Читать интересную книгу Дверь № 3 - Патрик О Лири

– Послушай, в конце концов, что важнее – твоя гордость или ее настроение? Конечно, это не мое дело, и Энджи тоже сказала мне не лезть, но… ты же сам понимаешь – это как последнее вбрасывание…

– Хоган, не надо спортивных аналогий.

– Я тебя не осуждаю, пойми! История с университетом была сто лет назад.

– Да при чем здесь…

– Я просто прошу тебя подумать! Черт побери, это ведь может помочь ей… О! – вдруг обернулся он. – Это, должно быть, Нэнси?

Я посмотрел в ту сторону и вздрогнул. Это была Лора. Она шла к нам по коридору в открытом бирюзовом платье, приветливо улыбаясь.

– Нэнси? – удивленно переспросила она. Хоган взглянул на меня и смущенно добавил:

– Ну да… Нэнси – твой… э… юрист.

– Хоган, это Лора, – сказал я и запнулся, чуть было не добавив «моя пациентка», потом «моя знакомая», потом «мы работаем вместе». В конце концов я просто промолчал.

Лора с Хоганом обменялись рукопожатием. Его мнение обо мне как об охотнике до «синих чулков», похоже, рассыпалось в прах. Казалось, он сейчас хлопнет меня по плечу.

Брат ушел, чтобы раздобыть вазу для цветов, а я повел Лору в пустую приемную по соседству. Помню, я тогда подумал, что впервые за месяцы знакомства моя пациентка выглядит «настоящей». Цвет ее платья удивительно сочетался с сиянием зеленых глаз. От нее пахло сливочным мороженым. Она смотрела на меня с деловым видом, без всякого смущения, словно имела законное право здесь находиться. Живая, ослепительно красивая, полная достоинства.

И все это меня донельзя раздражало.

– Лора, что ты здесь делаешь?

– Я пришла, как только узнала, – сказала она озабоченно.

– Узнала? Как ты могла узнать?

– Не важно. Как дела?

– Важно, – нахмурился я. Моя секретарша не имела привычки болтать. Кто же тогда?

Лора вздохнула.

– Я пришла на прием к своему врачу, а когда проходила через приемный покой, услышала, как кто-то спрашивает номер палаты Розы Доннелли.

– Но почему ты решила, что речь идет о моей матери? Она сложила на груди руки и покачала головой, словно объясняла непонятливому ребенку.

– Ничего я не решила – просто увидела тебя.

Врет, понял я, тут же удивившись собственному удивлению. Разве не врала она во время всех наших встреч, сознательно или подсознательно? Отчего же теперь я так поражен своим открытием? Неужели стал и в самом деле доверять ей?

– Наверное, это была моя невестка, – предположил я, больше чтобы успокоить себя. И снова реакция Лоры заставила меня насторожиться – слишком уж она была естественна.

– Не знаю, – ответила она немного раздраженно. – Я ее не видела.

– Хорошо, Лора, – вздохнул я. – Спасибо тебе за сочувствие. Встретимся завтра как обычно.

На ее лице отразилось удивление.

– Ты не хочешь, чтобы я осталась?

Она была из тех, кого все время хочется называть по имени.

– Лора… Я сам еще к ней не заходил. Мы сможем поговорить завтра… – Ее лицо напряженно застыло. – Лора, в чем дело?

Она посмотрела мне прямо в глаза.

– Я могу помочь.

– Лора… – начал я снова и осекся, вдруг осознав смысл ее слов. – Помочь? Каким образом?

– Боль… Я знаю один способ, но он непростой.

– Не думаю, что это было бы п-п-правильно… – От удивления я начал заикаться. – То есть я хочу сказать, все и так достаточно непросто… Черт побери, зачем ты вообще сюда пришла? – выпалил я наконец то, что вертелось на языке, плюнув на правила общения врача с пациентом.

Лора с улыбкой покачала головой, словно ответ был понятен даже ребенку:

– Потому что я люблю тебя.

Ошарашенный, я не нашел, что сказать. Боже мой…

– Пусти меня туда, – взмолилась она.

Это было уж слишком. Я состроил самую строгую докторскую физиономию, какую только мог, и сухо отчеканил:

– Лора, это невозможно. Ты моя пациентка – не родственница и не друг. Я высоко ценю твое участие, поверь, но очень прошу тебя уйти. – На ее лице появилось обиженное выражение. – Пожалуйста!

Сияющие глаза погасли. Она резко повернулась и зашагала прочь по коридору, завернув за угол. Какой-то толстяке короткой стрижкой в синем костюме, стоявший неподалеку, прислонившись к стене, проводил пристальным взглядом ее ноги. Тогда я еще ничего не заподозрил, лишь вспомнил, что ни разу не позволил себе такого во время визитов Лоры, и порадовался своему невероятному самоконтролю.

Войдя в палату, я сразу вспомнил египетские гробницы. Мать лежала как крошечная высохшая мумия Клеопатры, одетая зачем-то в розовую ночную сорочку. Тело ее отливало тусклой неприятной желтизной, словно не в меру вызолоченный музейный экспонат. Я долгие годы не видел этого лица без косметики – под закрытыми глазами были огромные черные мешки. К ее запястью тянулись трубки от капельницы, похожие на сплетение паутины. Из-под одеяла торчали желтые морщинистые ступни. С минуту я стоял и молча смотрел. Видел ли я когда-нибудь свою мать спящей? Неужели ома всегда была такая маленькая? Когда-то она парила как большая гордая птица, рассекая воздух широкими взмахами крыльев и окидывая грешную землю острым пронзительным взглядом, уверенная в правильности своего пути и сохранявшая величественную осанку даже среди домашних забот. Теперь ее тело напоминало усохший батон хлеба. Я вспомнил, как сидел у матери в ногах и слушал молитвы. Одной рукой она перебирала четки, а другой накручивала на палец мои волосы. Тогда я обожал ее…

Я протянул руку к телевизору, бормотание телешоу смолкло. Больная открыла глаза.

– Ты!

Так она обращалась ко мне все последние годы, будто каждый раз напоминала о моем предательстве в ожидании того дня, когда я возвращусь в лоно истинной веры и вновь обрету право на собственное имя.

– Привет, мам, – тихо сказал я, прикрывая ее ноги одеялом.

– Я слышала, Хоган говорил что-то про цветы…

– Да, я принес тебе лилии.

– Лилии… Как приятно.

Боже мой, даже белки глаз у нее были желтые.

– За тобой хорошо ухаживают?

– Врачи очень внимательны, а сестры – те никуда не годятся, – фыркнула она. – Ничего не могут сделать правильно.

– Тебе… удобно?

– Нет, – усмехнулась она.

Я опустил глаза. Глупый вопрос. Наступила неизбежная минута тишины: мы решали, как дальше вести разговор. Мать шевельнулась под одеялом.

– Хорошо, что твой отец не видит меня такой. Я теперь для всех обуза.

Сколько себя помню, она всегда называла его «твой отец». Никогда Робертом – только так: «твой отец». Словно он не имел к ней никакого отношения, только ко мне.

– Тебе что-нибудь принести? – спросил я. Мать покачала головой.

– Отец Отто причастил меня сегодня. Мы помолились вместе. Такой приятный молодой человек, в нем есть что-то святое… что-то целомудренное. – Взглянула на меня и, разочарованно вздохнув, добавила: – Анджела сказала, что девочки тоже молятся за меня. – И отвернулась к окну.

– Да, конечно, – кивнул я.

– Мне как-то даже странно становится: они молятся на ночь и поминают меня как твоего покойного отца – как будто я уже святая.

Слово «святая» прозвучало без всякого тщеславия – это просто то, чем становится мертвый католик, если ему повезет. Тем не менее я очень надеялся, что тема не получит продолжения: обсуждать с моей матерью вопросы религии всегда было небезопасно. Никогда не знаешь, где споткнешься.

– Тебе молиться необязательно, – добавила она, – так что не беспокойся.

– Я больше не молюсь, мама, ты же знаешь. – Она снова вздохнула и посмотрела в окно.

– Просто в голове не укладывается – как моя плоть и кровь могла так легко отвергнуть истинную веру.

Твою веру, хотелось мне ответить. Твои правила, твои законы, твои предрассудки. Вот почему Хоган так и не научился элементарному сочувствию. Он принял твой близорукий взгляд на мир. Истинная церковь, истинная вера. Истинная истина. Тебе никогда не приходило в голову, что кто-то может смотреть на вещи иначе. Есть только истина – и предательство. Если твоей последней просьбой на смертном одре станет мое обращение к Богу, повернусь и уйду.

– И все-таки твой отец очень любил тебя… Как странно в самом деле.

– Мы с ним слишком мало знали друг о друге.

В ее глазах промелькнул… страх? Нет, показалось.

– Ты никогда не понимал его. Он был очень добрым человеком и делал все, что мог для Хогана и для тебя, – твердо сказала она.

– Почему мы говорим об отце? – раздраженно спросил я.

– Не знаю. Вчера я видела его во сне. Или сегодня, не помню. Он был в смешном красном свитере и ругал меня, а я отвечала, что не позволю говорить с собой в таком тоне.

– Джон? – тихо позвал кто-то из-за двери.