Читать интересную книгу Дверь № 3 - Патрик О Лири

– О боже! – пробормотал я, увидев входящую Лору.

– Джон, это срочно. Я могу с тобой поговорить?

– Я же просил тебя уйти! – прошипел я, подскочив к ней.

– Она умирает!

– Знаю!

– Я хочу сказать – вот-вот умрет! Мне надо до нее дотронуться, – настойчиво шепнула она.

– Что?! Лора, это уж слишком!

– Нет времени! – Она ринулась мимо меня к постели больной. – Миссис Доннелли? Меня зовут Лора.

Мать нахмурилась.

– Вы нас прервали, юная леди! Вам следовало хотя бы извиниться!

– Мама… – начал я, вне себя от гнева и смущения.

– Простите, миссис Доннелли, я всего на минутку…

Я не верил своим глазам. Незваная гостья поспешно откинула одеяло и полезла рукой под ночную сорочку матери. Если бы та была в силах, то вскочила бы и отвесила нахалке оплеуху, но смогла лишь судорожно отстраниться.

– Лора, стой! – рявкнул я, хватая ее за руку. Молниеносным, почти незаметным движением она толкнула меня в грудь – с такой невероятной силой, что я отлетел на несколько шагов и врезался спиной в стену. Оглушенный ударом, я тупо смотрел, как ее рука круговыми движениями массирует живот больной. Иссохшие ноги торчали в стороны, кожа на них отливала тусклым золотом.

– Прекратите сейчас же! Почему вы… Что вы со мной делаете?

– Это просто для того, чтобы вы чувствовали себя лучше.

– Вы не медсестра! Вы здесь не работаете!

– Я хочу помочь, – отрезала Лора. Ее лицо застыло в напряжении.

– Лора! – Я шагнул к постели.

– Убери ее отсюда! – потребовала мать.

– Еще секунду!

Мать взглянула на меня с яростью.

– Сейчас же!

Я схватил Лору за плечо и тут же получил локтем в живот. Дыхание перехватило, комната закружилась перед глазами, и я тяжело плюхнулся на пол. Несколько ужасных секунд я разглядывал солнечные блики на стальных колесиках больничной койки, слушая стоны и гортанные всхлипывания матери. Потом наступила тишина. Когда я, шатаясь, поднялся на ноги, то снова не поверил глазам. Мать лежала как прежде, укрытая одеялом… и улыбалась блаженной улыбкой. Лора гладила ее по голове.

– Милая девочка! – прошептала больная. – Откуда ты появилась?

– Из дальних краев, – улыбнулась Лора, отнимая руку. Старушка пристально вгляделась ей в лицо.

– Ты любишь моего сына?

– Очень.

– А он любит тебя?

– Еще нет.

Мать раздраженно закатила глаза.

– Этот мальчишка опоздает даже на собственные похороны! Погоди, дай ему время.

Изменение ее настроения было столь внезапным, что я не сразу пришел в себя. Будто кто-то переключил телеканал – с криминальной драмы на слащавый больничный сериал. Поморщившись, я потер живот, думая о будущих синяках. Странно: оба раза живот, и два противоположных результата – блаженство и боль. Я шагнул ближе, ощутив все тот же знакомый аромат, похожий на запах дикого зверя. Мать взглянула на меня так, как не смотрела никогда. Ее глаза были полны света.

– Все кончилось. Она это сделала… Как?

– Не знаю, – буркнул я.

– Где Хоган?

– Он сейчас придет.

Она заглянула за мое плечо и шепнула:

– Надеюсь, вы не обидитесь – у нас тут семейный разговор.

Лора с улыбкой дотронулась до ее руки:

– Ничего, мне и так уже пора. – И, заметив, что я все еще держусь за живот, добавила: – Извини. Завтра увидимся?

Совершенно сбитый столку, как, впрочем, и всегда после общения с Лорой, я тупо кивнул. Во что же я, черт возьми, ввязался?

Проводив девушку взглядом, мать довольно кивнула:

– Какая хорошенькая. Ты не мог бы… Я поспешно приблизился.

– Да, мама?

– Я хочу тебе кое-что сказать.

Взяв ее за руку, бессильно свисавшую с кровати, я попытался вспомнить, сколько лет мы не касались друг друга. Рука была холодна как лед.

– Ближе, – сказала мать совсем тихо. Я наклонился.

– Еще ближе.

Мое ухо почти касалось ее губ. В голове мелькнула идиотская мысль: а что, если она его откусит?

Она с усилием набрала в грудь воздуха и еле слышно шепнула:

– Прости меня, Джон.

Не в силах пошевелиться, я еще чувствовал тепло ее дыхания, но все вокруг уже было не таким, как прежде, словно внезапная тень затмила сияние солнца. Прошло не менее минуты, прежде чем я понял, что матери больше нет.

Хоган шел по коридору, бережно неся перед собой вазу с лилиями. Увидев меня у дверей палаты, он вздрогнул и остановился как вкопанный.

– Что? О боже! Что случилось?

«Она умерла», – хотел сказать я, но почему-то сказал совсем другое:

– Она извинилась.

Он долго смотрел на меня, потом вздохнул:

– Я опоздал, да? Все плохо?

Я молча кивнул, и мы обнялись. Странная сцена: двое взрослых мужчин обнимаются, держа в руках цветы. Потом, неловко глядя в сторону, он наконец сказал то, что думал:

– Мне ведь тоже несладко приходилось, Джонни. – Почему же я все-таки заплакал? Наверное, потому что вспомнил те времена, когда сам был любимчиком, а Хоган – мальчиком для битья, то самодовольство, которое испытывал, когда его сравнивали со мной, превознося мои успехи и усердие. Ему приходилось лезть из кожи вон, чтобы заслужить хотя бы частичку тех похвал, которые расточались на меня так обильно, что я их уже почти не замечал. Я знал, какого труда ему сейчас стоило сказать что-нибудь нелестное в адрес матери – в знак внимания к моим чувствам, – и был глубоко тронут, тем более что эти слова исходили от человека, настолько не способного сопереживать, что мотивы поступков окружающих всегда были для него неразрешимой загадкой.

Я снова обратил внимание на внушительного толстяка со стрижкой «ежиком» в мешковатом синем костюме, который по-прежнему ошивался неподалеку. В руках у него было что-то похожее на мобильный телефон, и он явно наблюдал за нами. Охранник в штатском? Брат тоже оглянулся и резко бросил ему:

– Что вы смотрите? Это больница! Люди здесь плачут, бывает!

7

Наверное, все это кажется довольно бессвязным. Если так, прошу прощения. Мысли у меня путаются, воспоминания тоже. Как я уже сказал, с появлением Лоры время стало для меня несколько расплывчатым и противоречивым понятием. Я просто не способен сколько-нибудь логически выстроить события последнего года, проведенного с ней. Даже если расположить их в строго хронологическом порядке, смысла в моем рассказе нисколько не прибавится. Так что, раз уж я проговорился, что вступил в связь с клиенткой, то могу лишь сказать в свое оправдание, что никогда раньше – да и позже – такого себе не позволял. На самом деле к тому моменту, когда это произошло, наши отношения уже вышли далеко за рамки сеансов психотерапии. Я давно уже перестал видеть в ней пациентку: она не была больна и в помощи моей не нуждалась. Кем она была на самом деле, я узнал, когда уже было слишком поздно, и, более того, сам долго не сознавал, что люблю ее. Пожалуй, за несколько месяцев наших бесед, напряженных, головокружительных, шокирующих, сводящих с ума, она стала для меня скорее соперницей, чем объектом профессионального внимания – как будто это меня надо было убедить в ошибочности моих представлений. Сами подумайте: что я мог противопоставить женщине, которая рассказывала жуткий миф о каннибализме также беззаботно, как детскую сказку?

– Однажды два отца поспорили из-за своего сына, – начала она. – «Сын принадлежит мне, – решил один, – я выносил и родил его, значит, он мой!» «Как ты можешь так думать? – возмутился другой. – Я передал тебе семя, дал сыну имя, научил его Слову! Он мой!» Сыну было очень горько слушать их. «Вы мои отцы, а я ваш сын, – подумал он. – Каждому хватит». В конце концов отцы пришли к соглашению. Они решили поделить сына поровну и съесть его, откусывая по очереди, чтобы никому не было обидно. Один взял себе голову и туловище, а другой – бедра и ноги. И сын подумал: «Вы мои отцы, а я ваш сын – каждому хватит». Так они его и съели: один начал с ног, а другой с головы, и встретились ровно посередине. А потом поняли, что сына у них больше нет – каждый остался ни с чем! Когда семья узнала о том, что произошло, оба отца были отвергнуты. Тогда и было решено, что впредь сын будет съедать отца после его смерти, – хихикая, заключила Лора.

Весь похолодев, я смотрел, как она корчится от смеха в моем синем кресле, прижав ладони к раскрасневшимся щекам. Наконец она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и удивленно взглянула на меня.

– Ты разве не понял? Это же так смешно!

Так проходила неделя за неделей. Я чувствовал, что постепенно схожу с ума. Никакого прогресса, полный ноль. В то же время – полное отсутствие очевидной патологии. Никаких «проблем». Может быть, я ни на что не гожусь? Вообще-то каждый психотерапевт время от времени начинает сомневаться в своей компетентности, но это совсем из другой оперы. Неужели я просто шарлатан?