах. Он оцарапался до крови локтем об острый угол срезанного каменного выступа и тут же поскользнулся на каком-то растении, прислонился к стене.
Отверстие он увидел почти сразу, оно было совсем рядом. Очевидно, камень из кладки выпал сам, либо кто-то его выломал, но в том самом месте образовалось небольшое отверстие, вполне достаточное для того, чтобы заглянуть внутрь. Он нагнулся вниз, плотно припал к стене и заглянул…
Шум ударил прямо в лицо, шум множества голосов и ударов ног о серые плиты булыжной мостовой… Он вздрогнул, как от удара, припадая к камням – еще плотнее. Там, за камнями, жил настоящий город, и, замерев, затаив дыхание, он стал впитывать странное зрелище, вдруг открывшееся его глазам.
2009 год, Россия, Смоленская область
Женщина бежала по дороге, широко раскинув в стороны руки. Седые волосы копной развивались за спиной. Со стороны она напоминала ведьму. Из ее рта вырывалось прерывистое дыхание. Делая остановку, женщина поднимала руки вверх и кричала:
– Дьяволова пядь горит! Батюшки, горит!
Появление женщины не осталось без внимания. Несмотря на поздний час, из домов выходили люди, бурно обсуждая случившееся. А те, кто посмелей, со всех ног неслись к месту пожара. Для желающих увидеть все своими глазами была обеспечена тема для разговоров недели на две. Одна из соседок попыталась ее остановить:
– Чего кричишь-то?! Бежишь – куда?
– За священником! Нужно священника, да быстро! Пусти, побегу скорей!
И соседка ее пустила. Отстранилась с пониманием на лице. Желание позвать священника к месту пожарища не показалось ей странным. Возможно, каждый житель села знал: без нечистой силы не обошлось.
Женщина побежала дальше, оставляя тяжелые следы на снегу. Белые волосы развевались за ее спиной, как флаг.
Дом священника был на околице села, со стороны, противоположной Дьяволовой пяди. Время от времени женщина останавливалась, чтобы набрать в грудь побольше воздуха. Женщина была старой, бежать по снегу ей было тяжело. Может, именно поэтому она не заметила темную тень на дороге, ясно видную на фоне белого снега. Это был подъезжающий автомобиль. Автомобиль с потушенными огнями, с городским номером, с темными стеклами. Такие не часто появлялись в их селе.
Во время одной из кратковременных передышек женщину и схватили. Сильные, злые руки подняли над землей, грубо зажали рот. Впереди уже виднелась крыша избы священника, за ней – тоненький шпиль деревенской церквушки. Оставалось сделать лишь несколько шагов. Женщину грубо встряхнули, и чужой мужской голос прошептал ей на ухо:
– Заткнись, сука! Куда ползешь?
Руку, больно сжавшую рот, расслабили, и тот же голос предупредил:
– Орать будешь – перережу горло и брошу подыхать тут на снегу! Ты меня поняла? Если поняла, кивни!
Обезумевшая от страха старуха кивнула. Ноги ее уже не держали, и, если б не бандиты, крепко схватившие ее, она рухнула бы прямо на снег.
– Теперь отвечай! Куда ты бежишь?
– К священнику…
– На кой хрен?
– Дьяволова пядь горит….
– Ну, это и так понятно! А священник зачем?
– Чтоб молитву прочитал.
– А молитва что, пожар потушит?
Старуха в ужасе мотнула головой. Кто-то из бандитов расхохотался.
– Ну, тьму таракань! Видали такое?
Хватка рук, державших женщину, несколько ослабла. Она подумала было, что ее отпустят, как тот же голос грубо приказал:
– Не ходить туда, сука! Не ходить! Ясно?
Женщина не успела ответить. Тяжелый удар, обрушившийся на нее, разом погрузил в черную бездну, где уже не было ничего, даже холодного снега, на который бросили ее труп.
Он проснулся от тишины и сел на постели, нервно хватая ртом воздух. Всю ночь ему снились адские звуки, а разбудила невероятная тишина. Он никогда не ощущал такой тишины. В ней было что-то жуткое. К тому же, священника не покидало странное чувство, что чьи-то глаза наблюдают за ним.
Но единственным глазом, видимым в темноте, был тоненький, алый огонек лампадки, зажженной под образами. Если раньше этот огонек вселял в него надежду и веру, то теперь он почувствовал страх. Адский страх, заложивший ноздри, уши. Как комья липкой, намокшей ваты. И не отодрать этот кокон, не убрать с головы…. Может, потому, что огонь лампадки стал более ярким, более красным и оттого – тревожным. Священнику казалось, что это воспаленный, налитый кровью глаз, пришедший из беспросветной, адской тьмы.
Было так страшно, что лечь обратно в кровать он не мог. Он тихонько встал, нашарив старенькие тапочки в темноте. Но даже звук ног, шаркающих по полу, прозвучал непривычно тихо. Так, словно был приглушен. Он испугался, что разбудит жену, но она не проснулась. Дыхание ее было мирным и ровным, как у глубоко спящего человека.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});