Читать интересную книгу Кантонисты - Эммануил Флисфиш

Но вот прозвучала команда «на молитву», все поворачивались к иконе и хором пели утреннюю молитву. Потом команда «выходи стройся». Ефрейторы по шнуру выравнивали шеренги, осматривали кровати, тюфяки, подкроватные ящики с личными вещами каждого. Повсюду придирки, побои. Тюфяки, оказавшиеся мокрыми, снимались и складывались в стороне. Выстроенной роте фельдфебель делал перекличку. К этому времени солдаты-служители приносили в корзинах порции хлеба, и здесь происходили злоупотребления. На новоприбывших хлеб выписывали, но капральные присваивали его. Каждая порция хлеба на завтрак состояла из четверти фунта и называлась снеданка. Но новоприбывшим и этого не давали, оставляя их голодными.

От капральства хлеб переходил к ефрейторам и, наконец, каждый кантонист получал свою порцию в общипанном виде и с жадностью съедал ее.

Помимо побоев некоторые проступки наказывались тем, что виноватого лишали утреннего хлеба. Во время завтрака рота стояла вольно, а потому происходил торг снеданками: хлеб клали на ладонь для обозрения; за снеданку брали копейку, перо, иголку, несколько ниток и т.п. После завтрака вызывались те, у которых оказались мокрые тюфяки, и начиналась порка. Наказывал фельдфебель. Виновные были в возрасте 10—12 лет, а потому получали только по 25 розог. К этому времени являлся ротный командир и начинал производить осмотр. Новые придирки: то стоят слишком растопырив ноги, то вид у кого невеселый. Опять розги. При этом придумывали разные пытки, например, виновный должен был касаться руками носков и его били в таком положении, что было особенно мучительно. Затем являлся полковник, начальник школы, замечал пыль, делал выговор ротному, и опять пошли истязания.

После всех осмотров и наказаний начиналось фронтовое ученье, продолжавшееся до полудня. В 12 часов горнист трубил к обеду, и рота строем отправлялась в столовую. В комнате, в промежутке между столами, рота останавливалась, все пели молитву, а затем по барабанному сигналу в один темп отодвигались скамьи и по второму сигналу придвигали скамьи. Рассаживание делалось по тому же правилу, как и во время занятий в классах. Обеденные столы ничем не покрывались и были грязны. 3$ каждый стол в один ряд размещались несколько десятков. На каждые 6 человек миска щей и порция хлеба, нарезанная ломтиками. На принесенный дежурным хлеб вся шестерка набрасывалась как голодная стая волков, и кто был смелее, тот схватит несколько кусков, а смирные и робкие оставались голодными. Щи были из капусты, большей частью порченой, с гнилыми раками, и, несмотря на голод, многие не в состоянии были их хлебать. Потом давали еще по ложке каши. Это меню никогда не менялось. Тарелки, ложки и чашки были оловянные. В ножах и вилках не было надобности. На обед полагались считанные минуты, и не успевали пообедать, как раздавался барабанный бой, по которому надо было моментально встать. Кто этого не делал, того дежурный офицер беспощадно бил.

Во время обеда и ужина воровали хлеб и ухищрялись выносить его разными способами. Из столовой выходили поодиночке. В дверях два солдата ощупывали и обшаривали каждого с головы до ног и, конечно, находили ворованный хлеб: у одного он был спрятан в рукаве, у другого — под мышкой, у третьего хлеб был привязан за шнурок сзади, между сборками шинели, у четвертого его находили под брюками, прятали хлеб за голенищами сапога и т.д. За кражу хлеба давали по 50 и 100 розог. Попавшихся растягивали тут же и наказывали, а если драли слабо, то наказывали и тех, кто бил виновных.

Обедали в две смены. Пища во второй смене была еще хуже, зато начальства уже не было в столовой, и вынос краденого хлеба был менее опасен. Поэтому опытные, жертвуя более жирной кашей, стремились обедать во второй смене, выгадывая на хлебе. Укравши несколько ломтиков, кантонист торжествовал, потому что он их обменивал на бумагу, нитки и т.п. За ломтик хлеба нанимались воду носить, пол подметать, стоять ночью на часах.

После обеда полагался час на отдых. В этот час кантонисты чинили свою одежду, учили уроки, а кто не имел дела, сидел на кровати; разговаривали между собою шепотом, чтобы не разбудить спящих капрала и ефрейтора, которые одни только имели право спать после обеда.

В половине второго снова начиналось ученье, и снова затрещины и розги. Легче было только тем, что на послеобеденное ученье начальство являлось редко, а потому истязания были менее жестокими.

В пять часов — «классы», так сказать, духовная мука. С замиранием сердца усаживались кантонисты за столы. Обучали чтению, чистописанию, четырем действиям арифметики. Все нужно было зазубривать, отвечали, не понимая смысла заученного. За незнание урока виновный становился на колени, руки поднимал в уровень с головой и держал сундук килограммов 8—10 весу. Если не давали держать тяжесть, то голыми коленями ставили на рассыпанный на пол мелко набитый кирпич.

Ужин полагался в 8 часов вечера. Давали ту же кашу в жидком виде, но без борща. После ужина кантонистов выстраивали, перекликали всех по списку, осматривали каждого с ног до головы, проверяли опрятно ли одеты, вычищены ли сапоги, шинели. В 9 часов барабанщики пробили зарю; всей ротой пели молитву перед отходом ко сну. Каждый, сложив по форме верхнюю одежду в подкроватный ящик, ложился, наконец, в постель. Спать надо было на правом боку, подложив под правую щеку ладонь правой руки, а левую свободно протянуть вдоль тела. Так полагалось по уставу. Дышать во сне по уставу же полагалось ровно, глубоко, спокойно. Ни храпеть, ни говорить во сне нельзя было.

В дверях каждой комнаты-спальни зажженный ночник тускло и уныло освещал спящих, а взад и вперед мерно расхаживали кантонисты-часовые. Но ночь не приносила с собою желанного отдыха, многих ожидали новые мучения. Некоторые страдали недержанием мочи. После усиленной гонки в течение дня, забывшись сном, мальчик и не замечал, что он в постели. Провинившегося часовой стаскивал. Тот умолял часового не выдавать его начальству, но за это надо было откупиться хлебом, копейкой, грифелем и т.п., а за неимением взятки часовой ложился в кровать, и виновный становился на дежурство.

РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ДНЕЙ НЕДЕЛИ.

Во всех кантонистских школах жизнь шла по раз установленному порядку, одинаковому и обязательному для всех. Дни недели были распределены следующим образом. В понедельник и вторник — фронт и классы. Среда была расходным днем. Это означало, что по средам не кормили, и кантонисты должны были сами заботиться о своем пропитании. В этот день их отпускали на все четыре стороны; они шли в разные мастерские помогать в работе и за свою помощь получали копейки. Среда была для кантонистов вроде праздника. Кто не мог или не хотел работать, добывал пищу воровством. Группами в несколько человек отправлялись они на базар, где орудовали по заранее разработанному плану. Тихо, скромно подходили к торговкам продуктами. Часть кантонистов заблаговременно снимали погоны с шинелей. Те, что с погонами начинали спрашивать цены, торговаться, а беспогонные, стоя позади, высматривали, что удобнее будет стащить. Постояв немного и улучив момент, передние раздвигались, беспогонные хватали с лотков, что можно было: калач, кусок говядины, буханку хлеба и пускались бежать врассыпную. Погонные моментально сдвигались, продолжая торговаться и ругая беспогонных, делая вид, что между ними и грабителями нет ничего общего. Возмущаясь притворно, они подговаривали торговок бежать за ворами, обещая тем временем покараулить их товар. Неопытная торговка бросалась вдогонку отнимать краденое. Тогда погонные в ее отсутствие расхватывали весь товар и мигом исчезали. Когда удавалось ловить кантонистов-грабителей, то начиналась жестокая драка; бывало, что их немилосердно избивали, но схваченное съестное редко удавалось отнимать: украденное моментально передавалось из рук в руки и исчезало. Вернувшись в казармы, банда приступала к пожиранию добытого. Иные из кантонистов, робкие по натуре, побирались, выпрашивая милостыню.

По четвергам начальство производило телесный осмотр своим питомцам. Это было наиболее тягостным событием. Осмотр вызывал опасения и предчувствие новых мучений. В дни осмотра начальство бывало особенно щедро на розги, надеясь таким путем искоренить свирепствовавшие среди кантонистов болезни. После осмотра всех отправляли в баню, где чесоточных лечили варварским образом.

В бане было тесно; дрались из-за места, ругались из-за расплесканной воды. Густой удушливый пар и чад, истомленные, бледные лица — все это представляло тяжелую картину. Раздеваться, мыться и опять одеваться надо было в течение часа. По команде унтер-офицера кантонисты бросались в предбанник одеваться. Все ли успели мыться, хорошо ли вымылись — до этого никому не было дела: вся забота начальства состояла в том, чтобы приказание свести роту в баню было выполнено. И если кто после команды «выходить» хоть на минуту запаздывал, — получал розги.