– Боже! Ребенок Бонни!
Краем глаза Элай заметил, как кивнула сестра:
– Да.
– Я забыл… – его голос замер. Это была ложь, он никогда не забывал об этом, ни на миг. Его терзало сомнение, его ли это ребенок, и он даже не смел надеяться…
– Поразительное сходство, – заметил Сэт, – просто невероятное, не так ли, мисс Мак Катчен?
– Да, редкое, – согласилась Джиноа и обратилась к няне:
– Можешь уложить ее сейчас, Кэтти, но смотри, чтобы миссис Мак Катчен не узнала об этом. Ты знаешь, как она относится к распорядку…
Кэтти, хорошенькая темноволосая девушка, приняла строгий вид, совершенно не вязавшийся с нею, кивнула и улыбнулась.
Оба, Элай и ребенок, запротестовали одновременно: девочка заплакала, а Элай воскликнул:
– Подождите!
Джиноа коснулась его руки.
– Потом, Элай, – мягко сказала она, – вы с Роз еще успеете познакомиться.
Охваченный противоречивыми чувствами – радостью и горечью, – Элай все же повиновался и, опустившись на стул, автоматически взял пустой бокал. Сэт, добродушно взглянув на друга, наполнил его бокал вином.
* * *
Вебба в издательстве не было, а Бонни не могла его ждать. Поймав, наконец, мальчишку с выпученными глазами, она отправила его в «Медный Ястреб» с запиской к Форбсу.
Вместо того чтобы прислать ответ, Форбс явился сам, его карие глаза светились насмешливым сочувствием, когда он разглядывал мокрую и потрепанную одежду Бонни, ее распухшее лицо и спутанные волосы.
– О, Ангел, похоже, ты попала в беду, не так ли?
Бонни вздохнула, озябшая, жалкая, глубоко пристыженная. Мнение Форбса для нее, конечно, не имеет ровно никакого значения, но если не обманывать себя, мнение Элая – совсем другое дело.
– Думаю, что я прогорела, – сказала она.
Форбс молча вытащил сигарету из внутреннего кармана пиджака и, прислонившись к косяку двери, закурил.
– Элай Мак Катчен – единственный человек, с которым я не могу связываться, – проговорил он с несвойственной ему прямотой. – Но никто в «Медном Ястребе» не управится с делами лучше, чем ты. Ведь вы развелись с ним, не так ли?
Бонни оформила развод импульсивно, рассердившись, что Элай ушел на войну, отнял у нее магазин и довел его до плачевного состояния. Она вновь пожалела об этом и, как всегда, подумала, что поспешила.
– Элай Мак Катчен не имеет права распоряжаться мною, Форбс, – заявила она, вскинув испачканный подбородок. – Впрочем, как и любой другой.
– Зато у него есть кое-какие права на меня, Ангел, – ответил Форбс с отсутствующим видом.
– Ему не нравится, как ты управляешь заводом, – заметила Бонни. – Но поскольку мы оба в беде, нам следует поддерживать друг друга.
Форбс засмеялся. Боец по натуре, он только приветствовал бы этот скандал, не будь в нем замешана Бонни.
– Значит, ты признаешь, что попала в беду, да?
Бонни понурилась и кивнула. Она подумала о дочери, о магазине, о положении, которое занимала в Нортридже (как-никак мэр!) и почувствовала прилив решимости.
– Я не дам Элаю запугать себя, Форбс. У меня есть причины бороться с ним, и я буду бороться, клянусь Богом!
Форбс в сомнении покачал головой.
– Ты разве забыла, кто такой Элай, Бонни? Мы имеем дело не с жалким кочегаром или лесорубом, знай же, твой бывший муж – человек, подобный Вандербильду, Рокфеллеру и Астору.
– Я с ними встречалась, – фыркнула Бонни, забыв в этот момент, как не вяжутся эти слова с ее нынешним жалким видом. – Они люди как люди.
Злобно ухмыльнувшись, Форбс обнажил свои красивые зубы.
– Ну, Ангел, если ты вступаешь в игру, то и я тоже. Мы выступаем против льва, вот так-то!
Несмотря на серьезность ситуации, Бонни рассмеялась. Гордо, как королева, она прошла мимо Форбса и направилась вниз по улице к «Медному Ястребу».
– Почему ты никогда не говорил, что у тебя такая роскошная ванная? – спросила она. – Честное слово, просто грех не сказать об этом, Форбс Даррент!
Форбс казался безмерно счастливым, когда, догнав ее, пошел рядом с ней.
– Это мой единственный грех, душа моя.
Бонни внезапно охватила дрожь, но вовсе не потому, что она промокла. Она поняла: Форбс совершенно прав, Элай – один из самых могущественных людей Америки. Если его гнев не остынет и в нем не проснется доброта, он может сокрушить не только Форбса, но и ее, Бонни.
Дотти Терстон принесла Бонни платье и помогла ей привести в порядок прическу, в ее глазах светилась легкая зависть.
– Форбс еще никому не разрешал пользоваться своей ванной, – сказала она вполголоса, так как танцзал уже заполнялся шахтерами, отпускающими соленые шуточки, рабочими и овцеводами. Вскоре заиграет оркестр, и начнутся танцы. Бонни вдруг почувствовала, что боится этого вечера, как никогда прежде.
«Ты же знаешь, что это от перенапряжения», – убеждала она себя, с беспокойством оглядывая толпу грубых мужчин, ожидающих первых тактов музыки, чтобы во время танцев ощутить близость женщины.
– Не знаю, как это ты решилась бросить такого мужчину, – болтала, подбоченившись, Дотти. Она, как и Бонни, разглядывала собравшихся. – Элай Мак Катчен – мечта любой женщины, да к тому же у него куча денег.
К счастью, заиграла музыка, и Бонни не пришлось отвечать. Она танцевала сначала с Тимом Римером, работавшим десятником на заводе, затем с Джимом Снидером, мужем Минельды. Во время вальса Джим обычно крепко прижимал к себе партнершу, а так как пока были одни вальсы, Бонни стоило немалого труда держать его на расстоянии.
– Я слышал, Минельда сегодня малость распустила руки, – заметил он, прижимая к себе Бонни все теснее.
– Да, – ответила Бонни, вспоминая поднятый топорик и не слишком справедливую ненависть Минельды, – мы поговорили.
– Я постоянно внушаю ей, чтобы сидела дома и занималась хозяйством, но она не слушает.
– Да, – рассеянно отозвалась Бонни, разглядывая через его плечо танцующую публику.
Наконец музыка кончилась, Бонни с облегчением вздохнула и, обернувшись, увидела рубашку Элая Мак Катчена. Она перевела взгляд от элегантной бриллиантовой булавки на галстуке к чисто выбритому подбородку. Золотисто-карие глаза посмотрели на нее, Элай схватил ее руку и всыпал на ладонь столько входных жетонов, что, не поместившись на ней, медяшки посыпались на пол.
Увидев бесстрастное лицо Элая, Бонни ощутила себя в еще большей опасности, чем раньше, когда шла сюда с Форбсом. Хуже всего то, что она любит этого человека, который так легко может уничтожить ее.
Музыка вновь заиграла, и Бонни, не думая об упавших на пол жетонах, оказалась в объятиях Элая. Танцуя с ним, она наблюдала за выражением лица Элая, чтобы угадать его настроение, но не могла прочесть на нем ровно ничего. Весь этот вечер Бонни танцевала только с Элаем, и никто не осмелился возражать.